-Конечно, на большинство из этих кораблей невозможно было поставить стабилизированные 105-мм универсальные орудия, не увеличив при этом верхний вес сверх приемлемых величин — надо было либо оставлять старые 100-мм, не способные работать по воздушным целям, либо ставить на них 88-мм корабельные зенитки, вполне способные поработать универсальными орудиями. Посоветовавшись со специалистами, я пришел к незамысловатому выводу — дойдет дело до морских боев с японскими эсминцами и крейсерами, так и 100-мм пушки не спасут этих трудяг морской войны; а при куда более вероятном отражении налетов авиации, каждая тяжелая зенитка будет на вес золота.
Капитальный ремонт и переоборудование итальянских кораблей начались еще до конца войны, вскоре после того, как мы привели итальянскую эскадру из Таранто — и работа шла в три смены. С конца мая начались поставки немецкого вооружения и оборудования — вначале из запасов Кригсмарине, потом уже пошло свежепроизведенное добро с немецких заводов. Мы старались выиграть каждый день, чтобы успеть перегнать хотя бы часть кораблей на Тихий океан до начала зимних штормов в северной Атлантике — и сумели сделать это, успев к августу месяцу перевооружить и дооборудовать два недостроенных 'Капитани Романи', отремонтировать и перевооружить пять эсминцев типа 'Сольдати' и девятнадцать миноносцев из двадцати трех выживших. Как проклятые тренировались экипажи — благо еще в середине сорок третьего адмирал Кузнецов приказал отозвать с фронта выживших моряков наиболее ценных специальностей — турбинистов, рулевых, сигнальщиков, механиков — в сорок первом отправленных служить в морские стрелковые бригады, и, начать планомерную подготовку новых специалистов. Так что экипажи было кем комплектовать — очень жаль, что из морских пехотинцев сорок первого выжили немногие специалисты довоенной выучки, но тогда нельзя было иначе — наша страна балансировала в миллиметре от гибели, в морскую пехоту приходилось отправлять всех.
Тоже самое было и с немецкими кораблями — корабли ремонтировались и модернизировались круглосуточно, экипажи работали рука об руку с немецкими кораблестроителями, изучая свои корабли в мельчайших подробностях. Тут работы удалось начать в конце мая — поэтому я приказал сосредоточить максимум усилий на наименее изношенных кораблях, желая успеть перегнать хоть какие-то из них через Атлантику до начала сезона штормов. Полным ходом шла постройка подлодок XXI серии, 'шнелльботов' и БДБ — одновременно шла переподготовка наших подводников и катерников на немецкую технику, моряков торгового флота учили работать на БДБ.
Изрядно помогли союзники — понятно, что не по доброте душевной, а желая как можно быстрее закончить очень дорого обходящуюся им войну — но, как ни крути, а переданные ими нам по ленд-лизу 2 АВЭ типа 'Касабланка', 12 танкеров Т-2, 20 эскортных 'Риверов', более тысячи 40-мм 'бофорсов', около 900 'эрликонов' с драгоценными МПУАЗО, пришедшиеся очень кстати Р-38 'Лайтнинг', как в варианте истребителей-бомбардировщиков, так и скоростных фоторазведчиков, отличного качества авиабензин — все это нам очень пригодилось.
Отдельная история была с ремонтом 'Ришелье' и 'Страсбурга' в Тулоне — ничего плохого не скажу ни об оснащении верфей на главной военно-морской базе Франции, ни о квалификации французских специалистов, ни о наличии запчастей и материалов на складах — но как же пакостила нам английская разведка! Наши офицеры из флотского 'Смерша' буквально сбивались с ног, охотясь за диверсантами УСО.
Само собой, одновременно с ремонтом французских линкоров шло переучивание моряков 'Марата', 'Октябрины' и 'Парижанки' на новые корабли — и легкой эту работу назвать нельзя было даже в приступе острого оптимизма. Наши моряки были переброшены в Тулон в мае — а, самое позднее, к марту, французские линкоры должны были быть готовы к бою и походу. Это при том, что нормальным сроком освоения экипажем нового линкора считается год — и, изначально моряков учат обслуживать машины и механизмы, использовать приборы и вооружение до этого. Нашим орлам приходилось параллельно и изучать совершенно новую для них технику, и переучиваться с модернизированного дредноута, антиквариата времен Первой Мировой, на современные линкоры. Это был адский труд — но наши моряки справились.
Отдельно надо упомянуть невидимое миром чудо, совершенное адмиралом Большаковым и его подчиненными — за полгода сформировать из бригад 'речной пехоты' три полноценных дивизии морской пехоты, причем, именно тяжеловооруженных, с танками, самоходками и тяжелой артиллерией, плюс отдельные части усиления, с артиллерией большой мощности и сверхтяжелыми самоходками; научить их высаживаться с моря, грамотно взаимодействуя с артиллерийскими БДБ и штурмовой авиацией — это нетрудно перечислить, но, для сравнения, у американцев на такое же ушло полтора десятилетия. Правда, побережье острова Рюген после непрерывных учений было неотличимо от поверхности Луны — приходилось ведь учить и экипажи БДБ, и штурмовиков, и пикировщиков.
Естественно, все это делалось не по нашей инициативе, а в рамках заранее утвержденного плана войны с Японией, утвержденного еще в июле 1944 года. Тогда нас вызвали в Кремль на совещание, в ходе которого Верховным Главнокомандующим был утвержден окончательный вариант плана 'Цунами'. Составными частями этого плана были Маньчжурская стратегическая наступательная операция, практически не отличавшаяся от оригинала в мире 'Рассвета' — как заметил маршал Василевский 'Тут особо менять ничего не надо — стоит лишь добавить артиллерийских стволов большой и особой мощности для японских укрепрайонов, да боеприпасов к ним; и, получше подготовить войска'; Курильская же десантная операция претерпела кардинальные изменения — для нее выделялись многократно большие силы и средства, способные с минимальными потерями сломить любое сопротивление японцев на Курилах; Сахалинско-Хоккайдская стратегическая наступательная операция просто не имела аналога в мире 'Рассвета' — стремительный прорыв японской обороны в центре острова, совмещенный с высадкой оперативного десанта на юге, не просто качественно превосходил аналог мира 'Рассвета', но и должен был послужить прологом не имевшей аналогов Хоккайдской операции. В рамках подготовки этих операций и шли непрерывные учения морской пехоты и сил поддержки — сначала — ротные, потом — батальонные, затем — полковые, после — дивизионные, ну, и как венец всего — корпусные. Строго говоря, развернутые соединения морской пехоты, если считать и средства поддержки, были значительно сильнее обычного механизированного корпуса — три дивизии морской пехоты, с десантируемыми частями усиления; три артиллерийских дивизии ствольной артиллерии на БДБ; дивизия реактивной артиллерии на БДБ; авиакорпус поддержки, в составе двух штурмовых авиадивизий на Ил-10, двух дивизий пикирующих бомбардировщиков на Пе-2 и дивизии истребителей-бомбардировщиков на ФВ-190.
Но это был только первый эшелон вторжения, в задачу которого обеспечить захват оперативного плацдарма, с дальнейшим его расширением в стратегический. Главные силы были представлены 1-й гвардейской танковой армией генерал-полковника Катукова, 8-й гвардейской армией генерал-полковника Чуйкова и 65-й армией генерал-полковника Батова. Эти отборные, прославленные армии, находившиеся под командованием лучших генералов Красной Армии, были объединены в Сахалинский фронт, которым командовал маршал Рокоссовский. С воздуха элиту Красной Армии должны были поддерживать 1-я воздушная армия ВМФ под командованием генерал-майора Ракова и часть сил 2-й воздушной армии под командованием генерал-полковника Красовского.
Но я забежал вперед — на итоговых учениях, на которых присутствовали не только ожидавшиеся Рокоссовский, Кузнецов и Алафузов, но и совершенно неожиданно приехавший Верховный Главнокомандующий, мы показали высокий класс.
Задачей учения был штурм японского укрепленного района — именно на них и строилась оборона Хоккайдо и севера Хонсю. Укрепрайоны прикрывали подступы к портам, что было вполне логично со стороны японцев, поскольку организовать снабжение сколько-нибудь серьезной группировки не имея в своем распоряжении приличного порта, выгружая грузы на необорудованное побережье, практически невозможно. Штурм же укрепленных портов 'в лоб' гарантированно приводил к тяжелейшим потерям, это было очевидно. Учтя все это, мы решили 'взять на вооружение' опыт союзников во Франции — основной десант высаживается на необорудованный берег вне укрепрайона, и, начинает его методично взламывать тяжелой артиллерией и пикировщиками, благо при должной квалификации это должно было занять не слишком много времени; береговую артиллерию планировалось уничтожить управляемыми бомбами и ударами пикировщиков; ну, а в последний момент в порту Вакканая надо было высадить десант с СВП, поддержанный авиацией, чтобы предотвратить взрыв портовых сооружений и оборудования. Естественно, все это надо было тщательно отработать на учениях — чем морпехи, совместно с моряками и летчиками, и занимались до семьдесят седьмого пота.
Результат впечатлил даже меня — а ведь я регулярно инспектировал учения морпехов, и своими глазами видел, какого прогресса они добились. На Рюген высаживалась самоходная краш-машина, гигантская промышленная мясорубка, профессионально перемалывающая укрепрайон вероятного противника. Вначале пикировщики и Ту-2 — носители УАБ нанесли удар по позициям береговой артиллерии — мы точнейше воспроизвели позиции Вакканайский укрепрайон, имитировав и доты, и позиции береговой артиллерии, и места дислокации резервов.
Чаепитие разведчиков.
Токио, 2 июня 1944 года, Морской Генеральный штаб.
Присутствуют: адмирал Енаи Мицумаса, адмирал Нагано Осами, генерал-лейтенант 'Иванов'.
— Осами-сама, позвольте мне представить Вам сына моего давнего знакомого, глубокоуважаемого генерала 'Иванова', генерал-лейтенанта 'Иванова' — церемонно представил 'Иванова' Нагано Енаи.
— Я счастлив быть представленным столь прославленному адмиралу Империи Ямато, как Вы, Осами-сама — слегка поклонился 'Иванов'.
— Для меня большая честь познакомиться со столь заслуженным генералом Красной Империи, как Вы, 'Иванов' -сама — вернул любезность Нагано — господа, осмелюсь предложить Вам скромное гостеприимство старого самурая.
Следующие полчаса два адмирала и один генерал молча наслаждались чаем — точнее, наслаждались японцы, 'Иванов' же мысленно думал о том, что мешало японцам пить листовой чай, пусть не черный, а зеленый — какого, собственно, черта, они пьют жутко терпкий порошковый зеленый чай, крайне непривычный для русского. Естественно, эти размышления никоим образом не были заметны постороннему — наоборот, любой, кто смог бы каким-то чудом наблюдать сцену этого чаепития, мог бы поклясться, что несомненный европеец получает от японского чая ничуть не меньшее удовольствие, чем сыны Ямато.
Но все заканчивается — закончилось и чаепитие; настало время серьезной беседы.
— 'Иванов'-сама, я позволил себе оторвать Вас от выполнения Ваших, бесспорно, тяжелых обязанностей, возложенных на Вас почтенным маршалом Сталиным — начал беседу в типично азиатском стиле Енаи.
— О, Мицумаса-сама, я счастлив побеседовать с добрым знакомым моего почтенного отца — поддержал предложенный стиль 'Иванов' — и полностью уверен в том, что те драгоценные жемчужины Вашей мудрости, которые Вы сочтете возможным уделить мне, более чем тысячекратно превзойдут мои ничтожные хлопоты, недостойные Вашего внимания и внимания Осами-сама; более того, я питаю скромную надежду на то, что мой господин будет снисходителен к промедлениям своего верного воина.
'Иванов' выражался более чем понятно, при этом, ничуть не выходя из границ японского этикета — в переводе на разговорный русский язык его слова значили следующее: 'Да, господа, Вы все поняли правильно — я представляю здесь Красного Императора; более того, я готов к серьезному разговору — и жду Ваших предложений'.
Енаи и Нагано все отлично поняли — поскольку, серьезный разговор им был нужен ничуть не менее, а, более, чем 'Иванову', восточная дипломатия была решительно сокращена в пользу прагматизма.
— 'Иванов'-сама, Вы, конечно, знаете о сложившейся ситуации на Тихом океане? — наполовину вопросительно, наполовину утвердительно осведомился Енаи.
— Несмотря на то, что я не имею чести быть моряком — как Вам известно, я потомственный офицер Русской Армии — разумеется, мне известно и о высочайшем, не имеющем, насколько мне известно, аналогов в истории войны на море, искусстве войны на море, которое явил пораженному миру Императорский Флот — 'Иванов' был не понаслышке знаком с искусством восточной дипломатии — но, мне — к моей глубокой печали — известно и том, что янки не пожелали соревноваться с Императорским Флотом в высоком искусстве войны, сделав ставку на грубую силу. Впрочем, господа, чего можно ожидать от варваров, потомков не благородных родов, но беглых отщепенцев из Европы?
Енаи оценил сказанное — ему прямо сказали, что нужды Императорского Флота вполне понятны, вопрос лишь в конкретных условиях и системе взаимных гарантий.
— 'Иванов'-сама, позвольте мне, на правах старшего по возрасту, обратить Ваше просвещенное внимание на то, что древний род, веками доблестно сражающийся на суше во славу своей Империи, заслуживает уважения ничуть не меньше, чем род моряков — равно и воинская слава, добытая на суше, ничуть не уступает славе, добытой в морских сражениях — ответно польстил 'Иванову' Енаи.
— Вообще, в Стране Божественных Шелковиц (Фусо — одно из поэтических названий Японии) считали и считают, что 'Нет дерева краше сакуры — и нет человека лучше самурая'; впрочем, мы умеем воздавать должное воинской доблести и сыновей других народов.
— Мицумаса-сама, позвольте мне выразить Вам мою глубочайшую благодарность за уделенную мне частицу Вашей мудрости — поклонился 'Иванов' — но, насколько мне известно, сыны Ямато высоко чтут и искусство оружейников?
— Вне всякого сомнения, 'Иванов'-сама — доброжелательно улыбнулся Енаи, благодарный за оказанную помощь — бесспорно, 'Меч — душа самурая', но, ведь этот меч должен выковать истинный Мастер, не так ли?
— Вне всякого сомнения, Мицумаса-сама — искусство оружейника в полной мере может оценить только истинный воин — согласился 'Иванов' — наши победы в прошедшей войне имеют своим корнем не только доблесть наших солдат, мастерство наших офицеров, гений наших маршалов — но и гений наших конструкторов, профессионализм наших инженеров, трудолюбие наших рабочих. Но, должен признаться, даже до нашей страны дошли известия о гении достопочтенного Дзиро Хорикоши, создателя несравненного 'Рейзена'.
— Мы тоже осведомлены о непревзойденных талантах глубокоуважаемых господ Лавочкина, Ильюшина, Яковлева, Туполева — создателях великих самолетов, повергших в прах могущественное Люфтваффе — вернул любезность Енаи — и это было сделано несмотря на то, что и немецкие самолеты, и, в особенности, немецкие моторы, славятся своим отменным качеством.
— Да и вообще немецкая техника, за редкими исключениями, очень хороша — охотно поддержал этот поворот беседы 'Иванов' — правда, весьма и весьма дорога, тут ничего не поделать — но это, по моему скромному мнению, вполне окупается отменным качеством и высокими характеристиками.
