— Будешь?
Ричард молча подставил кубок.
— Вы бы поторопились, — осторожно вставил Бастиар, — если это действительно важно.
— Эх, Басти, — вздохнул Валечка, — тебе легко говорить. Если б ты знал, сколько всего натворил Дима, за голову бы схватился! Поди разбери, с чего начать.
Ричард опустошил кубок, промокнул салфеткой губы и кисло взглянул на Диму:
— Ты бы сам спросил чего-нибудь, побратим.
У Дмитрия накопилось множество вопросов, но задал он всего один:
— Артём нас слушает?
— Да, — ответила Маруся, и в пальцах мага задымилась сигарета:
— Тогда я предпочту воздержаться от вопросов.
Ричард и Валечка недовольно переглянулись и одновременно потянулись к кувшину, а Бастиар наклонился вперёд и, с удивлением поглядывая на сигарету, поинтересовался:
— Что происходит между тобой и принцем?
— Ничего особенного. Я его игрушка, — невозмутимо ответил маг и затянулся.
Граф сдвинул брови, выпрямился и с неодобрением качнул головой:
— Не понимаю. В тебе бушует сила, маг. Почему ты позволяешь обходиться с собой так...
— Артём — мой друг!
— Друг? Принц убивает тебя, а ты молчишь! Что за дружба такая?
Дмитрий опустил голову и повертел в руках сигарету:
— Не знаю... Но, как бы то ни было, я дал себе слово защищать брата и сдержу его. Я вытащу Тёму из Камии и помогу справиться с безумием!
— А меня ты спросил? — раздался сердитый голос Артёма. Принц плюхнулся на стул рядом с Димой и налил себе вина.— Почему ты всегда решаешь за меня?
— Извини. Чего хочешь ты, Тёма?
— Твоей смерти! — прошипел временной маг, отшвырнул кубок, и вскочил.
Дмитрий бесстрастно взглянул в его перекошенное яростью лицо:
— Тогда почему ты медлишь, Тёма? Я лишён магии и не справлюсь с тобой.
Артём оторопело моргнул, словно на секунду забыл, где находится, а потом заорал громче прежнего:
— Ты опять навязываешь мне свои правила! Да как ты смеешь?! Ты — никто! А я — принц Камии, и в этом мире я решаю, кому как жить и когда умирать!
— Простите, Ваше высочество, — ровным тоном произнёс Дмитрий и склонил голову, всем своим видом демонстрируя покорность: — Так как я должен жить, принц?
— Ты должен умереть!
— Хорошо, Тёма. Когда?
Шоколадные глаза наполнились слезами и беспомощно заметались по залу, словно ища поддержки у стен и дверей. И вдруг Артём, издав то ли стон, то ли всхлип, надрывно завопил:
— Я понял! Ты нарочно! Ты всё знаешь и притворяешься! Ты издеваешься надо мной!
Он взмахнул рукой, и Дима повалился на стол.
— Зачем, Тёма? — пронзительно вскрикнула Маруся, а Ричард, Валентин и Бастиар испуганно вздрогнули: Дмитрий выглядел так, словно целитель не прикасался к нему.
Зловеще сверкнув глазами, Артём стащил друга со стула и за волосы поволок на середину зала:
— Неблагодарная свинья! Я посажу тебя обратно в клетку! Тебя нельзя пускать в приличное общество! Я честно хотел быть добрым, но ты этого не заслуживаешь!
— С меня достаточно! — проревел Ричард, вскочил, опрокинув стул, и ринулся к временному магу. Оказавшись рядом, он приглушённо рыкнул и с размаха залепил ему пощёчину. — Совсем отупел? Не понимаешь, над кем измываешься?
Артём прижал руку к пылающей щеке и ошеломлённо уставился на инмарца:
— Ты чего?
— Хватит, я сказал! Оставь Диму в покое!
— Ты в моём замке, Ричи! Здесь я...
— Заткнись! — Инмарец грозно сверкнул глазами и скалой навис над другом: — Или поговорим о том, кому на самом деле должен принадлежит этот замок?!
— Что?!
— Хочу тебе кое-что напомнить, дружок. Ты всего лишь ученик великого пройдохи Олефира, а Дима — его родной племянник! Так кто из вас имеет больше прав на камийский престол?
— Я! — чуть не плача, выпалил Артём.
— Да, что ты говоришь?! Может, спросим у камийцев? Они так трепетно относятся к великому магистру, что не преминут свергнуть самозванца и посадить на трон племянника Олефира!
— Свергнуть меня? — в ужасе пролепетал временной маг, выпустил волосы Димы и беспомощно взглянул на него: — Ты хочешь занять камийский престол?
Приподняв голову, Дмитрии вымученно улыбнулся:
— Нет, Тёма, Камия твоя.
Лицо Артёма просветлело. Он победно взглянул на Ричарда и воскликнул:
— Вот видишь! Ему не нужен мой трон! Принц Камии — я!
Нервно хихикнув, Артём схватил Диму за шиворот и потащил дальше. Но не сделал и пары шагов, как инмарец вновь преградил ему путь. Он ткнул указательным пальцем в грудь временного мага и угрожающе прорычал:
— Принц ты или нет — спектакль заканчивай! Оставь Диму в покое!
— Не мешай! — прошипел Артём, и его шоколадные глаза блеснули серебром.
Но Ричарда это не остановило.
— А что ты сделаешь? Посадишь в клетку рядом с Димой? Так лучше в клетке с ним, чем в замке с тобой!
— Чем тебя не устраивает мой замок?
— Хозяин у него идиот!
— Это почему же? — вкрадчиво поинтересовался принц, и ледяной серебряный свет поглотил шоколадные глаза.
— Осторожно, Ричи! — крикнул Валечка, но инмарец отмахнулся:
— Не встревай, Валя! Дай сказать этому заигравшемуся чародею всё, что я о нём думаю!
— Говори, — плотоядно оскалился Смерть.
— И скажу! Ты обязан Диме жизнью! Твой бред о великом Олефире — смешон! Фира давно напрашивался. Он заслуживал смерти, хотя бы за то, что сделал из светлого мальчика Тёмы безумную Смерть!
— Неправда!
— Заткнись и слушай! Ты обязан вылечить Диму и вернуть ему магию и память. Он единственный, кто может помочь тебе и всем нам!
— Он должен умереть!
— Нет! Я не позволю убить его! Я буду драться с тобой, даже если это будет мой последний бой! — Ричард оттолкнул Смерть, загородил собой Диму и выхватил меч. — Ну, давай, Тёма, убей меня! Лучше я умру, чем стану смотреть, как ты превращаешься в Олефира! Можешь и дальше петь ему дифирамбы, но меня ими не проймёшь! Я помню, как он издевался над Димой! Я догадываюсь, что он делал с тобой, Тёма! И я до сих пор ненавижу вашего учителя! Если бы я мог повернуть Время, я бы убил его сам!
Валентин залпом допил вино, ободряюще хлопнул бледного Бастиара по спине и переместился к Ричарду. Встав плечом к плечу с инмарцем, он посмотрел в ледяные глаза Смерти и удручённо вздохнул:
— Прости, Тёма, но Ричи прав. Ты, и впрямь, выглядишь карикатурой Олефира. Так не может продолжаться. Тебе придётся убить нас обоих, друг.
— Троих! — поправила Маруся и оказалась рядом с мужем.
Смерть отступил, опустил голову, а когда поднял её вновь, на друзей смотрели полные горечи шоколадные глаза.
— Я не буду драться с вами, — еле слышно прошептал Артём и отступил ещё на шаг. — Если вы так хотите, я оставлю Диму в покое.
Временной маг судорожно всхлипнул, повёл плечами, будто ему вдруг стало холодно, и уставился на Дмитрия.
— Тёма, — осторожно позвала Маруся.
Артём вскинул голову, и в лицо женщины вонзился мрачный, безжалостный взгляд.
— Не сопливься, девочка. Последнее слово всё равно за мной. Стража!
Золочёные двери распахнулись, и в зал вбежали гвардейцы. Принц Камии саркастически улыбнулся Марусе, подмигнул Ричарду и Валечке и обратился к солдатам:
— Проводите моего брата в покои для гостей. Не спускайте с него глаз ни на секунду! Охраняйте, как самую большую драгоценность Камии. Ясно!
— Да, Ваше высочество! — хором грянули гвардейцы, подхватили Дмитрия под руки и вывели из зала.
Щелчком пальцев Артём захлопнул за ними двери и с тоской посмотрел на Ричарда.
— Я сделал по-твоему, Ричи, но ты всё равно проиграешь, — прошептал он и исчез.
Глава 8.
Зачем дровам кафель?
Жирная чёрная отметина на внутренней стороне бочки скрылась под водой, и Хавза с усталым вздохом опустился на землю. Дело было сделано, теперь он мог отдохнуть. Вытянув ноги, гольнурец прижался спиной к тёплому металлическому боку и закрыл глаза. Как же приятно немного побыть в тишине и покое! Рыжая ведьма — мысленно Хавза называл Станиславу только так — достала его бесконечными придирками, бранью и приказами. И ей было совершенно наплевать, что Хавза — богатый и уважаемый торговец, что его состояние приближалось к миллиону бааров, не считая средств, вложенных в различные предприятия. А, кроме того, гольнурец был сильным и умелым воином и не раз побеждал в поединках на ножах и мечах. Но куда мечу против магии!
Хавза устроился поудобнее и с головой окунулся в воспоминания. Он занимался торговлей больше десяти лет и не представлял своей жизни без шума и толчеи базаров, без палящего солнца пустыни, без сухого хлёсткого ветра, так и норовящего покрыть лицо узором морщин. Он объездил с караванами всю Камию, он полжизни провёл в дороге и вынужденное заточение действовало на него удручающе. Рыжая ведьма отняла у гольнурца жизнь, заменив её жалким, почти рабским существованием. И договориться со Станиславой было невозможно!
А ведь ещё три месяца назад Хавза считал, что умеет находить общий язык с любым человеком, будь то трясущийся от страха раб, заносчивый наёмник или капризный, надменный аристократ. Хавза учился договариваться ёщё мальчишкой, когда отец брал его с собой в путешествия, и позже, когда служил в лавке старого и чрезвычайного вредного Мафтара, компаньона отца. Гольнурец был уверен, что в совершенстве владеет искусством плетения словесных сетей, и жизнь, казалось, подтверждала это. После смерти отца он занял его место в торговой лиге и легко вошёл в доверие всем значительным людям Гольнура. Вскоре молодой торговец был избран в верхнюю палату лиги и за десять лет утроил наследство отца. Как раз сейчас в одном из лучших кварталов Гольнура для него возводили огромном особняк, который должен был стать его новым домом. В честь новоселья Хавза собирался устроить роскошный бал, а теперь...
— Хавза!
Гольнурец вздрогнул и открыл глаза. Вскинув голову, он посмотрел на белокурую девочку, по пояс высунувшуюся из окна, и улыбнулся:
— Ну, что там ещё, Ника?
— Начальнице не хватает дров. Придётся тебе тащиться в сарай.
— Опять пироги? — простонал Хавза.
Девочка хихикнула:
— Хуже, кулебяка по особому рецепту. А ещё запечённая баранья нога, жульен и суп с артишоками. Так что, тащи дров побольше.
Гольнурец тяжко вздохнул, поднялся на ноги и едва не охнул: поясница разламывалась, как у древнего старца. Однако он не выказал слабости. Приветливо махнув Нике рукой, подхватил ведро и побрёл вдоль стены, ворча под нос:
— Я сильный, уважаемый человек. Как она смеет использовать меня как раба?! Ну, ничего, дайте мне только выбраться, я... я...
Хавза замолчал. Лицо стало угрюмым, а плечи поникли, словно он уже нёс на себе тяжёлую вязанку дров. Гольнурец ненавидел Станиславу. И не только потому, что она была женщиной и командовала им, как мальчиком-рабом. Впервые в жизни Хавза столкнулся с человеком, к которому не смог найти подхода. Конечно, бурное знакомство и стычка на границе с Сунитом не могли сделать их приятелями изначально, но за три месяца, проведённые под одной крышей, отношения должны были хоть немного наладиться. Но не тут-то было! Станислава абсолютно не слушала собеседника. Для неё существовало лишь собственное мнение, а то, что шло с ним вразрез, объявлялось крамолой и преступлением. А её злые, наглые и оскорбительные отповеди напрочь отбивали охоту спорить. "Камиец" и "мразь" были для ведьмы синонимами, а уж лекции о своём нравственном падении Хавза слушал с утра до вечера...
Прежде чем свернуть за угол, гольнурец оглянулся и посмотрел на Веренику. Девочка сидела на подоконнике, как тогда, когда он впервые увидел её в Гольнуре, и задумчиво смотрела на небо. Со стороны могло показаться, что Ника о чём-то мечтает, но Хавза знал, что лишённая магии волшебница пыталась разглядеть невидимый щит, окружавший их тюрьму. Она тоже всем сердцем рвалась на свободу.
Аккуратно поставив ведро на лавку возле колодца, Хавза пересёк вымощенный разноцветными плитами двор, прошёл мимо огорода, где ровными рядами выстроились овощи и зелень, обогнул курятник, больше похожий на миниатюрный дворец и оказался перед невысоким каменным зданием с белыми стенами и жёлтой черепичной крышей. Станислава называла его сараем, но ладный домик с чистыми, словно вымытыми стенами производил впечатление добротного фермерского особняка. "Вот бы переселиться сюда и пожить в тишине", — тоскливо подумал гольнурец, поднялся по гладким блестящим ступеням и распахнул отполированную деревянную дверь. В сарае царил идеальный порядок. Всё, вплоть до моточков бечёвки и миниатюрных садовых грабель, лежало на своих местах. Между предметами Стася оставила небольшое расстояние, и Хавзе всегда казалось, что вместо сарая он попадал в магазин. Только ценников на вещах не хватало.
Гольнурец прошёл вдоль одинаковых стеллажей и толкнул следующую дверь. Здесь хранились дрова. Наверное в тысячный раз мужчина оглядел комнату и привычно качнул головой. Вот этого он точно понять не мог. Даже в самых дорогих гостиницах, в самых респектабельных особняках дрова хранились на заднем дворе. Пусть в сарае, пусть в чистом сарае, но чтобы так? Стасин дровяник мог бы служить ванной комнатой в богатом доме: стены, пол и потолок были выложены нежно-розовым кафелем, а на окне висели тончайшие голубые занавески с изображениями золотых раковин и рыб.
— Зачем дровам кафель? — по обыкновению пробормотал гольнурец, повернулся к широким металлическим полкам, на которых покоились круглые вязанки полешек, и внимательно осмотрел привязанные к ним ярлычки.
Станислава считала Хавзу тупым, поэтому всегда помечала предметы, которые он должен принести, галочкой. С помощью магии, конечно. Отыскав упаковку с фиолетовой меткой на ярлычке, мужчина со вздохом стащил её с полки и закинул на спину. "Ненавижу магов!" — с досадой подумал он и, тяжело ступая, поволок дрова на кухню. Гольнурцу было обидно сознавать, что его, процветающего торговца, используют как тягловую лошадь. Да ещё лошадь, в которой необходимости не было. Хавза давным-давно уяснил, что работу, которую он, обливаясь потом, выполняет с рассвета до заката, маг может сделать лёгким щёлчком пальцев. "Уж лучше бы Ника ничего не рассказывала", — расстроено думал он. Впрочем, обижаться на девочку Хавза не мог. На Веренику вообще невозможно было сердиться. Стоило маленькой волшебнице улыбнуться, и гольнурец растекался, как мороженое под жарким пустынным солнцем. Именно Ника примиряла его с участью раба.
Конечно, в первые дни заточения, Хавза злился на обеих женщин. По его мнению, магички не должны были жить затворницами, как щитом загораживаясь мужскими личинами. Им следовало захватить власть над миром и править Камией в своё удовольствие, купаясь в благоговейном обожании подданных. Так было бы правильно. Однако в иноземных магичках страннейшим образом сочетались недюжинная сила и трусливое желание спрятаться в скорлупу обыденности. "Другие всю жизнь мечтают о силе, полжизни за неё отдать готовы, а эти словно стыдятся! — недоумевал гольнурец. — Как можно лишить себя блестящего будущего? Зачем добровольно отказываться от могущества! Они, хоть и женщины, могли стать такими, как великий Олефир! А они... они... Пустоголовые гусыни! И я вынужден подчиняться им!" Хавза до боли сжимал кулаки, снова и снова проклиная тот день, когда впервые увидел Нику в образе симпатичного подростка. Тогда он поклялся себе, что купит этого белокурого соблазнителя за любые деньги, и обязательно выполнил бы своё обещание, если б не грязное, бессмысленное враньё лже-Килима. Хавза терпеть не мог лжецов. Он считал, что, извергая ложь, человек расписывается в собственной слабости, ибо сильному нет нужды скрывать истину, какой бы неприглядной она ни была. Если бы рыжая ведьма сразу открыла ему правду, он бы просто не стал связываться с ними и спокойно бы жил дома.
