— Вир, а почему не чары?.. — спросил Арньес, подъехав поближе.
Он старательно скрывал восхищенные взоры, которые изредка бросал в сторону своей ученицы. Та, с тем же усердием, отвечала ему тем же. Получалось плохо, но не мне судить. Я встряхнула головой, и вспомнила о его вопросе. Очень не хотелось начинать этот разговор, но раз он спросил...
— Ты ведь знаешь, что уже более трех веков на Храм не нападают? А его воспитанники входят в число боевой элиты Империи?
— Да, — кивнул Багряный.
— Как ты думаешь, почему? Ведь в Храме в основном люди и полукровки.
— Никогда не задумывался, — честно признался Светлый. — Нам пока не удалось подослать к вам шпиона.
Я коротко рассмеялась. Невесело, хоть и не грустно.
— Тьма это не Хаос, сам знаешь. Можно рассматривать ее по-разному, в том числе и как его часть, как и Свет. Но все же Свет — это Свет, а Тьма — это Тьма. В Храме она предоставляет рыцарям почти безграничные возможности. Не столь уж важно, каким ты пришел — поднявшись в иерархии, ты обретешь силу, которой нет и у архимагов. Вот только... — я вздохнула.
— Только? — мэйн казался заинтригованным.
— Как ты думаешь, почему нас так мало — рыцарей, паладинов, Мастеров?
— Не знаю, — Арньес выглядел растерянным.
— Ты можешь все. Но любое действие имеет свою цену. И потом Тьма спросит с тебя, что и зачем ты сделал. Ночью, в Храме, она... говорит с тобой. Вы вместе просматриваете вероятности, ищите пути решения, исходы. Я, может быть, для кого-то скажу сейчас кощунственную вещь, но Тьма вовсе не зла. Она просто другая. Не знаю, как у вас со Светом. А Тьма... Ты же наверняка слышал про обязательную епитимью после каждого деяния. Не многие готовы принять такое, — и уверенно разрушила всю лирику момента, цинично продолжив: — Так что я всего лишь не хочу нарываться. Иллюзии чар и сами чары — разные вещи. Для иллюзий я не призываю Ее.
По большому счету, все это было правдой. Без всяких если. Разговор на время потонул в глубокомысленном молчании.
— А ты? — вдруг тихо спросила Лирей, оказывается, тоже прислушивавшаяся к разговору.
А я и не выбирала. Но ответила я совсем другое:
— А я у нее в фаворе, — и, что забавно, опять ни в чем не солгала.
Еще через час мы сделали небольшой привал, и я связалась с Алурианом. Обряд на крови и недавняя битва оказались неплохими катализаторами, позволившими избежать значительных всплесков силы. Тот отозвался немедленно. Картинка возникла только в моем сознании, но эффект был такой, будто в нескольких метрах открылось окно в какие-то покои. Камеры пыток, кажется.
— Что мне лучше сделать с артефактом? — поинтересовалась я вместо приветствий, предпочитая не обращать внимания на антураж. У каждого своя работа.
Мастер задумчиво накрутил белую прядку на палец, насвистывая какую-то арию. В черных провалах глазниц полыхнули синие огни и тут же пропали; под глазами лежали легкие тени. Кожа мерцала, словно снег на солнце. На миг мне почудилось, будто сквозь привычные антуражи проступают другие видения, но тут глава СБ поймал мой взгляд, удержал, и посторонние видения рассеялись.
— Продолжай миссию, — решил, наконец, Магистр, выказывая легко прогнозируемую осведомленность о состоянии моих дел. — Недостаточно информации пока, — пояснил он спокойно. И вдруг позвал: — Вириэль...
— Да?.. — я вздрогнула, сама не зная, от чего.
— Будь осторожен, — спокойно приказал Алуриан, Магистр, никогда не выказывавший особой заботы обо мне, и отключился.
Я растеряно заморгала, не понимая, что происходит. Попробовала связаться с Шарисом, но тот не ответил. На что намекал Мастер этим приказом?!
Люциус Малфой проходит домой и видит, что его жена заигрывает с Макнейром.
— Нарцисса, можно тебя на два слова?
— Да, конечно.
— Авада Кедавра!
Анекдоты из "Мира Фантастики"
Глава 22.
Возвращаться всегда тоскливей, чем уезжать. Нет, конечно, если б я ехала сразу в Храм, домой, ощущения были б совсем иными, а так... Арньес окончательно увлекся Лирей, Лик бродил вокруг, то и дело, вспугивая стайки птиц, поднимая кабанов, пугая косуль и оленей. Солнце светило, влажная трава парила, доспех тер и грелся, и даже меч за спиной не доставлял особой радости. Во-первых, я никогда не привязывалась так к клинку, ни к какому клинку, а во-вторых, его все равно придется отдать. Слово паладина и честь Храма.
В общем-то, наверное, я поддалась депрессии, но в любом случае настроение упало. Ашер, чувствуя мое состояние, вспарывал дерн копытами и чеканил шаг. Я не реагировала. Почему-то вдруг захотелось, чтоб обняли. Вот просто обняли и сказали, что все в порядке. Я встряхнула головой, и перестала думать о пустяках. У меня уже есть один защитник. Предполагалось ирония, но почему-то даже для меня прозвучало тоскливо.
Скакун, уловив общую направленность моих мыслей, скосил на меня лиловый глаз и радостно фыркнул — мол, хватит хандрить. Я его понимала... Загрузив ошеломленно уставившихся на меня мэйнов своим полным доспехом, я взлетела в седло и выслала Ашера в галоп. Тяжело ударили темные крылья, жеребец приподнялся на полу-свечку, огласил лес прочувствованным боевым кличем и красивым оленьим прыжком сорвавшись с места ринулся в сумасшедший галоп, за считанные мгновения набирая скорость. Стремительный, неистовый, уносящий, выбивающий из тела все мысли, кроме неистовой радости скачки, почти Дикого Гона.
Не знаю точно, сколько мы так скакали. Не помню. Очнулась я в какой-то роще, на горизонте виднелись шпили Гнезда, вокруг не наблюдалось ни одного мэйна, а под ногами, среди яркой зеленой листвы, мерцали огоньками яркие красные ягодки. Земляника. Не то чтобы я их так уж любила, но тут не удалось удержаться. Собрав полную горсть, я щедро угостила своего коня, съела пару ягодок сама, и вместе с конем улеглась в сладко пахнущие заросли. Арньес догонит, в этом можно было не сомневаться. Вот только пока он с Лирей нас догоняли, я успела отоспаться. Лучше б и не пыталась — сны были странные. Я куда-то бежала, никак не могла успеть. За спиной слышался голос Волка, смеялся Светлый Принц, Къярен обещал, что все будет нормально, потом — обязательно будет. Крыло Бабочки что-то неясное пела в пустом темном зале, и вдруг ножом пустила себе кровь. Алые капли скользили по груди, огромные глаза будто смотрели мне в душу, пушистые лисьи уши хотелось потеребить до боли, и длинный хвост, больше похожий на кошачий, чем лисий, уже более чем органично вписывался в образ. Не фейри, эль'саана. Кошка сгинувшего народа. Все это завертелось калейдоскопом, а на груди нагрелся вдруг подаренный ею амулет.
Проснулась я, намертво вцепившись в шею тяжело храпящего и пытающегося не задохнуться Ашера, четко зная, что больше никогда не хочу таких снов. Перестав душить героически терпевшего мои выходки друга, я кое-как поднялась, села, развела бездымный костер. Суеверие во многом, но огонь и вправду способен отогнать злых духов. В это слишком многие верят.
И вот, когда я сидела рядом с костром, с листьями земляники в волосах, и грела над пламенем ладони, из кустов на храпящих скакунах выломились — иного слова и не подберу, — обычно крайне 'природолюбивые' мэйны. Мои мэйны, в смысле. Лирей и Арньес. Арньес застыл, Лирей истерически завизжала. Как я разобрала в верхних октавах, меня приняли за кикимору. Я возмутилась и кинула в нее шишку. Попала. Закатив глазки, темная дроу свалилась в траву, в падении хватаясь за ножи. Багряный набрал в грудь воздуха. В общем, когда он все же разразился прочувствованной речью, призванной аргументировать тезисы: я — зло; я — сама тьма; я — крайне неудачное всего этого воплощение, — мы с Лирей уже оббежали поляну по третьему кругу, причем я по-прежнему кидалась в нее шишками, а она почему-то крайне эмоционально вопила и тыкала в мою сторону лезвиями всего, что ей под руку попадалось, требуя вернуть паладина. Ни недоумение Ашера, ни ярость Арньеса никого из нас не смущали. На седьмом витке беготня мне надоела, и я, не долго думая, подняла между нами воздушную стену. Врезавшись в нее на крейсерской скорости, дроу замотала головой с видом озадаченного щенка, но очнулась достаточно, чтобы обратить внимание на подаваемые ей Арньесом знаки. Она покосилась на меня, потом на коня, который невозмутимо дышал мне в шею, и звучно шмыгнула носом. Нет, если она заплачет — я тоже зарыдаю, и пусть он тут один мучается! На нее мои шмыганья носом произвели такое впечатление, что Багряный наконец-то обрел благодарных, пусть и частично невольных, слушателей.
Выслушав все, что Арньес имел мне сказать, а Лирей — продемонстрировать взглядами, я только фыркнула ехидно и предложила им возвращаться. Арньес застыл на середине философской фразы, дроу вдруг засмущалась.
— И не надейся! — буркнул Багряный.
— В Храм со мной тоже жить пойдешь? — вздохнув, уже серьезно спросила я.
— В Храм? — он казался удивленным.
— Угу. Я ж паладин, — я вздохнула.
— А женить нас кто будет? — оскалился он, дурачась.
Я только вздохнула.
— Это ты у нее и ее семьи спроси.
— Но... — Лирей чуть не плакала, а мы тщетно прикусили языки, удерживая на мете челюсти.
Кажется, Арньес не ожидал, что все так серьезно. Кстати... Что, неужели я знаю о традициях дроу больше всех? Или это новые знакомства на мне так сказываются?
— У дроу браки заключаются единожды, и не признаются, если род, семья или клан не отпустят женщину. Мужчинам проще — считается, они менее ценны. Да и их женщины всегда могут проклясть непокорных на отсутствие потомства. С дроу женского пола все сложнее — их слишком мало для необратимых мер. Поэтому... проще договориться.
М-да, кажется, не смотря на интерес, Арньес не спросит...
— А почему ты об этом заговорила? — бесцеремонно спросила я. Иногда в статусе, репутации и титулах есть свои прелести.
— Я беременна... — потупившись, прошептала дроу.
Грохот поставил точку картине вечернего фарса. Неустрашимый Багряный ярким аргументом к вышесказанному упал в счастливый глубокий обморок.
...К продолжению рода мэйны относятся куда серьезнее людей. Тут много причин — и высокая смертность в детском возрасте, и более длинная жизнь, и, наконец, знакомая всем на определенном этапе жизни извращенность — когда от скуки тянет делать такое, на что никогда не осмелишься, будучи в своем уме — но факт остается фактом. Тройни у мэйнов рождались так же часто, как, например, восемь однояйцовых близнецов у человеческой женщины.
Но по большому счету очень долгая жизнь и магическая одаренность компенсируют это. Вот только, кроме всего прочего, мэйны еще и красивее большинства рас. Я не говорю сейчас о феа или их ледяных предках, по слухам превосходивших по красоте мэйнов так же, как те людей, но куда более далеких от них генетически. В генетике и скрывалась половина дела. Из других рас мэйны чаще всего смешивали кровь с фейри, демонами-ангелами и людьми. Чаще встречались только дети людей и орков — эти вообще были будто востребованы природой, и у самых странных родителей рождались изумительно красивые, пусть и грубоватой, варварской красотой, дети. Но вернемся к мэйнам. За исключением трех специализированных кланов и темных братьев, возводящих искусство боя в ранг искусства, остальным, зачастую, кроме опыта, нечем было подкрепить свои слова. В юности же — а для мэйнов это до двухсот лет их жизни, в зависимости от клана — они куда более безрассудны и любопытны, чем человеческие дети, и почти не властны над собственной магией. И их куда проще ломать. В общем, светлейшим детям Старшей Крови на заре сосуществования рас пришлось сильно постараться, чтоб не затеряться в человеческих домах удовольствий.
Одним из гарантов того, что такого не случиться, и стал в стародавние времена Клан Багряных, и именно поэтому даже сейчас титул Князя Багряных приравнивали к титулу Короля Мэйнов, не смотря на все высокомерие и спесь Солнечных. Говорят, нынешний князь Багряных вытащил нынешнего же Короля Светлых Мэйнов из людского 'дома удовольствий', и три года вправлял ему порядком расшатанные мозги.
Так вот, возвращаясь к теме. У мэйнов в принципе не было понятия 'случайной беременности' — каждый ребенок, особенно чистых кровей (а это, считай, не менее четверти крови мэйнов), был ценен, и сама беременность приносила Подарившей Жизнь такие почести, что каждая вторая мэйнийка об этом мечтала. Но вот странно — за все время в мире появилось лишь трое полукровок мэйнов и дроу, одним из которых, судя по слухам, был и Светлый Принц. Какой-то генетический выверт приводил к тому, что дети у мэйна и дроу либо не зачинались — либо рождались гениями. Зная об этом, дроу иногда шли на нарушение традиций, и сквозь пальцы смотрели на 'измены роду' своих женщин, если те приносили ребенка домой.
Вот только что-то я сомневаюсь, что Арньес на такое согласится. Еще и потому, что и Багряные забирали к себе всех рожденных детей их крови.
Завершающим аккордом стало айканье и тихое, робкое:
— Я пошутила... — в исполнении дроу.
Арньес открыл глаза. Плавно поднялся... А дальше развлечение завертелось по новой, только теперь Лирей, визжа, как девчонка, убегала от мэйна, а я восседала у того на плечах и всячески мешала гонке, болея то за одного, то за другого участника и нещадно теребя длинные уши моей принудительно-добровольной 'лошадки'.
В общем, уже ночью, угомонившись, мы решили, что он отвезет ее в клан, подучит немного (уши оторвет — как пообещал багряный ласково), а я, как отдохну и разберусь с делами в Храме, отошлю им письмо, и мы встретимся где-нибудь, как я разберусь с первоочередными делами и обетом.
План был хорош, и мэйны уехали на рассвете. Вот только почему-то меня вовсе не радовало оставаться одной. Но... я ведь сама его отослала, ведь правда? Никогда не видела смысла в охране, за жизнь которой ты трясешься больше, чем дорожишь своей. Да и Ашер с Ликом оставались со мной. Нагнувшись, я потрепала коня по шее, и выслала в галоп...
Два часа спустя я въезжала в ворота замка вампиров.
Нахема, еще более высокомерная, чем мне запомнилось, ожидала, восседая на троне в Зале Приемов. Алое платье, яркий макияж, цветные перья в причудливой прическе, белая пудра, острые белые клыки — все это превращало ее в настоящего вампира, как их описывали в энциклопедиях. И делало невыносимо скучной. Как-то странно — прежде она всегда как раз своей индивидуальностью меня поражала, а во всей этой боевой раскраске будто боевые доспехи надела.
Кроме нас, в Тронном Зале никого не было, лишь на решетке стрельчатого окна восседала ворона, косясь на меня темно-лиловым глазом, да пара летучих мышей традиционными хранителями Печати висели в углу, недовольно сверкая на нее маленькими черными глазенками. Меня они, кажется, старались не замечать. Ну и пожалуйста, противные. Поймав себя на попытке обидеться на посторонних летучих мышек, я чуть не схватилась за голову — до чего я докатилась?! Нет, пора возвращаться в Храм и отдохнуть бы хоть недельку, а то я так скоро буду ночью на солнце обижаться. Угу, за то, что ночью мне на макушку не светит.
