"Прости", — прошептал он, опуская в бессилии руку с кинжалом.
"Ничего, сынок, — ответил старик, и покрытая морщинами рука легла на руку виссавийца. — Тогда давай просто посидим... поболтаем".
Сколько они так сидели? Сколько Алкадий слушал? Наверное, долго. Успел он забыть и о том, что перед ним полураспавшийся труп, что старик уродлив, что мысли его когда-то вызывали отторжение. Думал только об одном — никто и никогда до этого в нем не нуждался... только Аким, но Аким далеко, в проклятой Кассии... а старик тут...
А потом старик вдруг замолк. Тело его пошло дрожью, лицо скривилось в гримасе боли, и Алкадий в ужасе заглотнул соленой воды, впервые в жизни пожалев, что он не целитель...
"Помоги", — молил старик.
И Алкадий помог. Так, как сумел.
Он зарыл тело старика в иле, а потом долго сидел рядом, не в силах пошевелиться и поверить, что он только что убил. Собственными руками. Из сострадания, но все же убил...
Очнулся он от прикосновения маленьких лапок к плечу... и, посмотрев на крошечного, с полпальца рачка, вдруг подумал: "Может, с ним я не буду одиноким?"
— Почему вы, виссавийцы, всегда стремитесь всех понять? — не выдержал Миранис. — Вот и Рэми... тоже всех понимает. А какая уж разница, почему кто-то поднял оружие? Он его поднял... Значит, заслужил смерти.
— Алкадий не заслужил ее, — мягко поправил принца вождь и, когда Миранис открыл рот, чтобы ответить, быстро добавил:
— Смерть для него была бы милостыней, как и для меня. Но некоторые виды милостыни мы оказать не можем.
— Не понимаю... — вновь признался принц.
— Мне было всего семь лет, когда я нашел его на берегу, в тине, опутанного водорослями. Я был мал и глуп, хотя нет, сейчас я поступил бы так же... я помог ему встать и когда он пошатнулся, я чуть было не упал, оперся ногой о камень, наступив на сидящего на нем рачка. "Зря, — сказал тогда Алкадий, смотря на раздавленный панцирь. — Все это зря..."
Миранис посмотрел на сверкавшие за окном звезды и кисло улыбнулся.
Почему эти звезды подмигивают. Издеваются? И почему воспоминания сегодня столь яркие, не дают заснуть.
Семья вождя всегда была для Алкадия проклятием. Когда маленькая нога Элизара раздавила рачка, единственного друга, принесенного из далеких глубин моря, Алкадию показалось, что мир вокруг рухнул.
И в самом деле рухнул. В тот же день он впервые за долгое время встретил Элану, подружку Акима. Девочка внезапно расцвела, стала почти красивой: золотые волосы, столь редкие в Виссавии, гибкая, пленительная фигурка, ясная, сверкающая в лучах солнца улыбка целительницы.
Эта же улыбка резко погасла, когда девушка вырвалась из объятий Алкадия, как кнутом огрев единственным словом:
— Нет.
В тот же день Алкадий вновь научился ненавидеть. Он ненавидел ее золотые волосы, ее шаловливые, босые ножки, разбивавшие в сверкающие капельки ровную гладь озера. И ее смех, предназначенный другому.
В ту ночь Алкадий заснул мучимый жаждой, а когда проснулся, внутри него плескалась ярко-зеленая, чистая сила виссавийки-целительницы. Он сполз с постели и почувствовал, как его выворачивает на изнанку. Было противно и больно. Алкадий выбежал из дома, и метнулся к морю, к единственному другу, который мог бы помочь.
Но раньше, чем он добежал до кромки воды, Алкадий увидел в пенистых волнах ее и рухнул в бессилии на песок, охватив голову руками. Почему она пришла именно сейчас? Почему не пускает его к морю? К чему останавливает?
— Мне очень жаль, мой мальчик.
Ее голос был холоден, как и ее серебристое тело. Когда-то в детстве Алкадий мечтал увидеть эти бездонные глаза, это бледное лицо и зеленые, вьющиеся волосы. Сказать это слово, что сейчас застыло на губах кровавой коркой. Мама!
— Прости... — сказала она. — Думала, тебе будет лучше среди людей... Мы холодные, а ты не такой. Ты теплый, нежный... Зачем? Зачем полез в запретные воды? Зачем убил изгнанного, зачем принял в себя духа-гралиона?
— О чем ты говоришь, мать? — тихо спросил Алкадий, с трудом улавливая смысл сказанных ею слов.
— Думаешь, мы просто так выгнали старого тритона? Думаешь, нам не было больно? Но зараженного духом-гралионом нельзя оставлять среди нас. Мы и не оставили... а ты...
— О каких духах ты говоришь, мать? — выдохнул Алкадий, подняв голову. — Не видишь, что я...
— Вижу. И что будет хуже — вижу. Девочку завтра найдут, и вождь тебя убьет, не так ли? Собственноручно, потому что никто другой в Виссавии убить не может. И он примет в себе духа. Они ведь так и переходят — от жертвы к убийце. Потому тритона никто не трогал... потому его оставили умирать в одиночестве.
— Почему одному...
— Потому что он начал бы убивать, чтобы заставить убить нас. Как начал убивать ты... как начнет убивать маленький сын вождя... задавивший зараженного молодым духом-гралионом рачка...
— Не будет этого, — прошипел Алкадий.
— Ты уже ничего не изменишь... Ты принес в свой мир заразу. Вождь идет...
— Не будет этого, — ответил Алкадий, бросаясь в ноги фигуре в белом. — Выслушай меня, мой вождь...
— Слушаю.
— Отец не убил тогда Алкадия вовсе не потому, что пожалел Акима, — сказал Элизар. — Так думали все, но мы в семье знали правду. После смерти Эланы отец долго разговаривал с Алкадием наедине. Когда он вышел из зала совета, он подошел... ко мне. Взял за руку и провел в спальню. Я сел на кровать, он опустился передо мной на колени, взял мои ладони в свои и сказал:
— Мой бедный мальчик.
— Отец, ты... плачешь? — тогда я в первый раз увидел слезы вождя и больше удивился, чем испугался.
— Плачу от бессилия.
— Папа?
А потом он быстро, сбивчиво объяснил, а я в одно мгновение повзрослел. Еще тогда я узнал, что буду сходить с ума... буду искать своего убийцу, более сильного, чем я, буду подвластен чужому духу...
— И теперь он в тебе? — выдохнул Мир. — Поэтому ты бесился? Ты пытался...
— Довести Рэми до сумасшествия и заставить себя убить. Но, на счастье, Виссавия гораздо мудрее нас всех. Она пробудила в Рэми целителя судеб, и тот... на время утишил во мне духа. Но убить заразу не в силах даже твой телохранитель, потому мне лучше умереть сейчас. Слава богам, я умру в своем рассудке, а не с умом глупого и честолюбивого гралиона. А теперь послушай меня, наследный принц Кассии... я рассказал тебе то, что не рассказывал никому другому. Я прошу тебя о помощи... я прошу тебя помочь мне уйти, не принося нового вреда.
— Да, — тихо прошептал Миранис, чувствуя, как собственный страх перед смертью куда-то уходит. — Я сделаю все, о чем попросишь...
— И ты не уйдешь за грань один. Я буду тебя сопровождать... мой друг.
Миранис сглотнул, отводя взгляд. Друг? Пусть будет... друг.
Глава 9. Шаг к смерти
Тихонько напевая под нос, Лия вошла в спальню Мираниса и чуть не выронила поднос с едой: принц, полностью одетый, сидел за столом, погруженный в чтение какой-то книги.
— Мир! — протянула она. — Еще утром...
Еще утром муж был бледен и в глазах его клубился туман усталости. А теперь солнце не успело докатиться до зенита, а Миранис выглядел так, будто ничего и не случилось. Будто и не было этой проклятой битвы, не валялся он несколько дней в жестокой горячке, и Лия не сидела рядом с ним, с ума сходя от страха и беспомощности.
— Забываешь, дорогая женушка, что мы в клане целителей, и теперь поправляться я буду быстро, как и твой старший брат, — Мир захлопнул книгу, медленно поднялся и посмотрел на Лию улыбкой голодного зверя. — Но ты права, мне пора вернуться в кровать. Оставь свой суп, я из без того сыт, и иди ко мне.
— Опять? — густо покраснела Лия.
— Опять? — мурлыкающе переспросил принц. — Это, родная, не опять. Это будет всегда... пока я жив.
— Ну, ну... в старости и у тебя пройдет, — Лия послушно поставила поднос на стол и шумно втянула воздух, когда Мир обнял ее за талию, властным жестом притянув к себе.
Горячее дыхание обожгло шею, пальцы провели по вороту платья, принимаясь на многочисленные застежки. Лия в очередной раз почувствовала, что слабеет, что плавится в уверенных руках Мира, и уже не может, да и не хочет сопротивляться.
— До старости еще дожить надо, — недовольно сказал принц, отпуская Лию: в дверь постучали.
Перехватило дыхание, сразу стало почему-то холодно, и Лия оперлась о край стола, чувствуя... разочарование?
Мир вздохнул, с трудом оторвавшись от молодой жены. Боги, им осталось так мало времени, а кто-то все равно осмеливается мешать... Погасив всплеск гнева, принц показал Лие на кресло, и жена послушно села, сложив руки на коленях. Щеки ее горели алым пламенем, в глазах медленно рассеивался туман, и Мир еще раз мысленно проклял стоявшего за дверью, который, решив, что его не слышали, повторил стук.
— Войдите.
На пороге появился молодой виссавиец в синем одеянии. Он тихонько прикрыл за собой дверь и низко склонился перед Миранисом, начав длинное кассийское приветствие.
Миранису захотелось, чтобы виссавиец споткнулся на его полном имени, на перечислении его земель, на его многочисленных титулах, но тихий голос гостя все так же правильно и с почтением один за другим выдавал слова, которые и Миранис-то помнил с трудом...
В этой Виссавии каждый на своем месте, скривился принц. Людей здесь раскладывают по полочкам, как вещи. На одной полочке целители в зеленом, на другой — хранители дара в желтом. На третьей — такие, как этот... в синем. Послы. Люди, которых с самого детства учат дипломатии подобно искусству, которые к каждому способны найти верную дорожку. Миранис бы сказал иначе — каждого способны обвести вокруг пальца.
За то он хранителей вести и не любил: после долгого разговора с такими можешь выйти с зала совета с широкой улыбкой на лице. И лишь позднее, гораздо позднее дойдет, что тебя нагло использовали, а Миранис не терпел, когда его использовали. Даже более — наследный принц Кассии не мог себе этого позволить.
— И вам доброго дня, хранитель, — холодно ответил Миранис, взяв с подноса Лии чашу с вином. Пригубив ярко-красной, терпкой жидкости, он спросил:
— Что вас привело ко мне?
— Приказ наследника.
Принц вздрогнул, почувствовав, что его трясет от гнева... наследника? В какие игры играет этот мальчишка? То не хочет быть вождем Виссавии, то посылает к Миранису гонцов...
— И чего же хочет мой телохранитель? — Миранис залпом выпил вино и поставил чашу на стол.
Хранитель вести даже виду не подал, что заметил иронию в голосе принца. Взгляд его, прямой и бесстрашный, был все так же спокоен, зато Лия чуть покраснела, посмотрев на мужа с легким испугом. Миранис прикусил губу. Надо было попросить жену женщины... женщины мало что понимают в таких разговорах на полутонах. Но Лия должна научиться понимать... только вот времени осталось так мало...
— Наследник ждет вас во дворе замка, — продолжил виссавиец.
— Меня? — еще более удивился Мир.
До этого Рэми не осмеливался посылать за принцем, а приходил сам. Мальчишка совсем с ума сошел? Либо пусть становится вождем... либо пусть относится к своему принцу как положено телохранителю.
— Простите. Но пусть Рэми лично повторит свою просьбу.
— В его положении... передвигаться по замку несколько затруднительно... — к удивлению Мираниса, в голосе виссавийца появились неподдельно сожалеющие нотки.
— В его положении? — выдохнул Миранис, сразу же забыв о своей злости.
— Мой брат... — начала говорить за спиной принца Лия, и Миранис коротким жестом оборвал жену:
— Позднее. Вы можете идти, хранитель.
— Могу ли я передать наследнику, что вы удовлетворите его просьбу?
— Да. Вы можете передать моему телохранителю, — Миранис подчеркнул слово "телохранитель", — что я явлюсь на его зов.
"И голову оторву, если это был всего лишь каприз вновиспеченного наследничка. Хочешь, посылать ко мне послов, Рэми, разрывай связывающие нас узы".
Когда дверь за послом Виссавии закрылась, Лия долго говорила, сбиваясь, краснея, пытаясь объяснить. Миранис терпеливо слушал, сжимая до скрежета зубы, чтобы не выругаться. Он не знал, что драка с Алкадием далась им так дорого. Он не знал, что его телохранителя заставили остаться в Виссавии. И вновь... лишили силы, сделав беспомощным... Мир тихо простонал. А сам он полгода назад, когда упрямый мальчишка не желал становиться его телохранителем, не поступил с Рэми так же? Проклятие!
Поймав испуганный взгляд Лии, Миранис в очередной раз вздохнул. И это создание с глазами девочки — мать его ребенка? Наследника?
— Значит, твой брат все время был тут, — прошептал Миранис. — И потому не отвечал на мой зов.
— Да, — тихо ответила Лия.
— Твой дядя совсем отчаялся, если попробовал принудить к чему-то Рэми, — горько усмехнулся Миранис. — Одевайся, мы выходим.
— Мы?
— Уж не думаешь ли ты, что я один буду возиться с твоим братом...
"Не думаешь ли ты, что я тебя отпущу?"
— Мир... — не дала обмануться Лия. — Мир... почему твои глаза столь печальны?
Вот тебе и маленькая девочка... а в по-детски широко распахнутых глазах недетское понимание. Желание помочь, защитить, окутать теплом.
Не выдержав, Мир притянул ее к себе, вплетая пальцы в мягкие, распущенные волосы жены. Маленькая глупышка... заметила, что ему не нравятся эти сетки, и пришла к нему такая вот... простоволосая. Его дикая кошка.
"Потому что времени у нас осталось так мало... и я так не хочу тебя терять, — подумал Мир, целуя жену в макушку. — Потому что чувствую, что предаю. И тебя, и нашего ребенка. Боги... как же вы жестоки!"
Лия чуть отстранилась и посмотрела мужу в глаза... какой глубокий у нее взгляд... Погладив Мира по щеке, Лия поднялась на цыпочки и приникла губами к крепко сжатым губам Мираниса.
Шагов десяток в диаметре площадку окружали полукругом арки. Поддерживающие их тонкие колоны увивал цветущий кроваво-красным клематис. За арками убегали под кусты черемухи и сирени тонкие, поросшие нежной травой дорожки.
Воздух звенел от жары, и под деревьями стояло зеленовато-желтое марево, в котором в легком танце двигались синекрылые бабочки.
Ветерок ласково погладил сирень, подхватил пару сухих листьев и вихрем метнулся к ногам Рэми. Он игриво коснулся полы белоснежного плаща, оставив у ног наследника сморщенный коричневый листик, и понесся дальше, к застывшему к нескольких шагах от друга Миранису.
Принц смотрел на своего телохранителя и впервые в жизни не решался его окликнуть. Он понимал, что Рэми сейчас тяжело, но знал также, что гордый дружок даже принцу не простит жалости. А Мир, помимо жалости, чувствовал себя виноватым.
Стоило не упиваться обидой на телохранителя, а послать в поместье Армана, чтобы тот разобрался, с чего это его братишка отказывается отвечать на зов... И не надо было бы тогда прорываться через заслоны вождя во время битвы, призывая Рэми на помощь и теряя драгоценное время... стоившее кому-то жизни...
Тогда, возможно, не было бы ни этой слепоты, ни ранения Армана, ни смерти двух телохранителей. А чего уж точно не было бы... злости на собственную глупость и странной неловкости... когда надо окликнуть, а не знаешь, как.
