'Если позволите, я бы предпочёл закончить разговор, — резюмировал Найдж. — Нужно поскорее связаться с Герландом, чтобы в случае чего он смог объяснить Основателям причины нашей безвременной кончины'.
'Найдж', — протянул Алексас со смесью угрозы и укоризны.
'Уже и пошутить нельзя, — откликнулся тот с самым искренним смехом. — Подумайте пока лучше над костюмами для завтрашнего бала. Нехорошо будет посрамить честь 'Венца' перед Зельдой, верно? И не грустите, Ваше Высочество. Всё будет хорошо!'
Ощущение некоей пустоты оповестило Ташу о том, что сеанс связи окончен.
— Только и мечтала, что блеснуть красотой на балу злобных эйрдалей, — проворчала она, плотнее закутываясь в одеяло.
— Мечтам свойственно сбываются, — со смешком заметил Алексас. Спокойный и улыбчивый.
Совсем не спешащий возобновлять разговор, прерванный явлением летучей мыши.
Таша поёрзала в постели, время от времени передёргиваясь от холодной дрожи. Покосилась на своего рыцаря, отстранённо перебиравшего четки: янтарь в его пальцах отблескивал солнечными бликами — словно привет из такого далёкого лета.
Может, события получасовой давности ей просто приснились?
...с другом, заметь...
Нет, его поведение решительно не походило на поведение влюблённого мальчишки. Как там в книжках благородные рыцари страдали по прекрасным дамам? Жадно ловили каждый их взгляд, дожидались под балконом, пожирали страстными глазами... И пусть любой расценил бы их отношения с Алексасом как прекрасное и светлое чувство — Таша-то прекрасно знала, что это не так. Ещё полгода тому назад знала.
Да, конечно, недавно они явно немножко изменились. Но с окончанием Двоедушия в Алексасе изменилось всё.
И всё же...
— Алексас, — очень тихонько позвала она.
— Да?
Таша в нерешительности натянула одеяло до самого носа.
...а если прогулка в облаках ей и не приснилась, что с того? Он её рыцарь. И очень хороший друг. Он не раз выручал её из беды, они так много вместе прошли. Конечно, он её любит, как и она его... по-дружески. Он уже говорил ей 'я тебя люблю': не раз, как и Джеми. И сейчас он просто хотел утешить её после гибели Тальрин — что успешно и сделал.
А Найдж со своими намёками вполне мог ошибаться.
Да, конечно, он самый привлекательный молодой человеком из всех, что Таша видела в жизни. И он умён, силён, благороден и знатен. И он готов умереть, только чтобы не дать её в обиду. И полчаса назад четыре его слова заставили её перестать дышать, и вообще в последнее время он занимает подозрительно большую часть её мыслей; и что-то искристое и светлое, захлестнувшее душу в мгновение танца между небом и землёй, до сих пор там теплится...
Глубоко вздохнув, Таша закрыла глаза.
— Спокойной ночи, — пробормотала она.
В темноте перед закрытыми веками она услышала, как негромкий перестук четок стих.
— Доброй ночи, моя королева.
Чувствуя себя очень, очень одиноко, Таша отвернулась к окну.
В конце концов, сейчас ей попросту некогда размышлять над тем, как обернулась бы ситуация, не возникни та треклятая летучая мышь. А вот если они переживут завтрашний день, можно будет когда-нибудь вернуться к этому разговору.
Если, конечно, у неё когда-нибудь наскребётся столько смелости и глупости, чтобы спросить 'а как именно ты меня любишь'.
Демоны, и хоть бы посоветоваться с кем можно было! Хотя, наверное, любой другой на её месте не расценивал бы эти слова двояко... но любой другой и не знал об их отношениях с Алексасом столько, сколько она.
— Ты ощипываешь одеяло, — заметил он.
— И что? — буркнула Таша: осознав, что всё это время она сосредоточенно выдирала пальцами пушистую шерсть, скатывая её в катышки.
— Когда ты ощипываешь одеяло, ты нервничаешь. А если будешь всю ночь нервничать, то не выспишься и не сможешь завтра исполнить свою мечту, поразив злобных эйрдалей своей красой.
Таша почти хихикнула.
Нет, она никогда не смогла бы сказать Алексасу, какой мыслью обернулась её надежда. Надежда на то, что Арон сможет вернуть Джеми. Потому что этим вечером она поймала себя на ужасной, бесчеловечной, предательской — и очень простой мысли.
Которая заключалась в том, что так ли уж она хочет возвращения того, кто был и всегда будет третьим?..
— Любопытный факт, — когда она почти уже задремала, невзначай заметил Алексас. — Двум людям под одним одеялом теплее, чем двум людям под двумя разными одеялами.
— И что? — сонно спросила Таша.
— Через пару часов камин догорит. А потенциально последнюю ночь в своей жизни я бы предпочёл провести в тепле.
Осознав, на что он намекает, Таша тихо фыркнула, потерев друг о дружку так и не согревшиеся ступни.
— Смотрю, шантаж входит в привычку?
— Если после прошлой ночи у тебя всё ещё остались справедливые сомнения касательно моих высоких моральных качеств, могу тебя успокоить. Бурные события сегодняшнего дня не оставили мне никаких сил на какие-либо посягательства на чью-либо честь. Сейчас ты интересуешь меня не как моя королева, а исключительно как живая грелка.
— Что, правда?
— Разве что самую капельку неправда.
Таша, конечно, не могла этого видеть, но на улыбку Алексаса у неё уже развилось какое-то животное чутьё. Она могла поклясться, что он улыбался; и догадка эта подтвердилась, когда спустя некоторое время она всё же повернулась к нему лицом.
Таша, конечно, старалась на него не смотреть, — но не делать этого, заползая под его одеяло, было довольно сложно.
— Ни слова, — сонно пробормотала она, на всякий случай мстительно ткнув его ногтем в грудь.
— Разве что доброе пожелание, — мирно откликнулся Алексас. — Тёплых снов, моя королева.
Она подложила ладонь под щёку — и, ныряя в убаюкивающую тьму перед глазами, ещё успела почувствовать, как он обнимает её, тихо и бережно прижимая к себе, зарываясь носом в её волосы, согревая теплом рук и дыхания.
Но отстраняться и вырываться не стала.
В конце концов, эта ночь действительно была потенциально последней ночью в их жизни. А когда ты знаешь, что хорошие вещи, от которых ты отказался сегодня, могут больше никогда не произойти — это разительно меняет твои взгляды на то, от каких вещей не стоит отказываться.
* * *
Лив ненавидела это. Ненавидела черноту, в которую проваливалась без возможности выбраться по собственной воле. Ненавидела странную музыку, звучавшую в эти мгновения в её голове.
Хотя она сама в этот миг находилась в своей голове. Вся она.
А музыка была действительно странной — механической и звенящей, словно бы из музыкальной шкатулки. Прилипчивый, навязчивый мотивчик. И со временем мелодия играла всё медленнее и тише, как в настоящей музыкальной шкатулке, пока не становилась искажённой до неузнаваемости, а слух не мог уловить нот. В тот момент, когда музыка прекращалась и шкатулка останавливалась, Лив просыпалась; но до этого момента она находилась в странном... ничто. Нет, это не был сон — к ней прорывались обрывки голосов, которые слышали её уши, и тепла, которое ощущали её губы. Отголоски ощущений, которое испытывало её тело. И всё это время она стояла в черноте, не имеющей направлений и границ, не имея возможности разглядеть даже собственной руки, не имея возможности сделать хоть что-то.
Поэтому она даже радовалась, когда в какой-то момент из темноты начинал звучать голос.
— Ты боишься меня?
Лив чувствовала его присутствие. И голос... он звучал так реально и так близко, что казалось, протянешь руку — и коснёшься его обладателя.
— Нет.
В этот раз темнота особенно пугала. Два раза шею сводило назойливой ноющей болью, после чего Лив ощутила слабость и дрожь в руках. И она уже поняла, что все ощущения здесь значительно приглушены по сравнению с тем, что она действительно чувствовала. Сюда доносилось лишь эхо реальности.
Если она ощутила такое здесь — страшно подумать, что же творилось в это время с её телом.
— Почему же? Меня стоит бояться.
— Я тебя ненавижу. Бояться глупо.
Лив действительно не боялась его. Ей рассказывали, что он делал с мамой и с Ташей — но это не пугало её, а злило.
— Храбрая девочка. — Голос тихо засмеялся. — Жаль, что храбрые дети чаще всего плохо заканчивают. У них нечасто достаёт храбрости, чтобы не прятаться под кроватью при появлении зла, но ещё реже им достаёт сил, чтобы этому злу противостоять.
— Убирайся, ты, слышишь? Скоро мы тебя найдём, и Мастера с Кесом и дядей Ароном тебя в порошок сотрут!
— Сомневаюсь.
Лив вздрогнула: голос звучал прямо за её спиной, и это странное ощущение в кончиках волос...
— Почему ты не уходишь сразу, как тебе перестаёт быть нужным моё тело? Я не хочу тебя слышать!
— Мне интересно. И не в моём стиле пользоваться чужой вещью, не перекинувшись словечком с её владельцем.
Лив помнила, как впервые услышала этот голос. Тихий, спокойный, такой безопасный...
Гулять по большому городу одной оказалось неуютно, но Лив спрашивала дорогу у прохожих. Только у женщин, как учила мама. Ей милостиво рассказали, где находится ближайшая контора колдуньи; так что, привязав Принца у входа под вывеской в виде восьмиконечной звезды — октограммы, ей про них Джеми рассказывал, — Лив вошла в комнатку, где в кресле сидела с книжкой женщина в тёмно-серой мантии. Колдунья встретила Лив подозрительно, но когда девочка протянула ей золотой (один из десяти, позаимствованных из комнаты дяди Арона) и сказала, что хочет найти сестру, вроде бы успокоилась. Правда, спросила, знают ли родители, что Лив здесь, но Лив уверенно кивнула и сказала, что ей очень-очень нужно.
В итоге колдунья всё же достала из шкатулки на столе карманное зеркальце и, отрезав у Лив прядь волос, зажгла чёрные свечи, горевшие зелёным огнём.
Лив следила, как женщина сжимает волосы в ладони, пока лицо её становится всё более удивлённым. Потом, с непонятной злостью кинув чёрную прядь на стол, она достала кинжал и сказала, что ей нужно взять у Лив немножко крови; нельзя сказать, что Лив в этот момент не было страшно, но разве что самую капельку. Колдунья сожгла волосы и смешала пепел с кровью, а потом капнула этим на зеркало, добавив туда каплю воска с чёрной свечи; и когда она наконец поманила Лив пальцем, предложив ей заглянуть в зеркальную гладь, девочка увидела Ташу, бредущую по заснеженному лесу... на один-единственный миг.
Пока что-то не потянуло её в зеркало, словно в омут.
Лив долго падала куда-то, хотя падать было вроде бы некуда. Когда падение закончилось, вокруг была эта страшная, сосущая чернота, и ничего и никого вокруг... кроме чьих-то тёплых спокойных рук, вдруг обнявших её за плечи.
— Не бойся, Лив.
— Кто ты? — она рванулась, но её удержали.
— Я не причиню тебе вреда. Я помогу тебе выбраться отсюда.
Его голос был таким ласковым... Сейчас-то она понимала, что мама была права. Незнакомцам никогда, никогда нельзя доверять.
Но в тот момент почему-то перестала вырываться.
— Где я?
— Внутри своего сознания. Разреши мне занять твоё тело, и я вытащу тебя отсюда.
— Разрешить что?..
— Просто скажи 'разрешаю', и всё. Скажешь? Тогда я вытащу тебя отсюда. И мы вместе поможем Арону спасти Ташу.
— Правда? Ты сможешь... Но кто ты?
— Старый знакомый вашей мамы.
— Да? Но...
— Просто скажи 'разрешаю'. Пожалуйста. Разрешаешь?
Почему-то тогда смысл его слов ускользнул от неё. Почему-то тогда она не усмотрела в этих словах ничего сомнительного. И почему-то тогда ей не вспомнилось, что маленьким девочкам не стоит доверять незнакомцам, и не сообразила: она ведь ни разу не видела и не слышала их с Ташей врага, и это вполне может оказаться...
Ошибки, ошибки, которые Лив потом так и не могла себе простить. Даже если он очаровал её (а он скорее всего очаровал её), дела это не меняло. Потому что тогда она успокоилась — вокруг была странная и страшная чернота, а его голос и тёплые руки на плечах заставляли чувствовать себя в безопасности — и сказала 'разрешаю', и он погладил её по волосам и исчез, оставив её одну в этой черноте; и в тот же миг зазвучала эта музыка, и Лив кричала, перекрывая звенящую мелодию, пока не охрипла. Потом ей почему-то стало тепло, словно она вошла с мороза в тёплый дом, и Лив стала различать голоса: там была госпожа Лиден, и дядя Арон тоже, и — странно — её собственный голос... И когда мелодия смолкла, чернота исчезла, и она открыла глаза уже наяву — чтобы обнаружить, что она вовсе не в конторе нордвудской колдуньи, а дома, в башне звездочёта, и над ней склонилась обеспокоенная госпожа Лиден.
Но как она вернулась домой, Лив не помнила.
С тех пор это и началось. Только с тех пор он больше не спрашивал разрешения.
Одного-единственного неосторожного 'да' оказалось достаточно.
— Ты говорил, что не причинишь мне вреда! — кричала она в следующий раз: не потому, что надеялась услышать оправдания, просто от бешенства и бессилия.
— Разве я причинил тебе вред?
— Ты говорил, что вытащишь меня из темноты!
— Разве после ты не вернулась обратно?
А ещё он смеялся. Каждый раз, когда говорил с ней в черноте. Иногда просто интересовался, как дела. Иногда задавал другие вопросы. Поначалу она не отвечала: просто кричала и пыталась приблизиться, чтобы сделать с ним... что-нибудь.
Потом, когда поняла, что ей этого не удастся, продолжила кричать, но уже в ответ.
— Скоро тебя не будет. — Лив сжала кулачки. — Мы уже совсем близко.
— О, да. Вы пошли по ложному следу, но моё вмешательство вернёт Арона на верный путь.
— И когда мы убьём Зельду, настанет твоя очередь!
Он вновь тихо рассмеялся:
— Какая кровожадность. Я в девять лет таким не был.
Музыка потихоньку стихала — Лив знала, что скоро вернётся в свет.
— Ты не веришь мне?
— Верю. Ты бы с радостью меня убила — во всяком случае, сейчас ты сама в это веришь. Но тебе это не под силу... ни тебе, ни твоим новым учителям.
— Дядя Арон это сделает!
— Если бы я ещё ему позволил. — Это явно его позабавило. — К тому же он сам виноват во всём, что происходит, и он прекрасно об этом знает.
— Он виноват?! Это ты убил его возлюбленную!
— Я к этому причастен, — голос сделался непривычно мягким. — Тоже.
— Причастен?! Ты...
— Будь хорошей девочкой, ладно? — завод 'шкатулки' истекал: едва слышная мелодия уже не пела, а заикалась. — И держись своего дракона.
Лёгкая рука коснулась её макушки, Лив обернулась, пытаясь её перехватить...
Последняя нота механического мотивчика звякнула во тьме оборванной струной.
Лив дёрнуло и потащило куда-то. Затем она ощутила жгучую боль в шее — и, схватившись за неё, поняла, что лежит и смотрит снизу вверх на лицо Иллюзиониста.
— Тише, тише. — Волшебник перехватил её ладони. — Ты не ранена. Ты просто чувствуешь боль Кеса.
— Жжёт!
— Придётся потерпеть. Ты стойкая девочка, ты сможешь, правда?
Испытывая жуткое желание расчесать себе кожу в кровь, Лив села на его коленях. Повернула голову, посмотрев на чешуйчатый драконий бок и двух Мастеров, дремлющих рядом.
