— Вы сказали, мастер, что амулета нет... — Он наконец-то оторвал взгляд от ловушки. — Так это... Все было из-за него? Это он притягивал сюда всех тех демонов? Это он — как маяк?

— Скорей, как якорный канат. Его пуповина.

— Что?..

— Пуповина. Видел, как младенец выходит? И у него такая же. Тянется за ним через все миры, от его родного и до нашего. Чтобы он мог поддерживать свои силы, пока будет сидеть здесь. Сидеть и ночью, днем, не уходя из нашего мира ни на минуту...

Только хотел бы я еще понять, ради чего он все это делал? Что ему тут было надо?

Если б я хоть где-то, хоть в одних арканах видел описание хотя бы чего-то похожего! Пусть даже отдаленно... Если бы. Чем старательнее я вспоминал, тем тверже убеждался, что нет. Ни среди тех демонов, что любят являться на суше — ни среди тех, что являются в море. Вид тех мог быть куда обманчивее и изменчивее, но все равно. Ни одного не могу припомнить похожего.

Эйк внимательно следил за мной.

— Так вы не знаете, что это?

Я тряхнул головой, сгоняя трусливое оцепенение.

По крайне мере, с одним делом я разобрался.

Когда демон окружен свинцом, он не способен уйти в иной мир. Или взять что-нибудь оттуда. Или пополнить свои силы. Ничего не может.

— Я знаю, Эйк, что пока он в свинце, от пуповины ему нет никакого толка. Если она сама еще не оборвалась... Сейчас он не сможет всосать через нее ни капли маны. Пока по ней текла мана, эта пуповина светилась во всех мирах, по которым протянулась. Та стая выползней приползала сюда по ней, как ныряльщик за жемчужницами перебирает руками вдоль якорного каната. Выбиралась в наш мир прямо сюда.

— Так они... — Эйк покосился на окна. В щелях ставен больше не светилось закатное небо. Опустилась ночь. — Теперь они... не смогут прийти? Они не придут?! Мастер!

Не придут.

Только ни победы, ни радости, ни даже избавления я не чувствовал.

Эйк вдруг подобрался.

— Так вы его сюда притащили... — он прищурился, с подозрением вглядываясь в меня. — Теперь вы его что? Как того гохла? Будете в ману выпаривать?!

Он ощерился на меня почти зло.

Я оскалился от досады.

Выпаривать! Как бы меня самого сегодня не выпарили!

— Чтобы выпаривать, Эйк, — процедил я сквозь зубы, с трудом сдерживаясь, — надо сначала утопить в жидком серебре.

— Ну так утопите сразу!

Он метнулся к сумке и схватил флакон с жидким серебром. Я, следя за ним, не сдвинулся, невесело ощерившись.

Поймать-то я его поймал, да... Вот что дальше?

Если бы это был улаки, то все ясно. Его извлекаешь из ловушки, просто прыснув немного маны в тыуновы зубы. И демона мягко вытолкнет из ловушки, все еще запутанного в сеть. Будет, конечно, биться, вырываясь, но у тебя в другой руке уже коготь. Подцепляешь его за морду, чтобы не рыпался и не таскал сеть из стороны в сторону...

Сеть, да. Хорошо бы. Очень хорошо, когда есть сеть...

— Мастер! — потребовал ответа Эйк.

Я вздохнул.

— Он порвал всю сеть, Эйк. Его держат только свинцовые стенки. Если открыть ловушку...

Я потер подбородок, колючий от щетины, пытаясь найти хоть какой-то выход.

Ох, если бы это был улаки. Если бы! Да даже если бы это был тот подрастающий рохгыын, которого я так неудачно принял за улаки... После того, как рохгыына спеленало тыуновыми зубами и затянуло в ловушку, и посидел бы он там, пусть даже совсем немного, всего пару часиков... После такого он был бы напуган так, что только открыл ловушку, распустил сеть — и все, уже никого и нет. Убежал в другие миры. И сюда уж точно никогда не вернется. Можно забыть... Если бы. Если бы это был маленький рохгыынчик.

Эйк глядел на плотно закрытое горлышко ловушки так, будто дверь рукой придерживал. Даже повернув лицо ко мне, не отводил от нее взгляда.

— Если вы откроете крышку, и он оттуда вырвется... он уйдет? — Почти потребовал: — Уйдет? — И, что-то читая по моему лицу, он сглотнул. — Или...

— Он сидел в замке уже много дней. И все это время с большим трудом сооружал личину, похожую на человеческий облик.

Эйк пораженно уставился на меня.

— Личину?.. Это чтобы... как человек?.. Зачем?!

— Не знаю. Он прятался где-то внутри трапезной или кладовых. Там нет окон, нет солнечного света.

— Но... Там же никто не пропадал! Ни одна с кухни? Как демон — и не нападал?!

— Не как, а почему. Он бесплотный. Таким людская плоть не нужна.

— А что им нужно?

Хороший вопрос.

— Рохгыынам вообще ничего не нужно, лишь бы их не трогали...

И лучше их не трогать, если хочешь, чтобы они не тронули тебя.

— Улаки... — Я пожал плечами. — Ну, если приручил, то ему достаточно того, что рядом много вкусной туффы. Сама приходит, когда хозяин перегоняет ману.

Улаки и нужны-то только алхимикам тех мастерских, где завелась туффа. Она, если уж завелась у одного алхимика, скоро будет и во всех остальных мастерских города. В столице так уже больше сотни лет. И там нет ни одного алхимика без улаки. И много-много желающих стать действующими алхимиками — на которых улаки не хватило.

— Но вы же говорили, они неразумные, эти бесплотные! Как звери! А этот... — Эйк опять затравленно уставился на ловушку. — Чтобы как человек быть хотел... Он же ведь не просто так там сидел, в этих кладовых, да? Ему что-то было нужно... А вы загнали его в свинец... — Эйк нехорошо оскалился на меня. Я явно перед ним провинился. — Он ведь не сбежит, как тот львеночек?

— Рохгыын.

— Не сбежит? Да, мастер? Он что-то делал здесь, в замке... А вы ему помешали... — У Эйка заиграли желваки. — Он захочет поквитаться.

Я промолчал.

Не знаю, что этот Одноглазый там делал, но в одном почти уверен: его с таким трудом сооруженную личину я, боюсь, подпортил здорово, когда втаскивал в ловушку.

Мне ведь, на самом-то деле, жутко повезло там, внизу... Кажется, эта тварь вообще впервые попала в наш мир, — он ведь людей даже не изучил толком, личина была совсем уродливая.

Похоже, он даже не подозревал, что среди людей бывают такие, кто может его поймать сетью из тыуновых зубов, а затем запереть в свинце...

Теперь — знает.

И если вырвется из ловушки...

Не скованный сетью...

— Его нельзя отпускать, мастер! Его надо убить!

— Надо.

— Так залейте его жидким серебром, не выпуская! Прямо так! В ловушке!

— Ты еще ловушку толком открыть не успеешь, он уже будет у тебя за плечом.

Едва свинтишь крышку, еще даже толком не успеешь отвести ее от горлышка...

— Ну у вас же есть тот перстень! Ну, там этот тыунов зуб!

— В сети таких зубов было пять. Он ее изодрал. Всю.

— Пять?.. — ошалело пробормотал Эйк. — Все пять?..

— И последние три — одни махом.

Нет, в жидком серебре его не утопить.

— Тогда днем! Надо открыть ее днем! Прямо под солнцем! Его выжжет лучами!

— А вот этого, Эйк, я бы тебе не советовал делать даже с самым слабеньким демоном.

Вот уж про что, а про это в каждом аркане было много и всякого.

— Почему?

— Потому, что у него не останется выбора, уходить или нет. Но уйти, пока под солнцем, он не сможет... Целым.

— И что?

— Целым он не уйдет. Но и ты целым не останешься.

— Не понимаю!

— Когда были в столице, помнишь я тебя водил к замку ордена? Горгулий на нем?

— Это те уроды непонятные? Как не пойми что?

— Говорят, первую из них делали с натуры.

Эйк нахмурился.

— Это... То, что стало с демоном?.. Или... — Эйк сглотнул.

Вот именно.

Я потер подбородок.

Эйк, глядя на меня, все сильнее набычивался.

— Тогда в огонь! — Эйк пихнул флакон с жидким серебром обратно и дернулся, будто хотел броситься к камину разводить огонь прямо сейчас — да только камины были на нижних этажах. Не здесь. Он оскалился от досады. — Надо открыть ловушку, когда она будет в огне! Я могу, мастер! Руки оберну мокрыми тряпками, прямо в огне ее открою!

— В огне... А если он не полезет в огонь?

Эйк, уже двинувшийся к лестнице, замер. Обернулся.

— Как это — не полезет? Вы же откроете ловушку...

— Открою. Но вот я бы, на его месте, не полез из ловушки, когда вокруг бушует пламя.

Эйк моргнул, переваривая.

— Если он будет сидеть внутри? — сказал я. — Ждать, пока огонь прогорит? Или поймает момент, когда пламя на миг опадет, и между языками огня можно будет проскользнуть?

— Но... Ну я поверну ее, вот так! — он изобразил, будто опустил ловушку горлышком вниз. — Огонь же в нее пойдет! Снизу через дырку! Достанет его!

— Достанет, значит...

Улаки или рохгыынчик, наверно, не смогут уйти прямо из ловушки. Но этот? Может быть, ему будет достаточно и того, что он уже не будет замкнут в свинце целиком? И он сможет уйди прямо изнутри ловушки — едва ее откроешь?

— Ну даже если не подохнет сразу, все равно уйдет же! Сбежит от огня! К себе, куда там его пуповина... Туда, где огня нет!

— Меня волнует, Эйк, что он станет делать, когда окажется там, куда убежит.

— Огонь его еще здесь здорово поранит! Должен же!

— Вот именно, Эйк, — мрачно подтвердил я.

— Но...

— В огне ему придется туго. Если не убьет, то изувечит точно.

Скулы у Эйка горячечно горели. От остального лица отливала кровь. Доходит, что ли?

— Он проведет немало времени, приходя в себя... И как думаешь, о чем он будет все это время мечтать?

— Как отомстить... — прошептал Эйк.

Он быстро ощечился. И еще раз. И еще.

И снова вскинулся на меня:

— Но вы же сами сказали, мастер, что демонам теперь сюда путь не найт... — Эйк моргнул, осекшись. До него наконец-то дошло окончательно.

Да, те демоны пришли по следу этого. Но этот пришел сам. Они не умеют. Этот — может.

— Вы хотите сказать, мастер... — Он лизнул пересохшие губы. — Потом, когда он зарастит раны, он сможет вернуться?.. Прямо сюда?..

И на этот раз он уже будет знать кое-что и про людей, и про магов.

И про того конкретного, кто его поймал и пытался сжечь под солнцем.

Если он сможет уйти из нашего мира... Покалеченный, но не убитый...

— Он зарастет, Эйк. Наберется сил. И...

Я не стал договаривать. Не хотелось.

Эйк, стиснув кулаки, невидящими глазами смотрел в ночь за окном.

— И когда будет ночь... — пробормотал он. — Они же мстительные, твари...

Особенно когда их пытаются сжечь целиком.

Он порвал пять тыуновых зубов, даже скованный свинцовыми стенками. Что для него может быть преградой в нашем мире? Ни магические сети, ни каменные стены его не остановят.

Может быть, помогло бы что-то вроде того шаманского гаант рохор, рукавицы силы... Если там в самом деле зубы как-то срощены гохлами так, что становятся прочнее, будто не отдельные зубы, перехваченные скользящим узлом, а по-настоящему единое целое...

А может, и это было бы бессильно...

И он что-то вынюхивал.

Слепой или нет, но он что-то чует. Вот это точно. И даже если нас здесь уже не будет, когда он вернется в наш мир... Уйдет он, не найдя меня здесь?

Или останется в нашем мире — и пойдет по моему следу?

Может быть, очень медленно.

Но ночь за ночью. Терпеливо наверстывая то, что я успею за день.

Чтобы однажды настичь.

Эйк, следивший за моим лицом, едва слышно прошептал:

— Он сможет нас найти?..

И стал яростно ощечиваться, будто эти слова оставили на нем след, который он хотел стереть.

— Хватит, крыса блохастая!

Но он ощечивался и ощечивался, почти царапая себе щеку.

— Надо ее увезти куда-нибудь далеко и закопать! — Желваки у Эйка взбухли, как будто под кожей натянули веревки. — Прямо в ловушке его закопать где-нибудь!

— Чтобы кто-нибудь случайно ее нашел? И из любопытства открыл?

Хорошо, если днем. А если — ночью?

Сначала Одноглазый, конечно, разделается с этим идиотом. Но потом... Особенно если к тому моменту будет сидеть в этом свинце уже лет этак двадцать — и все по моей милости...

То, что он чует — это как настоящий запах, который чуешь носом? Или какая-то часть созерцания? Иногда созерцаешь, будто видишь, иногда так, будто слышишь. А этот еще чует?

Что, если такой запах не сходит, как обычный, за пару дней без следа? Что, если такой мой след он сможет учуять и через три дня, и через год, и через сто лет?

У меня вырвался нервный смешок.

— Что? — вскинулся Эйк.

— Похоже, мне придется раскошелиться на другую ловушку.

Эйк пошел красными пятнами.

— Вы что?! Собрались таскать его с собой?! — Он с ненавистью уставился на ловушку. — Вечно?! До самой смерти?!

— Ну, пока у нас еще есть шанс получить обещанное золото... И купить жидкого серебра столько, чтобы утопить его в нем вместе с ловушкой!

105

Граф, пожалуй что, и дал бы. Может, даже всю обещанную сумму. Липкую от сладкого южного, пролитого неверной рукой.

Вот виконт? У него еще этот сиплый... Вдруг виконт не поверит, что дело кончено?

Я безрадостно хмыкнул. Если уж честно... Да я бы сам себе не поверил. Если бы кто-то мне рассказал, что поймал такую опасную тварь? О которой раньше даже не слышал? И в арканах она не описана. Да еще вот так просто? Махнул ловушкой, и завинтил крышку прежде, чем от сети ничего не осталось? И всего-то? А рохгыыны на посылках у вас не бегают? Полками выползней не помыкаете?

Шептун скажет, что дело нечисто. Да виконт и без Шептуна... Он подозревал меня в обмане, даже когда дело было яснее ясного. А уж тут...

Я сообразил, что уже давно стою в коридоре, посередине между нашей башней и графскими покоями.

Нужно ли мне идти дальше?

Или лучше назад?

Никогда не считал себя настолько дурным, чтобы самому совать голову в петлю.

Но что мне остается?

Если бы дело было только в обещанных деньгах... Тогда бы, пожалуй... Тихонечько так уйти? Не шпыняя лихо, пока оно тихо. Оставив все, что я мог бы сказать виконту, на пергаменте: дело сделано, демоны являться отныне не будут, а тех денег, что я уже получил, достаточно. И за работу, и за молчание.

Найдут его на верстаке в нашей башне, когда мы с Эйком будем уже далеко.

Пусть даже виконт не поверит сразу. Но когда ночь за ночью будет тихо и спокойно, сам убедится, что дело сделано. И ради своего же блага смирится с тем, что все так вышло. Не будет сулить никаких наград за мою голову, не будет рассылать никаких гонцов к ночным королям, — чтобы не вызвать ненужных слухов, которые обязательно дойдут до ордена. Тогда ему самому мало не покажется.

Уйти. Тихо. Не прощаясь.

Это был бы самый лучший выход.

Можно даже потом, через неделю или две, рискнуть и попытаться получить деньги. Когда уж точно убедятся, что дело сделано честно...

Трудность в одном: есть ли у меня эти пара недель?

Если бы дело было только в том, чтобы убедить виконта... Но эта одноглазая тварь! Он ведь порвал тыуновы зубы, когда уже был внутри! Запертый в свинце! Такому если дать время, он же и щели в свинцовых стенках расковыряет!

Пока ловушка справляется, но сколько еще она выдержит?