Повисла неловкая пауза. Честно говоря, я и подумать не мог, что от выпивки можно отказаться. Никто из виденных мною а барах дальнобойщиков или мотоциклистов никогда не накрывал кружку или стакан ладонью, не говорил: всё, больше ни капли. Я жил в полной уверенности, что это привилегия почтенных отцов семейств, опаздывающих к ужину, и чистеньких школьников, впервые пробующих лёгкий коктейль на вечеринке по случаю дня рождения друга — то есть всех тех, на кого не стоит равняться.
— А ты бы не обиделся? — ляпнул я.
Я никогда не видел, чтобы Эрик так хохотал, ни до этого случая, ни после. Да что там, он просто неприлично ржал, на всякий случай подальше отойдя от плиты, чтоб не задеть разогревающуюся сковороду.
— Ты... Ой, не могу я с вас, мелочь... Ты никогда не задумывался, зачем люди пьют?
— Чтоб удовольствие получить?
— Правильный ответ, вы выиграли миллион! Только какое же это удовольствие, если ты выпивку в себя через силу вливаешь? Уж какое по счёту поколение на эти грабли наступает. Выжирают дешёвое винище литрами, блюют в подворотне и хвастаются, как было круто. Нет, мы тоже такими были, но до нас быстрее дошло. Сложно, знаешь ли, врать народу, как тебе кайфово, если вы все в одном дворе выросли, и знают они тебя как облупленного. Кстати, курить через не могу тоже необязательно, знаешь ли.
Вот так. Я проверял, насколько Эрика шокирует курящий подросток, а он — когда мне хватит смелости сказать "нет". И что-то мне подсказывает, что в проигрыше остался именно я.
— Извини, но я уже готовился тебя до туалета вести и хайры придерживать, пока ты наизнанку будешь выворачиваться. Но ты это... Как в газетах раньше писали, проявил похвальную стойкость.
Лучше бы я умер вчера.
На работу Эрик действительно не вышел.
— Не стоит с похмелюги за иглу браться. Да я знал, что так будет, поэтому все сеансы на завтра перенёс. Так что можем весь день с чистой совестью маяться бездельем, тоже штука полезная.
Маяться бездельем, впрочем, он не умел. После завтрака я вызвался помыть посуду. Мастер не стал меня отговаривать, похоже, не слишком любил это дело, и удалился в комнату. Минут через пятнадцать я застал его сидящим на диване с большим блокнотом и обкусанным карандашом в руках. У меня в школе тоже была привычка прикусывать в задумчивости кончик ручки или карандаша, за это частенько перепадало от учителей.
— Наброски, — пояснил Эрик, опережая мой вопрос. — Откуда-то ведь должны браться те эскизы, которые я клиентам предлагаю.
— Для кого? — Я плюхнулся рядом, старые пружины мученически заскрипели.
— Да так, творчество на свободную тему. — Эрик протянул мне блокнот. — Это не один час боли, да и не один сеанс. Плюс, чтобы решиться на такой рисунок, нужна известная доля долбанутости. Это ж всю спину расписывать, не запястье или плечо.
Фигура человека на рисунке оказалась схематичной. Обнажённая спина, широкий ремень джинсов. Голова вообще едва намечена. Собственно, спина Эрика и интересовала. Чёрно-красный узор начинался от лопаток, угловатыми линиями спускался ниже и у талии понемногу сходил на нет, словно исчезая под кожей. Чёрного было больше, алые нити будто вплетались в будущую татуировку.
— Я бы рискнул. Круто, на языки пламени похоже.
— Значит, так и назовём. — Мастер помусолил огрызок карандаша и подписал в углу листа: "Власть огня".
— И много у тебя такого? Эскизов, на которые никогда не найдётся клиента?
— Достаточно. Хочешь, возьми на полке серую папку, посмотри.
Некоторые наброски были сделаны на листах из альбомов для рисования, некоторые вообще на тетрадных страницах. Наверное, остались со времен учёбы. Так и представлялся Эрик, спешно зарисовывающий очередную идею прямо посреди лекции под монотонный бубнёж преподавателя. Сами конспекты давно сгинули, Эрик вряд ли вспомнит, на каком предмете так развлекался, а вот рисунки уцелели. Кое-какие татуировки я не прочь был бы увидеть на живых людях, а не на пожелтевших листах. Вот, например, девушка. Судя по тщательно прорисованной, живой улыбке — не мимолётная фантазия, а кто-то из подружек или знакомых. Может, даже та самая Эмина. Полуобнажена. На груди раскинул крылья дракон, изящная голова рептилии покоится под ключицей, а длинный хвост с острым даже на вид костяным наконечником кольцами свивается на плоском животе.
Эрик прав.
Чтобы решиться на такое, нужно быть маньяком.
Чтобы такое выдумать — тоже.
— Можем пройтись, — предложил Эрик, собирая листы в папку.
— Куда?
— В парк аттракционов. Покатаю тебя на карусели и куплю мороженое. Шучу-шучу, не прижимай уши и не шипи.
За то время, что у нас ушло на завтрак и возню с рисунками, прохладнее снаружи не стало. Даже наоборот, солнце поднялось выше и теперь жарило вовсю. Эрик, как и вчера, свернул с центральной улицы в лабиринт переулков и дворов.
— Хочу тебе наш гараж показать.
— У тебя машина есть? А чего ж ты на работу на автобусе катаешься?
— Нет, машина была у моего отца, он её продал. Потом хотел и гараж кому-нибудь продать, но мы к тому времени его уже облюбовали для своих посиделок. Натащили всяких старых стульев, даже койку сколотили, если кто переночевать захочет.
Когда-то здесь был овраг. Во всяком случае, заасфальтированная дорога спускалась вниз, по обе её стороны располагались приземистые кирпичные гаражи. На железных дверях белели аккуратно написанные номера — краска свежая, видимо, недавно подновляли.
— Я когда-то тоже собирался его продавать. Не семнадцать лет, в самом деле, с кем я там сидеть буду? Да и машину уже вряд ли куплю. Но жалко стало — столько воспоминаний. А потом уже и продавать некому стало, кто ж сюда по доброй воле переедет. — Мы свернули за угол, и Эрик подошёл к гаражу с номером восемьдесят два. Зазвенел связкой ключей, открывая тяжёлый висячий замок. Шёлкнул выключателем, закрыл дверь, отсекая внешний мир: солнце, жару.
На меня пахнуло горьковатой затхлостью остановившегося времени.
Первое, что бросилось в глаза — старенький проигрыватель в углу, сейчас уже явно сломанный. Рядом, на рассохшейся тумбочке — стопка пластинок. Задняя стена гаража разрисована баллончиком и маркером. Мысли, цитаты из песен, какие-то схематичные рисунки. Слева — та самая грубо сбитая койка. Над ней на паре гвоздей висит вытертое покрывало, спускается на плохо оструганные доски, превращая койку в подобие дивана. На полу — несколько ящиков, один с пожелтевшими журналами, второй — я опустился на корточки и проверил — с книгами. Ой-ёй, надо выпросить у Эрика что-нибудь почитать. Поднялся и замер.
Как меня угораздило не заметить фотографии?!
Их было много, штук двадцать, чёрно-белых. Когда-то их печатали, задёрнув шторы и строго-настрого запретив всем членам семьи входить, а потом с любовью приклеивали скотчем к стене. И эта нехитрая вещь делала старый гараж домом. Куда более родным, чем комнаты в родительских квартирах. Взгляд выхватывал то одно, то другое изображение. Шестеро подростков — четверо парней и две девушки — на фоне широкого (школьного?) крыльца. Одеты в футболки и спортивные штаны — наверное, выиграли какие-то соревнования. На других снимках вид у них куда более раздолбайский. Парень лет шестнадцати поднял взгляд от струн гитары и посмотрел на фотографа. Тёмные волосы коротко пострижены, виски почти начисто выбриты, в ушах — целая россыпь колечек.
— Арен, — негромко произнёс Эрик за спиной.
Ага, вот он какой — любитель гонять по ночным улицам на папашином драндулете.
На следующей фотографии я с удивлением узнал Эрика — он только начал отращивать хайры и, разумеется, ещё не обзавёлся широченными плечами. Они с Ареном обустраивали этот самый гараж и только что вытащили из него кучу здоровенных пакетов с мусором.
— А это наши девушки. Камилла и, — Эрик невольно улыбнулся, — Эмина.
Камилла оказалась пацанкой — короткая стрижка, дерзкий взгляд из-под пушистой светлой чёлки, потёртые джинсы с заплатами на коленках и белая мужская майка вместо рубашки или футболки. Эмина — девушка с того эскиза, что я видел у Эрика дома. Совсем не такая, как Камилла, хотя одежда не особенно отличается. Но джинсы намного уже (специально ушивала?), клетчатая рубашка стянута узлом на животе, и видно, что талия у Эмины тонюсенькая, как говорится, одной рукой обнимешь. Волосы тёмно-каштановые или чёрные, как у меня, по фото не понять, только вьющиеся. Среди длинных завитков — тяжёлые висячие серьги. Ещё у неё зелёные глаза, вспомнил я. Зелёные и чуть-чуть раскосые. Хм, пожалуй, мы даже чем-то похожи.
— Она тебе нравилась? — спросил я, не уточняя, кто именно. И так понятно.
— Спрашиваешь. Мы с Ареном даже клятву дали: кого бы она ни выбрала, ссориться не будем, дружба дороже. Причём на крови. Но выделывались перед ней ужасно.
Интересно, тот рисунок — с натуры или просто фантазия?
— И кто победил?
— Никто.
Я замолчал. Мало ли, вдруг она умерла, эта Эмина. С людьми такое бывает.
— Райн и Такки, — назвал Эрик оставшихся. Райн был непривычно ухоженный для этой компании. Серые джинсы, белая рубашка, расстёгнутые верхние пуговицы выглядят тщательно рассчитанной небрежностью. Серьёзные глаза за тонкими стёклами очков.
— Чистый какой. — Кажется, в мой голос откуда-то просочилась неприязнь.
— А то. Он даже лазить по свалке и прыгать через заборы ухитрялся так, чтоб не испачкаться и причёску не растрепать, — с восхищением отозвался Эрик, и я понял, что эта особенность Райна в компании служила поводом для регулярных, но не злых шуток. — Когда нам случалось с кем-то драться, он оказывался самым отчаянным и опасным, откуда что бралось. Я тебе так скажу, Дэй, самые большие оторвы — это дети из приличных семей. Запомни, в жизни пригодится.
Такки представлял собой настолько пёстрое создание, что я невольно прищурился: даже спустя столько лет, на чёрно-белой фотографии, зрелище поражало. Парень оказался обладателем молочно-белой кожи и самых светлых волос, которые я когда-либо видел. Ладно бы просто светлые, так они ещё и длиной были почти до пояса. Некоторые пряди вообще заплетены в немыслимой сложности тонкие косички, в них бубенчики, какие-то металлические подвески. Запястий почти не видно под разномастными фенечками и браслетами, тонкая цепочка плотно охватывает шею, на ней болтается экзотического вида амулет. Джинсы — рванина, некогда белая футболка расписана красками, резкие линии складываются в такой психодел, что глазам больно.
Я проглотил вертящийся на языке вопрос о том, куда они все подевались. Эта компания настолько не представлялась за станками, прилавками и офисными столами, что лучше не знать, что с ними стало. Эрику подобные размышления, кажется, тоже не доставляли удовольствия, и я вдруг посочувствовал ему. Мне можно было отгородиться от настоящего незнанием, а вот он был обречён помнить всё.
— Ладно, идём. Здесь ещё много всего интересного.
— Думал, ты пошутил про парк аттракционов, — удивился я, когда мы вышли на окраину города, и впереди замаячила ржавая ограда, за которой вдалеке возвышалось колесо обозрения.
— Нет. Я помню это местечко ещё работающим. А когда его закрыли, мы повадились тут собираться, чтоб взрослые не засекли.
— Почему закрыли? — спросил я.
— Ожидаешь очередной жуткой истории про исчезновение людей в комнате страха или призрачных детей? Всё куда проще. Владелец разорился. Поначалу тут будка охраны была, но парк никто не перекупил. Теперь-то он и подавно никому не нужен, такой обветшавший. Разве что снести всё это, но слишком дорого выйдет.
— Понятно. — Я с опаской покосился на колесо. Интересно, что будет, если в один прекрасный день эта громада решит завалиться? — Мы туда пойдём?
— А ты хочешь?
— Спрашиваешь!
Эрик удивительно легко для своей комплекции перемахнул через забор, я просочился между широко расставленными прутьями. Асфальт на территории старого парка пошёл трещинами, их заполняла упрямая трава. Прямо перед нами оказалась пустая площадка бывшего летнего кафе, узнаваемого лишь по вывеске над уцелевшим киоском. Здесь мы не стали останавливаться и прошли дальше, миновав остовы игровых автоматов. Интересно, видел ли кто-нибудь ржавый игровой автомат? Именно ржавый, не сломанный. Обычно с концом летнего сезона их прячут в фургончики на окраине парков, но тут просто бросили под открытым небом. Проходя мимо одного из них, похоже, имитации автогонок, я крутанул металлический руль, чуть ли не единственную нержавеющую деталь. Кожаная оплётка давно сгнила. Я не думал, что он провернётся так легко и уж тем более представить не мог, что он отвалится и упадёт на пыльный асфальт. С удивительно неприятным звяканьем, слышным, наверное, на другом конце парка.
— Прости, — сказал я Эрику, — веду себя, как ребёнок на экскурсии. А тебе, наверное, неприятно.
— Было бы неприятно, я не стал бы показывать тебе это место. Эти руины хороши тем, что не прикидываются целыми. В отличие от всего остального города.
Неожиданно откуда-то слева запахло подгнившей водой.
— Что там?
— Тоннель влюблённых.
Таких аттракционов навалом по всей стране. Крытый канал, несколько лодочек, неяркий свет внутри. Канал остался, как и небольшой бассейн перед ним, где стояли лодки. Сами лодки исчезли. Воду, должно быть, выпустили, когда закрывали парк, но дожди наполнили его вновь, а мусор забил стоки. Сейчас бассейн больше всего напоминал болото, почему-то решившее ограничить себя бетонными бортиками.
— Там девушка! — удивлённо воскликнул я, но уже через пару шагов понял, что ошибся. Просто одна из деревянных скульптур в человеческий рост, когда-то украшавших арку тоннеля. По идее, их должно было быть две, парень и девушка, но сейчас оба постамента пустовали. Юноша исчез неизвестно куда, а его подруга плавала на боку в мерзкой чёрной воде, демонстрируя всем желающим половину лица в обрамлении длинных светлых волос, обломок правой руки и край длинного голубого платья.
— Как утопленница.
— Ну и сравнения у тебя, — передёрнуло Эрика. — Кстати, ты близок к истине. Про вот это болотце у нас страшные истории рассказывали. Причём каждый свою. Кто-то говорил, что однажды парень поссорился с подружкой в этом тоннеле, она побежала домой, едва выпрыгнув из лодки, а там наглоталась таблеток, и теперь её дух живёт тут.
— Почему тут? — спросил я.
— Чтобы эту историю можно было рассказать девчонке, пока лодка плывёт по тоннелю. Ей станет страшно, она прижмётся к тебе. А когда вы выбираетесь на свет, будет уже уверена, что только твоё присутствие защитило её от призрака. Понимаешь?
— Эрик, ты ведь сам эту байку придумал?
— Ну что ты. Когда её начали рассказывать, мне лет восемь было, ещё парк работал. Как сам понимаешь, мне новый велик был куда интереснее, чем любая девушка. Но, согласись, придумано ловко.
— А ещё что рассказывали?
— Что девушку тут изнасиловали и утопили. Но это уже после закрытия стали рассказывать, когда охрану сняли. То ли затащили её сюда, то ли она сама через парк дорогу срезала. В воду ещё живой бросили. Если парень придёт сюда ночью и повернётся спиной к бассейну, она утащит его и утопит.
