— У нас не живут в доме хозяина.
— Я понимаю. Но ваш хозяин тоже отрывает человека от семьи, требует отказываться от себя и подлаживаться под отношения хозяйского дома.
— Допустим. Хотя и здесь можно остаться самим собой.
— Хотите иметь моральное превосходство перед тварями дрожащими? Понятно и знакомо, даже естественно. Но ваши отношения между хозяином и наемным работником — это подкоп под государство. Нет-нет, речь не о пролетарии-могильшике, этого класса, как я сказал, у вас не имеется. Речь о наймите. Ваше государство, ваша демократия, старается работать для наймитов с российским подданством, а ведь этот класс— не народ.
— Не народ? — хмыкнул Виктор. — А кто же тогда народ? Чиновники, бизнесмены? Военные?
— Народ — это не класс, — улыбнулся Радынов. — Понятие народа полагает чувство единоутробности. А наймит, как я уже говорил, отрывается от своей семьи, своего хозяйства, от родных мест. Он отрывается от "опчества", своей крестьянской общины, его успех зависит от того, как он вживется в чужой дом, чужую семью, насколько он сможет стать там своим, родным. Его семья, его родня — хозяин. Так и ваши отхожие работники отрываются. Поманит их, к примеру, Европа — а они же люди образованные, язык изучить, ремесло другое им нетрудно — вот и скажут: "Мы вам не будем братьями. Мы едины с Европой". Ни нацией не связаны, ни классовым братством. Где хороший хозяин, там и семья, там и отечество. Я понятно?
— Понятно. Господин Добруйский развивал похожую теорию.
— Жизнь учит... Так вот, ненависть наймита к государству, к тем, кто ему служит, это от бессилия перед нанимателями. Хотя кроме государства, никто не пытается защишать интересы наймита, вы же рассказывали. Ваши наймиты против произвола хозяина почти не протестуют, не пишут писем государю, хотя все грамотные, не проводят собраний и демонстраций, хотя это разрешено, не создают своих партий, хотя это ваша демократия не преследует. Они не добились ни пенсий, ни школ, ни детских садов, ни больниц, все это скорее поддерживает государство в силу советских традиций, на которые опасно покушаться. Даже выдачу зарплаты без задержек им смогло устроить только государство. Но они все будут говорить — "Чиновники — воры, чиновники грабят народ и все до одного ездят в роскошных машинах с шоферами". Это аутосуггестия, самогипноз.
— Что же вы предлагаете? Не слушать мнения наймитов? Вернуться к диктатуре?
— Вы будете смеяться, но я предлагаю устроить у вас то же, что и у нас. Революцию сверху. Государство должно изменить отношения между хозяином и служащими, и начать прежде всего с себя, со своих служащих, не заигрывая с настроениями наймитов. Государство должно вести себя с народом не как денщик, а как домашний врач, нанятый для поправки доровья.
— Ну что ж, — пожал плечами Виктор, — очень логичные выводы с точки зрения чиновника эпохи Николая Второго.
— Намекаете на то, что пожив у вас в будущем, я бы изменил эти выводы?
— Не знаю. Чужая душа — потемки.
Странно, что они уже второй день говорят об этом, подумал Виктор. Обрабатывают? Делают монархистом? Зачем? Зачем Ленину монархист? Или это у них главная проблема? Это у них главная проблема, это они пытаются ее решить... В любой реальности, при любом строе надо не дать себя переделать. Потому что если человека переделывают, то не для того, чтобы ему было лучше, а чтобы было лучше тем, кто переделывает.
В дверь постучались. Русый казачок в белом торжественно внес сияющий, как маленькое солнце, самовар, и вернулся, чтобы вкатить дубовую тележку с завтраком. Из прислуги во всем доме не было ни одной женщины, как в лаборатории из второй реальности — это Виктор приметил еще вчера. Питание на усадьбе оказалось не царским, а, скорее, этаким скромно-мещанским и навевало воспоминания об образцовом министерском общепите бериевских времен: утренний стол украсили голубцы, гречневая каша с грибами, пирог с капустой и морковное суфле. Похоже, на дачу взяли неплохого повара, но — с указанием делать питание не столько изысканным, сколько здоровым.
— Сегодня у нас суббота — промолвил Радынов, повязывая салфетку, — дирижабль уже прибыл и через двое суток будет готов к отлету в Швейцарию. Сейчас решают вопрос с кандидатурой агента, который будет сопровождать вас в поездке, накануне отлета вас представят друг другу, чтобы вы смогли познакомиться и привыкнуть.
"Познакомиться и привыкнуть. Значит, будет какая-то легенда и — не вызывать подозрений. Значит, за нами будут реально охотиться и никакого прикрытия. Вот вам и зарплата полковника. Хотя, через полгода деньги тут могут ничего не значить. Самым ценным будет казенный паек, казенная квартира, одежда, медикаменты, оружие и мандат царской ЧК."
— Итак, двое суток. — продолжал Радынов. — Перед смертью, как говорится, не надышишься...
— Перед чьей смертью?
— Нет-нет, это в другом смысле. Суббота и воскресенье будут посвящены встречам с учеными, попытаемся заполнить пробелы и утраченную информацию от вашего предшественника. Отдохнуть у вас будет возможность во время полета. Не возражаете?
— Нисколько.
— Сегодня привезут биологов и врачей, и по этому поводу нам надо обговорить один щекотливый вопрос.
— Меня должны вскрыть, как лягушку?
— Ну что вы... Даже не сопряжено с неприятными ощущениями. Просто некоторые ученые очень хотели бы получить образцы вашего семени.
— Генетики, что ли? Когда они смогут разобраться в этом, у них будут идентичные образцы посвежее.
— Не совсем. Наши евгеники обещают неслыханно поднять могущество России за счет улучшения породы людей. Сократа или Платона, мы, конечно, уже не найдем...
— То-есть, если я верно понял, вы, то-есть, они, хотят использовать меня, как донора для детей из пробирки. Производство Платонов и быстрых разумов Невтонов, которые будут прогрессировать человечество за счет генетической памяти?
— Надеюсь, вам говорит что-то имя господина Тимирязева?
— Да его у нас каждый школьник знает. Он же доказал, что Солнце — источник всего живого на Земле! Но он же это... вроде как был против вейсманистов-морганистов?
— Ну, он считает, что германские мендельянцы, отрицающие Дарвина, извратили Менделя, и превратились в клерикалов и националистов... надеюсь, вы представляете, о чем речь. Так вот, господин Тимирязев самолично призвал цвет российской биологии к евгеническим экспериментам. Определенные плоды уже есть, например, господин Кольцов научно доказал необычайное богатство российского генофонда, что является величайшей и наиболее ценной особенностью нашей расы. Задача нашего государства на ближайшее полвека — дать каждому ребенку такие условия воспитания и образования, чтобы особенности его наследственных черт принесли наибольшую пользу России. Но наука идет дальше! Она уже говорит о создании такого поколения людей, которые могут трудиться вдвое плодотворнее, чем представители рас Европы и Америки. Есть результаты! Теперь, когда нам посчастливилось встретить человека будущего, справедливо ли будет для нас с вами отказываться от такого великого шанса?
"Так вот откуда ноги растут у идей пролетарской расы и переливания крови буржуев. Ладно хоть тут для полноценности расы хотят социальные условия создавать, а не уничтожать неполноценных..."
— Послушайте... — Виктор не знал, что убедительнее сказать, — в нашем будущем дать образование, медицину, культуру, ну, каждому человеку развиваться по способностям — это да, это хорошо, это полезно. Ну а с выращиванием суперменов пока не подтвердилось. Хотя ученым это вряд ли сейчас объяснишь. Скажите им... ну, что наша религия запрещает самоудовлетворяться. Табу такое.
Радынов вздохнул — как Виктору показалось, с некоторым облегчением, — и отправил в рот блестящий от жира золотистый кусочек голубца, источавший легкий аромат капусты, лавра, розмарина и грибов на фоне дразнящего благоухания тушеного кабанчика.
— Я понимаю, — ответил он, хорошенько прожевав, — я вас хорошо понимаю. Все в мире должно быть привычным человеческому естеству — как это утро, этот завтрак, как этот дом в свежей тишине леса. С одной стороны, приятно уйти от мира, от суеты и переживаний, с другой — одиночество скита точно так же противоестественно людской природе. Человеку нужны простые радости, ведь верно?
— Попаданец всегда вынужден жить настоящим, — уклончиво ответил Виктор, и попытался сменить тему. — Я смотрю, на даче нет женщин. Надеюсь, это место не легендируют, как тайный клуб, этих, как они у вас называются, ну, наверное, вы поняли.
— Кстати, о прекрасной половине человечества, — оживился Радынов. — Вы правы, действительно их отсутствие тяготит. Как вы смотрите на приятные встречи в здешнем уединении с молодыми симпатичными дамами, порядочными и благовоспитанными? Дамами, которое хотели бы оказаться в полной вашей власти в опочивальне или на лоне природы?
— При дворе появился гарем? Или я внушаю здесь страсть, как Григорий Распутин?
— Вы о Новых, что ли? Это всего лишь один из стаи мошенников с отваром из дубовой коры, которую он выдавал за чудесное снадобье. К счастью, гостапо не допускает ко двору шарлатанов, а в здешние пенаты всяких экзальтированных барышень. Женщины, которые хотели бы с вами встретиться, — в основном те, что лишены счастья иметь детей из-за болезни мужа, и, кстати, мужья дали им полное согласие. Что может быть лучше семейного счастья? Так сказать, приятное с полезным...
— А подобрали их те же самые евгеники?
— Российская евгеника из моральных соображений категорически отвергает всякое принуждение к улучшению рода. Поэтому среди врачей организован сбор сведений о подобных случаях, отбор кандидатур с совершенным фенотипом и разъяснение возможности иметь детей с родословной великих людей.
— Я — великий? А великих водят, как бычков — производителей? Впрочем, да, многие великие будут не против.
— Вы — уникальный. Вы — генетическое разнообразие. А генетическое разнообразие повышает шанс улучшить человека. Взгляните на российские земли. Будущие люди смогут жить в Сибири и на Камчатке так же легко, как в климате Италии и Греции. Мы начинаем эпоху великого заселения, которое раздвинет горизонты всему человечеству...
"Почему они так спешат? За два дня до отъезда? Либо они боятся, что меня после главной миссии выдернут обратно в наше время — ну, если, конечно, Ильич главная миссия, — либо со мной что-то может случиться в Швейцарии. Те же немцы уберут или англичане. Нет, так не пойдет. Пусть обеспечивают прикрытие".
Виктор поставил стакан чая на стол и задумчиво поболтал там ложечкой.
— Вы знаете... — медленно произнес он, потому что пока не знал, что ответить, — я как-то сейчас не вполне уверен...
— Все будет великолепно, — поспешил заверить его Радынов. — Наши врачи помогут нужными препаратами... это совершенно безвредно и даже полезно. "Так целуй же меня, так ласкай же меня..." Уверяю вас, это будут незабываемые ночи, сразу несколько красавиц до утра успеют обрести счастье.
— Я о другом. Я сомневаюсь, что приличная женщина после такой вязки сможет воспитать нормального ребенка. Надо по человечески. Вернусь из Швейцарии, и где-то по неделе на встречи с каждой из кандидаток. Ухаживания, разговоры, узнать друг друга, понравиться... Что-то вроде мимолетного курортного романа. Это окончательно и без вариантов.
— Ловлю вас на слове. Как вы смотрите на то, чтобы это было где-нибудь под Ливадией, там как раз располагает? Плеск моря, запах кипариса, крики чаек над заходящим солнцем...
За окном послышался шум подъезжающего автомобиля: для человека современного это примерно как на лужайку заехал трактор "Беларусь". Квакнул клаксон. Не прошло и минуты, как дверь распахнулась, и в комнату стремительно ворвался пожилой, чуть полноватый мужчина в светлом костюме, с высокой ленинской залысиной на лбу, седыми усами и бородкой клинышком, похожий на дипломата. Глубокие, широко раскрытые глаза на его побледневшем лице светились какой-то затаенной болью.
— Господа! — возбужденно воскликнул он, даже не поздоровавшись. — Господа, кто из вас Виктор Сергеевич! Господа, я... Человечество в опасности!
16. Песец вовремя.
— Даниил Кириллович, доброе утро, — спокойно произнес Радынов. — Вот это Виктор Сергеевич, а человечество в опасности — это ко мне. Виктор Сергеевич, позвольте вам представить господина Заболотного, светило нашей эпидемиологии из Киева, проездом на симпозиуме, если не ошибаюсь. Господа, пожалуйста, проходите в залу для совещаний, и расскажите, чем мы сможем помочь, а я распоряжусь насчет чая.
Заболотный, извиняясь, поздоровался, долго тряся руку Виктору; тому ничего не оставалось делать, как вежливо отвести его в конференц-зал, где стенографистка, широко раскрыв глаза, ухватила отточенный карандашик в готовности уловить кажое слово. Стараясь успокоиться, ученый сел за стол, достал очки и зачем-то стал протирать стекла носовым платком, потом спрятал очки обратно в кожаный очешник. Тем временем в конференц-зал вошел подвижный молодой человек с эйнштейновской шевелюрой, усиками и строгим выражением лица; он отрекомендовался как Башенин из военно-медицинской академии. Виктор почувствовал смутную тревогу: гости приехали явно не по вопросу продолжения рода.
— Даниил Кириллович, — Виктор решил взять инициативу в свои руки, — расскажите, пожалуйста, по порядку: кто, что, где, когда, почему и что из этого следует.
— Нуте-с, нуте-с... — Заболотный уже взял себя в руки. — Кто: солдаты. Что: пурпурная лихорадка, по описаниям это то, что вы назвали "испанкой". Где: форт Райли в Америке. Почему: пока не установлено. Известно, что в форте содержали много скота и птицы. Что следует... голубчик, что из этого следует, вы представляете лучше нас. В форте ввели карантин, но случаи заражения уже отмечены в нескольких городах. Вудро Вильсону направлена телеграмма с призывом запретить рукопожатия по всей стране; очевидно, к этой мере придется прибегнуть и у нас, если болезнь проникнет в Европу. Нам нужно все, что вам известно о методах лечения и о методах лечения того, что у вас называют гриппом. Судя по вашему звонку в Бежице, опасность нешуточная. Кстати, сколько у вас там было смертных случаев, в вашем мире?
— Точно не помню... То ли пятьдесят, то ли сто миллионов. Переболела треть населения планеты.
Заболотный и Башенин растерянно переглянулись.
— Ну, это из-за войны, — поспешил успокоить Виктор. — Скученность народа, бедность, антисанитария, переброска по странам воинских контингентов... Наконец, долго секретили и упустили время. Вот если бы сейчас... Вот если бы врачи всего мира против войны выступили, чтобы совместно бороться с новой угрозой! Конечно, это наивно, но...
— Почему наивно? — вернувшийся с кухни Радынов нервно потирал руки. — Совсем даже не наивно... Если бы вы сразу сообщили нам масштаб трагедии... Сильные мира сего, затевая войны, обычно думают, что гибнут будут солдаты, а они, цвет нации, будут спокойно сидеть в ресторанах и обсуждать положение на фронтах. Вот страшная болезнь, от которой нет спасения, и которая входит во дворцы с той же легкостью, как в хижины бедняков... вот что вызовет в Европе настоящий страх, настоящую панику, и заставит смотреть на Россию с надеждой, а не с ненавистью.