— Ну, если у вашего величества недостаток в придворных дамах, — улыбнулся во весь рот шкипер, — то я, пожалуй, подумаю о женитьбе.
— Подумай, дружище, обязательно подумай.
Пока мы так беседовали, слуга поставил передо мной кружку с пенным напитком и спросил, не надо ли еще чего.
— Нет, спасибо, — отозвался я и кинул ему монетку в четверть крейцера.
— А нет ли у вашей милости других денег? — спросил половой, внимательно осмотрев монету.
— Что-то не так? — удивился я, отхлебнув пенного напитка.
— С тех пор как мекленбургский герцог наводнил Стокгольм монетами из этого проклятого билона, они чертовски упали в цене. Хозяин ругается, когда мы принимаем их. Уж простите, ваша милость, но мне не хочется получить от него нагоняй.
— А в рыло ты, значит, получить не боишься? — миролюбиво поинтересовался Петерсен.
— Что вы, ваша милость, — залепетал тот в ответ, — я человек подневольный...
— Что-то случилось? — подошел на шум хозяин заведения папаша Густав.
— У вашего слуги слишком длинный язык, этот господин — мой гость, и я его угощаю! А если кому-то что-то не нравится, то он всегда может отведать моего кулака.
— Прошу прощения, господин Петерсен, такого больше не повторится, — принялся извиняться хозяин, — сейчас и впрямь появилось много рижской монеты, а люди говорят, что ее не будут брать.
— Кто говорит, какие люди? — заинтересованно спросил я.
Папаша Густав оглянулся и, наклонившись, зашептал нам:
— Почтенные господа, прошу прощения, а только все говорят, что герцог-странник взял Ригу с помощью колдовства одной ведьмы, которую спас от костра. Я, конечно, не верю таким глупостям, однако Рига не такой город, чтобы взять его с налету. Спору нет, муж доброй принцессы Катарины — бравый военный и храбро воевал с датчанами и поляками, но все-таки!..
— А при чем здесь деньги?
— А вот это самое интересное, ваша милость: говорят, что ведьма потребовала за сдачу города, чтобы герцог портил монету и таким образом вредил добрым христианам!
— Что за вздор?
— Я тоже так думал, пока преподобный Глюк не помянул в своей воскресной проповеди происки дьявола, заставляющего слабых духом христиан портить монету!
— Преподобный Глюк так сказал?
— Ну, не этими словами, но имеющий уши да услышит. А еще говорят, что этот герцог привез огромную кучу серебра и теперь портит его в своем доме, подаренном ему покойным королем Карлом.
— Что, прямо вот так и портит?
— Ну не сам, конечно, а с помощью ведьмы.
— Ладно! Хватит нам рассказывать всякий вздор! — подвел итог разговору Петерсен. — Я плачу полновесными талерами, а до прочего мне и дела нет.
— Золотые слова, — с готовностью подтвердил папаша Густав, — я всегда говорю всем: не надо лезть в чужие дела — и свои будут в порядке.
— А у вашего величества много поклонников, — заметил шкипер, когда хозяин ушел.
— Да уж, — хмыкнул я в ответ, — больше, чем я думал. Впрочем, скоро мы покинем этот гостеприимный порт, и пусть местные жители ищут себе другой повод для сплетен. Так что, дружище, держи команду наготове.
— Разумеется. Вы тоже берегите себя и на всякий случай помните, что в порту всегда стоит шлюпка со "Святой Агнессы". Кто знает, может, и пригодится.
Покинув трактир, я двинулся в сторону дворца. Копыта моего коня звонко цокали по мостовой, заставляя немногочисленных прохожих отходить в сторону, давая мне дорогу. Слова трактирщика давно вылетели из моей головы, уступив место мыслям о Катарине и сыне. Не знаю, можно ли назвать мои чувства к суровой шведской принцессе любовью, но ведь она мать маленького Карла Густава, а этот очаровательный малыш — мой сын. Воспоминания о нем то и дело заставляли меня улыбаться, не замечая никого вокруг. Наконец я подъехал к дворцу Трех корон и, кивнув страже, собирался въехать внутрь, когда мое внимание привлек какой-то человек, очевидно пытавшийся пройти внутрь дворца.
— Слово и дело! — неожиданно крикнул он по-русски. — Слово и дело, государь!
Приглядевшись, я, к своему удивлению, узнал в нем Савву Калитина, прижившегося на шведской службе русского студента.
— Ты что, ополоумел? — строго спросил я его. — Того и гляди стражу до родимчика доведешь!
— Они все одно по-нашенски не понимают... — отмахнулся он. — Беда, государь!
— Говори.
— Слава тебе господи, не отбыл ты с его королевским величеством. А то я уж и не ведал, к кому обратиться. Все набольшие люди, кого знал, с королем уехали, а прочие и слушать не хотят!
— Да что случилось-то?
— Бунт!
— О как! А против кого?
— Против тебя, государь.
— Это как? Я тут вроде как не царь, чтобы против меня бунтовать.
— Не царь, а только попы лютеранские на тебя зуб имеют, что ты веру их на Руси вводить не стал. Давно народ мутят, чтобы двор твой разбить да ведьму, которую ты у себя прячешь, взять. Ждали только, когда король с войском отбудет, чтобы ворваться туда да обитателей в делах богомерзких уличить. Ну и деньги, какие ты, государь, из Риги привез, покою многим не дают.
— Чудны дела твои, Господи! — удивился я. — А ты, значит, предупредить решил. Погоди-ка, а тебе какая в том корысть? Ты ведь и сам теперь лютеранин.
— Я верно и нелицемерно служу его шведскому королевскому величеству, — четко проговорил по-шведски Савва, отстранившись, — а вы, ваше величество, супруг его сестры, нашей доброй принцессы Катарины!
— Стало быть, хорошо служишь, — хмыкнул я в ответ, — ладно, а сам-то откуда о сем деле проведал?
Калитин потупился, но, быстро справившись с замешательством, поднял глаза:
— Мне приказали в сем деле участвовать.
— Кто приказал?
— Господин Годвинсон, мой начальник департамента.
— Не помню такого...
— Он хороший друг господина Юленшерны.
— Тьфу ты пропасть, что за поганая семейка!
— Да, господин ярл питает к вашему величеству неприязнь.
— Угу, аж кушать не может. Но я все-таки не понял, почему ты решил их выдать?
— Ох, государь, мне куда ни кинь — везде клин! Чужак я им: как бунт закончится, они меня крайним и сделают. Хотел было с королем на Ригу отправиться, так куда там!
— Хочешь со мной вернуться?
— Прости, государь, не хочу! По сердцу мне порядки и жизнь здешняя.
— И то, что тебя хотят под монастырь подвести, тоже нравится?
— У нас на Руси своих не меньше жрут! А тут только я чужак, а дети мои своими будут. С ними так уж не поступят.
— Блажен, кто верует. Но что теперь-то с тобой делать?
— Не ведаю!
— Понятно, на одно доброе дело решился, и то без ума. Стой здесь, я скоро выйду.
Через пару минут я вернулся к незадачливому русскому офицеру на шведской службе и протянул ему бумагу с королевской печатью.
— Держи, болезный.
— Что это?
— Как что, королевский приказ, унтер-лейтенанту Савве Калитину срочно отбыть в распоряжение генерал-губернатора Спаре.
— Господи боже, а как, король-то уехал?
— Много будешь знать — скоро состаришься, главное, что с этой бумагой ты можешь прямо сейчас Стокгольм покинуть, и никто тебе слова не скажет. Ладно, не благодари... но вот про планы своих друзей — расскажи.
Как это часто бывает, бунт вспыхнул, как пожар от маленькой искры. Один из многочисленных пасторов, читавших проповеди о безбожных слугах Сатаны — сиречь ведьмах, — перестарался, и возбужденная толпа хлынула к известному всему Стокгольму дому. Тому самому, который покойный король Карл подарил мекленбургскому герцогу-страннику и в котором он, по слухам, и занимался колдовством и порчей монеты. По пути к ним присоединялись один за другим местные жители, и вскоре дом, который уже иной раз называли русским посольством, был окружен кричащими от праведного гнева людьми. Когда на их законное и справедливое требование выйти и показать ведьму и порченое серебро никто не вышел, в окна полетели камни. Это деяние, впрочем, не осталось безнаказанным, и осажденные начали стрелять в ответ. Несколько выстрелов, убивших самых активных участников погрома, охладили было нападавших и заставили их отхлынуть от оказавшегося не таким простым орешком дома. Возможно, на этом все бы и закончилось, но тут в дело вступили держащиеся доселе в стороне люди в плащах и надвинутых на глаза шляпах. Вытащив из-под одежды оружие, они сумели организовать растерявшую было пыл толпу и повести ее на новый приступ. Держа под огнем превратившиеся в бойницы окна, атакующие снова подошли к дому и кинулись рубить ворота. Те были сделаны из довольно крепкого дерева и оббиты полосами железа, так что справиться с ними удалось далеко не сразу. Однако люди с топорами были упорны и через какое-то время им удалось пробиться сквозь эту преграду. Выбив ворота, толпа хлынула внутрь, и принялась искать оборонявшихся. Никого не найдя, бунтовщики совсем озверели и кинулись крушить все, до чего могли дотянуться. Наконец кому-то из них удалось найти комнату, в которой лежали тяжелые ящики с печатями рижского магистрата. Нашедшие разразились торжествующими криками и принялись сбивать с них замки. Дело это также оказалось не самым простым, но тем не менее вскоре увенчалось успехом. Но каково же было разочарование разбивших ящики, когда им не удалось найти в них ничего, кроме груды камней. Душераздирающий вой пополам с богохульствами вырвался из их разочарованных глоток. Разумеется, это было происками врага рода человеческого, решившего лишить праведных христиан их законной добычи! Впрочем, как оказалось, не все штурмовавшие "русский дом" верили во всемогущество дьявола. Кое-кому пришло в голову, что люди, взломавшие ящики, бессовестно лгут, и на самом деле припрятали захваченное серебро, с тем чтобы не делиться своей добычей с остальными участниками штурма. Высказав эти обоснованные подозрения, они нарвались на черную неблагодарность и несколько выстрелов в придачу. Стерпеть подобное обращение не было никакой возможности, и вскоре захваченный дом стал ареной схватки не на жизнь, а на смерть.
Пока благочестивые шведские христиане, выступившие против козней Сатаны, увлеченно лишали друг друга жизней, я уводил свой маленький гарнизон узкими улочками в сторону порта. Два десятка русских и мекленбуржцев, оставшихся со мной после отъезда Романова с королем, переодетые простыми горожанами, торопливо шли, стараясь, насколько это возможно, не привлекать к себе внимания. Впрочем, как оказалось, город и без того был переполнен группами вооруженных людей самого разного вида. Одни представляли собой местных цеховых мастеров, вооруживших своих подмастерьев и охранявших таким образом свое добро. Другие выглядели обитателями местного дна, вылезшими из своих нор в надежде пограбить первых. И наконец, были группы непонятных людей, достаточно неплохо одетых и вооруженных, иногда под предводительством священников, которые хотя и не участвовали во всеобщей вакханалии, но и не препятствовали ей. К счастью, последних было немного, и, хотя они внимательно наблюдали за происходящим, мой импровизированный отряд не слишком выделялся на фоне прочих и смог почти беспрепятственно продвигаться по улицам. Надо сказать, что местные жители, не принимавшие участия во всеобщем "веселье", закрывали свои дома и истово молились, чтобы нежданная напасть их миновала. Все эти обстоятельства помогли нам более или менее благополучно добраться до уже оцепленного шведскими солдатами порта. Командовал этими крайне немногочисленными войсками мой старый друг, капитан над портом Олле Юхансон.
— Наконец-то, ваше величество, — с явным облегчением поприветствовал он меня, — я уже начинал беспокоиться, удастся ли вам пробиться в порт.
— Все в порядке, дружище, — поспешил успокоить я его, — я и мои люди целы, а это главное. Мои враги обнаружили себя и крупно подставились: полагаю, участников штурма моего дома уже вяжет городская стража.
— Вынужден вас разочаровать, ваше величество, — горестно вздохнул Олле, — войск в столице достаточно только для охраны королевского дворца.
— Какого черта, — выругался я от неожиданности, — эта свинья-губернатор заверил меня в том, что бунт будет немедленно подавлен!
— Не могу ничего сказать вам по этому поводу, однако вас дожидается посланник из дворца, возможно, он даст вашему величеству необходимые разъяснения.
— Где этот чертов посланник?
— Я здесь, сир, — к нам подошел молодой человек, закутанный в плащ, в котором я с удивлением узнал Николаса Спаре.
— Вы?
— К вашим услугам, сир!
— Что происходит, господин Спаре?
— Меня прислала принцесса Катарина.
— Что?!
— О, не беспокойтесь, с ней и маленьким принцем все хорошо. Они находятся под надежной охраной, и им ничего не угрожает. К сожалению, не могу сказать этого о вашем величестве.
— Что вы имеете в виду?
— Едва вы покинули дворец, аудиенции с ней попросил преподобный Глюк, каковая была ему немедленно предоставлена.
— И что же ей наболтал этот святоша?
— Этого я не знаю, но ее высочество после разговора с преподобным выглядела крайне обеспокоенно.
— А почему же мне и моим людям не послали помощь?
— Ваше величество, прошу вашего всемилостивейшего прощения за то, что отвечаю вопросом на вопрос, но зачем вы сказали губернатору, что будете обороняться в своем доме?
— Так этот мерзавец... ах ты ж...
В ответ на мою филиппику молодой придворный лишь невозмутимо пожал плечами.
— Как вы догадались искать меня здесь? — спросил я его, несколько успокоившись.
— Я собираюсь стать военным и потому внимательно изучаю как деяния великих полководцев древности, так и славные победы наших современников. В том числе ваши, сир. Вы никогда не делаете то, что от вас ждут ваши противники. Более того, вы и своих сторонников не всегда ставите в известность о ваших планах. Так что я посчитал весьма маловероятным, что вы будете дожидаться сикурса в своем осажденном доме и, как видите, не ошибся.
— А вы опасный человек, Николас!
— Ну мы ведь на одной стороне, не так ли?
— Хорошо сказано, мой друг — так с чем вас послала принцесса?
— Ее высочество, полагает, что вам необходимо как можно скорее покинуть Стокгольм! К сожалению, у нее не было времени написать вам, но вот ее перстень, который она собственноручно дала мне, чтобы вы могли удостовериться в моих полномочиях.
С этими словами молодой человек вытащил из-за пазухи небольшой сверток и, развернув его, показал мне украшение. Сомнений не было, это перстень моей матери, который я подарил Катарине в день помолвки.
— Черта с два я куда-то отправлюсь без Катарины и сына, — помотал я головой.
— Ваше величество, вашим родным ничего не угрожает, — попытался воззвать к моему разуму Спаре, — к тому же вряд ли вы сможете прорваться сейчас во дворец. Посмотрите, что творится вокруг.
— Действительно, ваше величество, — поддержал придворного капитан над портом, — отправляйтесь на свой корабль. Там вы будете в безопасности от этих негодяев!
— Плевать я хотел на этот взбунтовавшийся сброд! Пусть не становятся на моем пути, или я залью их кровью все здешние улицы.
