— Господа пилоты, прошу внимания! — остановил гул голосов начальник аэронавтики Франции. — В марте, в обстановке строжайшей секретности, начались переговоры о перелете из России во Францию бомбардировочной эскадры. Перипетии переговоров оставим дипломатам, вам же я должен сообщить: сейчас через территорию нашего врага к нам летит бомбардировочная эскадра русских союзников, которую вам предстоит встретить и прикрыть при пересечении линии фронта. Секретность такова, что даже я не знаю о целях бомбардировки, но не сомневаюсь — наш общий враг будет очень сильно обижен, и, в последний момент, когда аэропланы русских будут пересекать фронт, боши постарается им отомстить.
Вновь поднявшийся ропот ожидался — здесь собрались люди хорошо понимающие: такой перелет мог совершить только дирижабль, или аэроплан, о характеристиках которого сегодня можно было только мечтать.
— Подчеркну, — продолжил полковник, когда гул немного стих, — в этом бою вашей задачей будет не уничтожение 'Фоккеров' и 'Альбатросов', а защита аэропланов союзников, о которых вам сейчас поведает русский инженер Денис Кривошипов, — произнеся существительное 'инженер', полковник явно хотел добавить что-то ядовитое, но внимание на это обратили только русский и Бреге.
Было бы странно, если бы раздернутые Денисом шторки, не вызвали дружного вздоха, ведь и сам он точно так же отреагировал на рисунок 'Летающей крепости'.
Чтобы зрители быстрее почувствовали размеры, рядом с взлетающим аэропланом, Денис пририсовал грузовичок 'Рено'. 'Летающие крепости', оказались немного меньше 'Ильи Муромца' и германского 'Zeppelin-Staaken R.VI', зато дышали скоростью и изящной свирепостью.
Не меньшее впечатление произвели виды 'крепостей' в разных проекциях, с перекрывающими друг друга конусами действенного огня сдвоенных бортовых пулеметов.
Кто бы сомневался, что темпераментные французы не могли удержаться от возгласов:
— Какова скорость вашего аэроплана?
— А почему 'Летающая крепость'?
— Дальность, дальность, какая дальность перелета?
— Да погоди ты со своей дальностью, господин Кривошипов, какие вы выбрали цели в Германии?
Вопросы сыпались один за другим, пока в паузе не позвучал вроде бы и не громкий, но начальственный голос:
— Господа пилоты, кажется, вы забыли, что такое дисциплина!
Казалось, в горячке внимания на слова полковника никто не обратит, но обратили, а в установившейся тишине, можно было услышать пролетающую муху, а Денис, в который уже раз отметил, что хотел бы послужить под началом такого командира.
Рассказ о ТТХ занял около часа. За это время летчики получили достаточно подробную информацию, но на большинство вопросов французского конструктора Денису ответить было нечего. В самом деле, откуда списанному из авиации летуну, коим Денис по факту и являлся, знать о ухищрениях русских конструкторов, добившихся эффективной работы двигателей на высоте восьми тысяч метров.
Знание характеристик 'Летающей крепости', дело конечно, важное, но после перерыва Денис еще час знакомил союзников с русской тактикой истребителей при защите бомбовозов, после чего пилотов распустили на предполетный отдых, а Кривошипов с начальником службы аэронавтики уединились в кабинете коменданта.
— Господин капитан, — полковник впервые обратился к Кривошипову, как к офицеру связи союзников, — что вам известно о результатах бомбардировки Большого штаба Германии? — в вопросе не было и тени сомнения о цели налета, что, в общем-то, было ожидаемо.
— От эскадры пришел сигнал об успехе, а если судить по отсутствию в воздухе германских истребителей, противника удалось ввести в заблуждение относительно даты налета.
Денис пояснил, что сведения от эскадры носят предварительный характер. Подробностей надо ждать из газет нейтралов и от агентов Франции и России, но первую, более-менее достоверную информацию союзники получат уже сегодня, едва будут проявлены фотографические пластинки.
На колкость о чрезмерной секретности, Денис резонно ответил:
— Господин полковник, проблема секретности не столько в союзниках, сколько в наших штабах. После отречения Николая II от престола, наша контрразведка прилично очистила штабы всех уровней, но проблема осталась.
— Дело ваше, но мне непонятно, зачем было раскрывать все сведения о 'Летающих крепостях'?
— Не поверите, на 'Первом авиазаводе' я задавал такой же вопрос, на что меня спросили: 'А кто в ближайшие полгода сможет повторить такую машину? Зато сразу после капитуляции Германии по всему миру откроются транспортные компании'.
Разговор подходил к концу, а на аэродроме перед взлетом вовсю прогревались моторы, когда в кабинет ворвался русский радист:
— Денис Иванович, беда у нас! Радист эскадры успел крикнуть 'Альбатросы' и связь оборвалась. Не знаю, что и думать.
Сказано было по-русски, но по тому, как судорожно русский сжимал картуз, полковник понял без перевода — союзная эскадра ведет бой с противником.
Никакой паники не вспыхнуло. В отличии от обыкновенного радиста,— начальник службы аэронавтики Франции доподлинно знал — уничтожить всю эскадру практически невозможно. А вот принимать решения он умел, и спустя десять минут эскадрилья N 26 лейтенанта Армана Пенсара уже взяла курс на север, а первое звено бомбардировщиков 'Breguet 14' нарезало круги в ожидании остальных аэропланов эскадрильи.
* * *
На приземление русских серо-голубых гигантов смотрел весь аэродром, и это не фигура речи. Даже зенитчики на время забыли контролировать небо, хотя только полчаса назад отбивали попытку бошей прорваться к аэродрому.
'Летающие крепости' приземлялись одна за другой. Выпуская на подлете шасси, они тут же выходили на глиссаду, а приземлившись, уступали место собратьям. Первой села пострадавшая в бою командирская машина, последней приземлялся Иван, которому после стычки с альбатросами было поручено вести эскадру.
В отличие от гостей, французы садились парами, чтобы тут же броситься к русским собратьям. К этому времени раненый русский пилот был отправлен в лазарет, а в стычке при сопровождении эскадры никто из французов не пострадал, и ничто не мешало молодым и жизнерадостным парням проявлять восторг по отношения к союзнику и собрату по военному ремеслу.
В этом возрасте всем кажется, что если перед тобой союзник, то это навсегда, и, слава богу, что в жизни каждого из нас бывают такие периоды.
Между тем, порядок, которого толком-то никогда и не было, окончательно сменился беспорядком.
Русский прапорщик, приехавший с зенитчиками из русского экспедиционного корпуса, с криком: 'Маяковский, Володя!' очертя голову бросился в объятья выделяющегося ростом русского пилота, который по-медвежьи сграбастал Николая Гумилева.
Часть французов фотографировалась с русскими, и откуда только на взлетном поле взялась репортерская братия, навалившаяся с расспросами, как доблестным пилотам удалось разнести половину Берлина. Сами того не ведая, акулы пера рекламировали будущие авиалайнеры переселенцев.
Другая часть французских пилотов скрылась в недрах 'Летающих крепостей' и, несмотря на духоту, выбираться не собиралась. Там же обтекал потом Луи Шарль Бреге, внимательно слушающий пояснения командира аэроплана и лихорадочно фиксирующий в памяти тонкости конструкции фюзеляжа, очевидные только настоящему конструктору.
Даже потеющий на солнце полковой оркестр решил последовать за авиаторами. Нет, не в брюхо гигантов — ему хватило комфорта под крыльями русских аэропланов.
Характерно, что 'разложение' произошло всего за десять минут, пока Поль-дю-Пюи, на пару с комендантом, выслушивали по телефону нотацию из штаба сухопутных войск. И опять характерная особенность армии — едва за окнами штаба басовито загудел генеральский 'Тигр', как дисциплина стала восстанавливаться, а выбравшийся из авто начальник штаба Северной армии генерал Гюстав Гронден принял доклад полковника, и даже отдал распоряжение действовать 'по плану'. В результате, спустя час, переодевшиеся в парадную форму пилоты союзных стран демонстрировали друг другу военный почет и уважение, выраженные в демонстрации церемониального шага, и умении стоять в почетном карауле.
Как водится, без проколов не обошлось, и когда после Марсельезы, зазвучал гимн 'Боже царя храни', комендант аэродрома был готов провалиться сквозь землю. О русской революции он знал, и, будучи республиканцем, приветствовал падение монархии, но ему и в голову не могло прийти, что дирижер полкового оркестра так опростоволосится и даст повод союзникам для ехидных улыбок.
Положение спас генерал Гронден, умело закативший речь о боевом братстве, после чего все сели за праздничный стол и ... и началось то, что бывает, когда встречаются военные, и отчего по утрам так болит голова.
О том, что французам срочно потребовался серьезный разговор, стало ясно, едва французский генерал вскрыл переданный ему Збруевым пакет. Понял это и Иван, которому полковник Збруев приказал следовать за ним.
Оказавшись в 'генеральской компании', и ощущая на себе любопытные взгляды, Иван чувствовал себя неуютно, и это было заметно. Кстати сказать, в недоумении пребывали даже 'большие дяди', правда, ровно до той поры пока со стороны французского авиаконструктора не прозвучал вопрос
— Господин полковник, правду ли говорят, что инженеры московского авиазавода, на своего директора рисуют шаржи?
Вопрос был задан Збруеву, но в конце Бреге перевел взгляд на Ваньку, отчего тот отчаянно покраснел.
Нет, никаких многозначительных ухмылок не последовало. Вокруг собрались люди воспитанные, но всем стало ясно, что заурядный капитан военно-воздушных сил Российской республики по фамилии Федотов, знаменитому заводчику Федотову приходится, как минимум, племянником, которого таким бесцеремонным способом дядя выводил в люди.
Последовавший разговор можно было назвать демонстрацией сокровищ пещеры Алладина.
Полковник Збруев, оказался не только командиром эскадры, но и дипломатом, уполномоченным принимать участие в решении политических вопросов.
Для начала он по военному четко доложил о бомбардировке германского генштаба, а Иван показал сырые еще фотографии, что вызвало подлинный ажиотаж, ведь одно дело слышать о бомбардировке, и другое рассматривать фотографии взлетающего на воздух здания генерального штаба противника. Этот факт мог повлиять на ход войны, но основной 'удар' нанес не полковник ВВС, а дипломат Николай Збруев:
— Господин генерал, мне поручено сообщить союзному командованию и правительству Франции, что сегодня утром началось наступления русских войск на севере, в центре и на юге. По состоянию на 11 часов наши войска, прорвав оборону противника под Крево, Пинском и Тарнополем, углубились в расположение противника на расстояние от десяти до тридцати километров. — Николай Збруев посмотрел на часы, — Смею предположить, что сейчас ваши специалисты из пятого управления Генштаба, расшифровывают последнюю сводку военных действий на восточном фронте.
После такого заявления в кабинете коменданта аэродрома Ле-Бурже, установилась звенящая тишина.
О готовящемся летнем наступлении русских генерал знал, но на прокатившийся по штабу слушок о внезапной атаке внимания не обратил. Мало ли что взбрело в голову репортерам из нейтралов, но в заявлении русского полковника прозвучали невероятные цифры. Невероятные потому, что в этой войне прорыв на несколько километров предварялся многодневной бомбардировкой укреплений противника, и отбирал жизни сотен тысяч солдат. С натяжкой генерал мог поверить в глубокий прорыв под Крево, но в районе Тарнополя, где австрийцы выстроили мощнейшую оборону ... такого не могло быть в принципе.
У генерала едва не сорвалось с языка сакраментальное 'не верю', благо, что тренированный мозг военного вычленил главное: на всех трех направлениях атака началась сегодня утром и уже к полудню был достигнут грандиозный успех. Такое могло быть, только в случае, применения принципиально новой тактики, позволяющей отказаться от многодневного артиллерийского удара.
Этот вывод следовало немедленно проверить. Приказав присутствующим обо всем забыть, начальник штаба Северной армии вместе с полковником Збруевым рванул в Париж, благо, что командир успел шепнуть Ивану брать эскадру под свою команду.
С утра Ивану пришлось приводить в чувство мающихся похмельем подчиненных, чтобы после обеда лететь на бомбежку штаба группы армий кронпринца Германского. Этот налет каким-то боком был связан с позицией Франции на переговорах о послевоенном устройстве Европы. Вроде бы, наши предложили французам поддержать Россию по передаче ей восточной Пруссии, но что пойдет взамен Иван не знал. По крайней мере, так Иван понял полковника, когда тот эзоповским языком по телефону ставил Федотову задачу.
На следующий день сбылась мечта полковника Збруева — его эскадра отбомбилась по химическим заводам в Биттерфельд-Вольфене. В этом налете на месте вторых пилотов сидели французы. Степень разрушения определить было трудно — зеленовато-бурые клубы закрыли не только заводы, но и город германских химиков, но судя по воплям в газетах нейтралов, немцы были обижены таким поведением русских.
К этому времени стали известны результаты первого налета на штаб кронпринца. Он оказался крайне низким, зато в печать просочился слух, что в результате налета на Генштаб Германии генерал-квартирмейстер Людендорф получил тяжелую контузию.
Повторный налет на злополучный штаб армии был проведен по русской тактике. Изучив имеющиеся в распоряжении французов фотографии дислокацию германской ПВО и авиации, пилоты 'Летающих крепостей' густо засеяли окружающие аэродромы боеприпасами объемного взрыва, а уцелевшие германские аэропланы, напарывались на рассеянные по взлетной полосе мины. В это же время две сотни французских истребителей 'SPAD S-VII' уничтожали германские самолеты прикрывавшие штаб.
Во втором акте двухместные бомбардировщики 'Breguet 14' принялись за ствольную ПВО, и только после ее уничтожения в дело вступили пополнившие боекомплект русские стратеги. В результате бомбардировок стокилограммовыми бомбами, центр управления группы армий кронпринца Германского свое существование прекратил. То же самое на следующее утро подтвердили нейтралы, уточнив, что кронпринц Фридрих Вильгельм отделался легким ранением, а вот генерал-фельдмаршалу Гинденбургу не повезло фатально.
Последнее стало известно, когда в Елисейском дворце президент Франции Раймон Пуанкаре вручил капитану Федотову и полковнику Збруеву ордена Почетного легиона.
* * *
Утром следующего дня эскадра отправилась в Россию. Взлет 'Летающей крепости' поэту Гумилеву представлялся совсем не таким, каким он его увидел из кресла второго пилота. Переваливаясь гигантской уткой, аэроплан неуклюже выполз на взлетную полосу. Затем замер, чтобы взревев моторами вдруг рвануться и помчаться куда-то вперед и вперед, все быстрее и быстрее, пока набегающая земля не слилась в сплошной ровный ковер.
В какой-то момент Николаю показалось, что от тряски аэроплан вот-вот развалится, но после очередного подскока машина будто выехала на тот самый идеально ровный ковер. При этом все окружающее стало стремительно проваливаться вниз, а на грудь навалилась непривычная тяжесть.
