Так, оцепенев от ужаса, Очерота смотрел в пространство, ставшее вдруг таким вязким и пустым. Он не слышал крика Пантегри и зова Магируса. Он видел приближающегося ангела смерти, его прекрасное и ужасное лицо, жестокие глаза и чёрные крылья за спиной. Я здесь, Очерота, говорил вестник вечной гибели. Я здесь, и я сейчас спасу тебя. Сейчас твой страх оставит тебя, Очерота, потому что ты ошибался. Ты не там искал врагов — вот они, рядом с тобой. Те, кто притворялся твоими друзьями, они есть настоящие твои враги. Несчастный дивоярец, ты всю жизнь шёл не туда!
— Сопротивляйся, Очерота! — кричал Пантегри, силой ярости своей подавляя враждебные видения.
— Не верь, Очерота! — набатом бился в ушах голос Гонды, но множество иных голосов оттесняли этот спасительный дружеский зов. Ему говорили, что это страшно, но он не думал, что настолько.
На краткий миг он потерял сознание, а потом его корабль нарушил строй и усиленный нажимом чёрной силы импульс закрутил и смял пространство вокруг молодого дивоярца. Захват был так силён, что идущие с Очеротой в связке жаворонарцы беспорядочно закувыркались. Но этого мало: помрачённый рассудок их товарища уже посылал им смерть. Невиданно мощные пространственные вихри закружились вокруг жаворонарцев, прихватывая и дальние катера. Кристалл вступил в бой с другими такими же энергоприводами. Две равных по мощи физических силы, но одна из них ведётся нечеловеческим сознанием.
Группы дивоярцев, одолеваемые демонами лимба, начали сминаться — то, что происходило с Очеротой, случилось и с некоторыми другими. Товарищи, как могли, пробивались силой мысли сквозь заслон чужой воли. Опытные, старые дивоярцы поддерживали молодых. Но в группе Пантегри не было никого старше него самого.
— Проси защиты у кристалла! — пробился в мозг Очероты чёткий импульс-приказ Лембистора.
Это уже был не голос, а мощное воздействие на подсознание, ибо Лембистор сам был демон.
Очерота встрепенулся, и мысль его коснулась кристалла. Но тот отказался служить ему, потому что чувствовал враждебное присутствие — глубинные чувства жаворонарца были порабощены проникшим в его мозг одержанием. Он уже чувствовал, как тьма заливает его личность, и только маленький, слабый человечек на дне этого тёмного котла, наполненного смертью, ещё отчаянно звал на помощь.
Едва выскользнувшие из смертельного захвата жаворонарцы увидели как корабль-кристалл Очероты погас, и только чуть виднелась внутри прозрачного корпуса тёмная фигурка. Тогда среди растерявшихся о ужаса молодых магов скользнула яркая стрела, прямым ходом устремясь к погибающему дивоярцу. Зелёная молния вылетела из корабля Магируса и ударила в потухший катер Очероты. Кристалл, посланный твёрдой волей Гонды, разрушил губительное воздействие преисподней. В следующий миг летающий кристалл Магируса был взят в окружение врагами. И ещё через миг на этом месте вспыхнула яркая звезда взрыва — великий боевой маг аннигилировал себя и кучу врагов.
— Гонда умер! — закричала разом сотня голосов, и от этого крика Очерота пришёл в себя.
Он не понял в тот момент, отчего погиб его любимый учитель, но гнев от его кончины изгнала из его мозга последние следы страха, и он ринулся в бой, горя мщением и ненавистью, ибо нет ничего гаже того ментального насилия, которое он только что испытал на себе. Он видел преисподнюю лицом к лицу, и никогда не забудет этого.
Священная ярость, овладевшая дивоярцами из-за смерти Гонды, была сильнее всех навеянных демонами страхов, и вражеские суда испытали на себе её силу — их уничтожали, как мерзких вредителей, и с каждым погибшим ослабевало воздействие из низших измерений. Демонам, не имеющим физического тела, нужно подселение, чтобы воздействовать на живых.
* * *
В голографическом столбе, находясь в рубке, Румистэль и Гомонил видели всё происходящее в замкнутом окололунном пространстве. Невидимые нити ментальных захватов явственно виднелись на объемном экране. Они видели и лицо Очероты, искажённое мукой смертного ужаса, и медленное утекание его души к разверзшейся пасти лимба. Своей жертвой Гонда переломил начавшееся было поражение. И Румистэль видел его последний миг — учитель умер с торжеством, как умирают герои. В последний миг, оставшись без защиты, он прижал к себе рукой стеклянный шар с заключённым в нём игрушечным замком. Вот про него забыл Румистэль — забыл про давнюю трагедию Гонды и про его погибшую века назад любовь. Вся жизнь учителя прошла под гнётом этой неутихающей скорби о его утрате. И в свой последний бой Магирус взял тот шар, в котором была заточена душа его возлюбленной Зоряны. А это значит, что он заранее принял это решение — погибнуть.
Корабли-матки растворились в пламени энергоконтакта, который отправил их в лимб, и в окололунном пространстве не осталось ни одного вражеского судна.
Не размыкая поля, Румистэль высадился вместе с другими тремя наблюдателями на лунную поверхность, как раз в кратере, где имелись базы пришельцев. Они прошли вчетвером по коридорам и громадным ангарам, высвечивая при помощи кристаллов последние убежища оставшихся в живых пришельцев. Обнаруженные в заточении люди, похищенные с Земли, через порталы были отправлены обратно на родную планету. Да, оба смежных мира не подверглись окончательной колонизации, но там сейчас происходили страшные и необычайные вещи, непривычные для устоявшихся представлений их жителей. Земляне сами не знали, что содержится в их среде.
Он не видел, но мог представить, что сейчас происходит на Земле. Люди в испуге наблюдают внезапно падающие в агонии тела тех, кого они ещё недавно считали людьми и относились к ним, как к людям. Они теряют сознание и падают в корчах, испуская смрадный дым. И тут же тела их загораются, и огонь пожирает их мгновенно. Это те, кто прикидывался людьми, на самом деле неся в себя чуждую природу духа. Их внедряли в людское общество веками и тысячелетиями, чтобы они набирали силы, уничтожая и разлагая настоящий человеческий дух, устремлённый к свету. Они убийцы, воры и лжецы, развязывающие войны по наущению своих хозяев — духов Смерти.
Сейчас и на Селембрис, где крупные военные конфликты были невозможны по причине надзора Дивояра, испускают смердящий дух многие те, кто примазался тишком под древние формы жизни — такие, как всяческие обдерихи, упыри, вампиры, кощеи, болотные синюхи, агрессивные тролли и множество других человекоподобных, вроде лесного ведьмака Шакраса, к которому попали Лён и Паф во время поисков Наташи. Если таких не отправить в лимб, они будут снова возрождаться в новых формах. Сейчас, когда лимб выдернул свои щупальца из мира Селембрис и Земли, эти бездушные твари рассыпаются в прах, потому что они в сущности есть биороботы — такие же, как рептилоиды, созданные на базе организмов рептилий. Как серые, которые есть многократно дублированные клоны человекообразных. Это совсем не то, что сложные автономные биоформы эльфов — такие, как Грифон, Лахайо, Наганатчима, Оракул, лунные кони и сказочные обитатели зачарованных земель.
ГЛАВА 29
Последние дела, которые надо было завершить перед тем, как отправиться обратно — в своё галактический мир, воином которого был Румистэль и свою службу в котором нес его старый друг Лембистор. Они давно знали друг друга, и много галактических путей прошли вдвоём. Стражи лимба и разведчики адских миров — вот кто они были. Недавно вместе с Румистэлем на эту службу заступила и Лиланда, его новая жена. Память окончательно вернулась к Румистэлю, потому что все искажения времени были устранены, но оставалась часть незакрытых долгов. Вот чем думал он заняться прежде, чем покинуть Селембрис, свой старый мир, в котором много-много тысячелетий назад он нёс вахту наблюдателя.
На подходе к Сумраку он помедлил — немного терялся перед тем, что ожидал там увидеть. Никто не мог смутить Румистэля, кроме... Кроме той единственной, перед кем он виноват.
Влажная прохлада коснулась его лица, и он запахнул на себе оперённый плащ — в Сумраке стояла осень. Это значит, что время для живущих здесь душ пришло. Он должен повидать кое-кого перед тем как это обиталище скорбей отдаст своих жильцов.
Он шёл знакомой долиной и видел пустующие жилища — души оставили эти печальные места. Не было тут Зои и Семёнова — они сейчас в земном мире, счастливые и ничего не помнящие о своей прежней судьбе. Это ещё один шанс. Не было Сергея, который в действительности был Фазиско, сын Брунгильды. В этом варианте реальности у валькирии не было сына Фазиско, и душа его, свободная от своей трагической судьбы, осталась где-то в прошлом. Наблюдателям была ведома вся историческая реальность Селембрис и Земли. И скитания этой неприкаянной души Румистэль мог при желании видеть в волшебном зеркале Лиланды. Не было тут и Марианны, которая на самом деле была Люська с Земли, из города Соловьевска. Только не было в этой земной реальности никакой Люськи — не родилась она в городе Соловьевске и не имела своей жуткой и короткой судьбы. Вот ведь как странно получилось — встретились они в далёком прошлом, два простых человека, две молодых души. И полюбили друг друга. Где-то давно, за множеством лет, осталась их счастливая судьба, и где-то есть могила, в которой лежат они вместе, поскольку прожили они, что называется "долго и счастливо, и умерли в один день". А сейчас шёл Румистэль к той, кто, как знал он точно, ещё не оставила Сумрак, потому что оставались те последние слова, которые они ещё не сказали друг другу на прощание. Потому что Нияналь прошла через кристалл, чтобы переродиться — таков её выбор. Но память о минувшей любви не даст ей покинуть Румистэля без последнего слова — он верил ей.
Так оно сложилось, что не пожелала она нового времени, и не захотела влиться в то великое объединение миров Млечного Пути, в которое вошли эльфы как новая молодая раса. Она хотела прежней жизни, где таинства природы и нескончаемые грёзы. Она осталась на Селембрис, где некогда были они вместе, осталась вспоминать былые дни. А он ушёл к звёздам, оставив Серебристый Лунный Свет, любимую Нияналь Планету Эльфов. Там встретились разрозненные некогда племена эльфов, чтобы вложить свой труд в объединяющее галактические расы дело. Галактические сообщества объединялись под началом наидревнейших, которых можно было звать богами, и которые были суть Живущие-В-Духе — ступень, на которую когда-нибудь взойдут и эльфы. И путь этот будет нескончаем, как нескончаема жизнь.
Сумрак есть остановка в пути, прибежище печальных душ, ошибок Судьбы. Здесь они излечиваются от своего недуга, и им дается выбор — возврат к началу, или перерождение. Так вернулись Зоя и Семёнов, Фазиско и Марианна. Этим путём прошли Аларих и Гранитэль, разлучённые судьбой таким трагическим образом. Но Нияналь — он точно знал — не вернётся. Слишком много скорби. Слишком много.
Он остановился при входе в призрачный сад, в котором угадывались черты того, весеннего. Здесь был их старый замок, но как устали его камни, и какая древность смотрит из его тёмных окон. Дорога к покинутому Румистэлем дому выстлана опавшими листьями, и поникшие травы по краям — всё умирает в Сумраке. Сырые ветви старых яблонь и чёрные засохшие плоды в пышных кронах вишен. Чудесный пруд зарос трясиной, и полны гнилых чёрных веток поляны перед крыльцом. Потемнели белые кисейные занавеси, небрежно свисающие из окон.
Она ждала его в опустевшей спальне — прекрасная и печальная, как призрак весны. Нет того жёсткого и непрощающего взгляда, каким смотрела она на него, прощаясь в своей долине. Нет той надрывной боли, что сквозила в каждом её вздохе, когда шла она дорогами Селембрис с бродячими актёрами навстречу Наганатчиме, чтобы найти там оброненный кристалл. Нет того осуждения, что не понимал он тогда, в Дюренвале, когда нашёл свою Пипиху идущей на костёр и спасённую им. Не было ничего, как не было дочерей у Румистэля. Не было Сивион-лиль и Вивиан-лиль, Судьба не воплотила эти молодые души в жизнь. Но отчего так горько на душе у Румистэля, и отчего он помнит тех, кого никогда не было на свете? Великое Древо никогда больше не подарит им с Нияналью этих двух детей.
— Скажи мне, Нияналь, — просил он, присаживаясь на край холодного ложа, одиноко стоящего в их спальне.
— Скажи мне, зачем ты послала мне с Кречетом этот флакончик? — и он показал тот крохотный фиалец на две капли, которого у него быть не должно, потому что тот, кто шёл путями Жребия, так и не родился. И не было ничего, связанного с Лёном — эта линия Судьбы затёрта. И оттого так горько и больно Румистэлю, как будто он вырвал честь своего сердца.
Не то она хотела слышать, и он знал это. Но между ними всегда более звучали не слова, а мысли, и Нияналь ответила то, что он хотел слышать.
— Их нет, но я их помню, — сказала она, с тихой и мирной улыбкой глядя на свой увядший сад, — Я встречусь с ними, это мне дано знать. Там, в новой жизни, я снова обрету их. Я знаю, что напрасно прошла весь свой путь гнева, за что и была наказана безмерно. Этот мой дар тебе был местью сердца, и хорошо ты сделал, что не принял его. Судьба исправила мою ошибку, и бедный Кречет не был посланником моего гнева — он вернулся в Дивояр и с честью послужил ему. Прости и ты меня, Румистэль, ибо во мне говорила оскорблённая твоей изменой гордость. Я не сумела удержать тебя, потому что не могла дать тебе всего, чего жаждала твоя горячая душа. Я не хотела знать твоих путей и той борьбы, что вы четверо вели тут, за судьбу Селембрис. Я ничего не знала об искажении времени, но во мне копились тяжким грузом боли те бесчисленные рождения и смерти моих дочерей. Я уже стояла в воротах смерти, не в силах больше нести эту ношу. И эта горечь напрасных испытаний отравила мою душу. Я спускалась в лимб и видела страдания Эйчварианы, я видела тебя, её убийцу. И ненавидела тебя, мой Румистэль. Бесчисленное множество раз я шла этим путём ошибок, и это всякий раз срывало ваши планы. Я есть причина ваших неудач. Когда я поняла, что круг замкнулся, то оставила свои попытки спасти из лимба мою дочь и просто оживила твоего друга Долбера. Но он тебя не помнит, Румистэль.
— Я знаю, — печально кивнул он, поскольку уже знал, что потерял в этом новом варианте жизни очень многих, кого любил, и кто был его другом. Он потерял даже самого себя, и Нияналь знала это, оттого так добра сейчас с ним.
Долбер, Долбер, нет больше никакого Долбера. Никогда он не встречался с Лёном и не был предан своим отцом Лазарем. Не было никакого кристалла исполнения желаний в жизни царя, не было каменной девки, и не была разрушена жизнь той семьи.
Им больше нечего было сказать друг другу, но как тяжело расставаться — он знает, что больше никогда он не встретит Ниянали, и оттого рыдало его сердце. Однажды он её встретит, но не узнают они друг друга, ибо это тайна, открытая лишь Вышним: каков будет новый облик уставшей от жизни души.
— Твой подарок, Нияналь, — сказал он, доставая и-за пазухи волшебную скатёрку. Как не признал он в этом даре её заботливую руку, ведь Румистэлю никогда не давалась бытовая магия, и он, повелитель гроз, ветров, вод, огня и камня, никогда не мог создать куска хлеба!
