Как уже повелось со времен февральского Форума в Даугавпилсе, все этапы старта скрупулезно снимались несколькими кинокамерами, дабы не упустить важных моментов для последующего анализа. Специальная десятиканальная рация, должна была передавать показания наиболее важных бортовых приборов. И на аэродроме, и в полете съемка не прекращалась, и шла запись звуков на несколько компактных магнитофонов. Из них, один магнитофон и три камеры, стояли на борту ракеты, остальные были смонтированы на носителе — шестимоторном ПС-124. Причем запись до расцепки, писалась на магнитофоны носителя. Сам аппарат-носитель также был модернизирован. Решением правительства Советской России, самолет-гигант (брат 'Максима Горького') был навсегда 'разжалован' из пассажирских авиалайнеров, и подготовлен специально для задач высотных пусков ракетных аппаратов. Впервые на столь крупном аппарате появились две гермокабины. Одна для пилотов штурмана и бортинженера, и еще одна для инженеров-ракетчиков. Были поставлены большие криволинейные бортовые окна 'блистеры' для наблюдения за пуском ракеты. Доработана механизация огромного крыла, что позволяло летать с несколько бОльшими предельными углами атаки, без срыва в штопор. Да и консоли крыла получили законцовки большего размаха, что увеличивало аэродинамическое качество аппарата. В хвостовых отсеках мотогондол теперь уже на постоянной основе прописались реактивные моторы. Помимо них, на специальных узлах под крылом могли монтироваться твердотопливные стартовые ускорители (для ускорения взлета, или для ускорения набора высоты). Новые поршневые ВМГ включали в себя все последние новшества, используемые в высотных полетах. От мощных сдвоенных турбокомпрессоров на каждом из оснащенных специальными редукторами АМ-35, до саблевидных пятилопастных ВИШ гигантских размеров. Конструкция планера была усилена, как и узлы крепления и сброса самой ракеты. Модернизированный носитель ПС-124М (бывший АНТ-20 бис), как и в 'собачьем рейсе', снова управлялся Михаилом Громовым. Вместе с комдивом-испытателем в экипаж воздушного корабля вошли оба дублирующих состава ракетонавтов (Бахчиванджи со Степанчонком и Тараканоский с Супруном), а также инженеры НИИ-3 во главе с Сергеем Королевым, и, конечно же, сам Герман Оберт. Профессор сидел у иллюминатора, как на иголках, но в отличие от предыдущих полетов, он стойко молчал. Если раньше Оберт беспокоился, лишь, за успех предприятия, то в этот раз на кону было будущее его семьи. Ведь на штурм высоты уходил его сын и надежда, его Юлиус.
Капитан Шиянов видел зажатость и мрачную решимость своего напарника, но не решился его тормошить. Ему самому также было не до веселья. Одно дело летать на небольших сравнительно тихоходных ракетопланах, пусть и под пулеметным огнем финских штурмовиков, или на тех же учебных ракетах Моровского, до десятикилометровой отметки. И совсем другое дело совершать сверхвысотный полет, в котором они, как и в апреле Моровски могут превысить скорость распространения звука. А если что-то случится, то именно ему Георгию предстояло принимать решение на покидание ракеты. И никак нельзя ошибиться. За три дня до вылета состоялась личная беседа руководства с основным и дублирующими экипажами. О чем шла беседа с Юлиусом Обертом, советские пилоты не узнали. А вот, главная задача полета, поставленная основному составу лично товарищем Сталиным, звучала так.
— Товарищ Шиянов. Запомните главное. Вам нужно не только достигнуть максимально возможной высоты. Такой высоты, на которую еще никто в мире не забирался. Вам нужно вернуть оттуда вашего напарника, Оберта младшего, и вернуться самому. Вернуться живыми и не ранеными! А потом, нужно рассказать на земле все, что сможете о том, что нужно новым ракетонавтам в таких полетах. И о том, как нужно готовить и оснащать экипажи таких ракет. Вот это самое главное, товарищ Шиянов. Вы меня поняли?
— Так точно, товарищ Сталин. Я сделаю для успеха этого задания ВСЕ.
— Ну, что ж, 'сделать ВСЕ', будет достаточным. Возвращайтесь с Обертом, победителями. Желаю вам удачи.
— Спасибо, товарищ Сталин!
Белая ночь раскинула свои крылья над длинной полосой Каргопольского аэроузла. Еще несколько месяцев назад отсюда тяжело гудя, взлетали перегруженные смертельным грузом воздушные транспортники, чтобы приземлиться на лед Ботнического залива. И вот война отступила, оставив людям отличную бетонную полосу, с которой самый тяжелый на данный момент аппарат планеты, мог поднять в небо мощную ракету на штурм земного тяготения. Сегодня здесь царил мир. Хотя прямо сейчас, где-то на юго-запад, всего в нескольких тысячах километров от застывшего в предутренней дымке аэродрома, рвались снаряды и мины, летели трассирующие пули, и даже сгорали в своих самолетах убитые пилоты. На западе Европы во Франции и Бельгии не было белых ночей, но даже перед рассветом там случались ночные атаки танков и пехоты, и ПВО частенько отбивала ночные воздушные удары бомбардировщиков. Там шла война, а тут царил мир. И свой мирный бой, ученые, техники, инженеры и пилоты-испытатели вели за выход человечества из его 'колыбели'. Такое поэтическое сравнение некогда дал людским мечтам о космосе и звездах, еще патриарх российской космонавтики Константин Циолковский. И осознание собственной роли в этом 'мирном бою' пьянило командира ракеты 'Зарница-I' капитана Шиянова. Вроде бы понимал, что нельзя волноваться перед стартом, но ничего с собой поделать не мог. Вдруг, ему ясно вспомнился тот день на авиабазе Саки, когда они стояли с Громовым и глядели на фигурный полет Паши Колуна — фантазера и энтузиаста ракетонавтики. И лицо его вспомнилось, с упрямым, немного наивным, и очень требовательным взглядом. Взгляд словно бы требовал у людей отчета, за все ими сделанное во имя славы и безопасности Родины. Несколько недель назад, то же самое лицо глядело на Шиянова с киноэкрана. Показ проводило НИИ-3, фильм о полете ракеты 'Файербол-I' комментировал Сергей Павлович Королев, бывший командир первой ракетной бригады, в которой Шиянов впервые взлетел 'на факеле', без воздушного винта. А с белой плотной материи, сквозь огрехи пленки, из кабины ракеты, сосредоточенно кивнул стартовой наземной команде, их с Юлиусом Обертом предшественник — первый ракетный пилот планеты, Адам Моровски. Словно брат-близнец шебутного саратовского старлея-истребителя взглянул в глаза с экрана...
Думать и разговаривать об этом, было нельзя. При первых же вопросах коллеги, Громов лишь мотнул головой и ушел от ответа. Потом была воспитательная беседа с въедливым и жестким сотрудником контрразведывательного отдела ГУ ГБ. Требование было одно — забыть Павла Колуна, словно и не встречались с ним никогда. Подпись под обязательством, и очень неприятные намеки (от которых сквозило расстрельной стенкой). Впрочем, все было логично. Если Колун теперь работал в советской зарубежной разведке, да еще со столь специфическим заданием, значит, не сметь давать даже малый повод врагу, для компрометации старшего лейтенанта! Шиянов понимал это. Понимал и свою ответственность, но забыть друга никак не мог. Но за пару десятков секунд до завершения стартового отсчета, мысли капитана все же, встали на правильный курс, и до самого приземления, уже не покидали оного. Ракета отцепилась от носителя и стартовала на высоте одиннадцати километров. Что чувствовали покорители больших высот, впоследствии было описано в мемуарах, а пока лишь скупые реплики радиообмена связали между собой экипаж и штаб полета. Сброс стартовых ускорителей, а затем и первой ступени прошел штатно (запаздывание на полторы или чуть больше секунды, не в счет). Умеренная тряска была, но в пределах нормы. Дальнейший набор и увеличение вертикальной скорости происходили спокойно, без каких либо отклонений до высоты двадцать шесть километров. А потом... Потом в хвостовой части ракеты раздался громкий хлопок, и аппарат затрясло, как на ухабах. Замигали лампы на приборной панели, и раздался предупреждающий зуммер о пожаре в моторном отсеке. Автоматически сработала система пожаротушения. Перестал работать гироскоп, прекратилась связь с Землей и с носителем. По инерции ракета набрала еще километра полтора, и стала падать.
— 'Эверест' ответьте! 'Сопка' ответьте! Я 'Зарница один'.
— хшшшпшш...у вас....шшшшззвшшш...им...шшпшпшшп
— Не слышу вас. На борту ракеты был взрыв и пожар, полет прекращаю! Перевожу аппарат в пикирование!
— Георг! Что с нашей ракетой?!
— У нас больше нет тяги основных дюз, Юл! Будем тянуть вниз к безопасной высоте катапультирования. А, там...
— Но, мы ведь сгорим?! Сделай же, что-нибудь!
— Юл, не сейчас! Не мешай мне!
— О, найн! О майн готт! Майн либбе Муттер!
— Покинем борт на семнадцати километрах! Отключи кислородную магистраль ракеты. Подключи к воздушным трактам баллоны с кислородом, сними фиксатор креплений, проверь герметизацию, и приготовься к катапультированию! Эй! Ты слышишь меня?!
— О, найн! Нихт!
— Так, успокойся, парень! ЮЛИУС!
— Найн!
— АХТУНГ!!! БОРТИНЖЕНЕР ОБЕРТ!!!
— Яволь! Их бин Оберт... Георг? Что со мной? Что с нами?
— Бортинженер Оберт! ПРИКАЗЫВАЮ! Отсоединить кислородную магистраль ракеты от капсулы. Подключить к воздушным трактам баллоны с кислородом. Снять фиксатор креплений капсулы, и проверить герметизацию. Приготовься к отстрелу капсулы с ракеты. Приказ ясен?!
— Цу бефель! В смысле, хорошо, Георг! Я все сделаю!
— Вот и нормально.
— Прости меня за минуту слабости.
— Пустяки.
Через несколько секунд, командир услышал почти бодрый доклад второго ракетонавта.
— Капсула к сбросу готова! Кислород из баллонов подается! Фиксатор снят. Индикатор герметичности горит!
— Отлично! Держись, Юлиус! По нам хотя бы не стреляют, значит, прорвемся!
— Командуй, герр гауптман. Я уже в норме.
— Закрыть шлем скафандра!
— Есть, закрыть шлем!
Капсула была отстрелена с ракеты на скорости порядка М 1,73. Тут же последовал рывок, с грохотом и резкими бросками. Перегрузки оказались чрезмерными, и сознание временно покинуло ракетонавтов. Свет внутри погас, осталась лишь подсветка приборов. Сама капсула треснула, но многослойная резиновая мембрана внутри корпуса сохранила герметичность. По счастью, на высоте около четырнадцати километров Шиянов очнулся, и смог выпустить стабилизирующий парашют (автомат должен был сделать это на десяти, но капитан решил перестраховаться). Кислорода им должно было хватить. На восьми километрах в себя пришел и младший Оберт, которому Шиянов открыл забрало шлема, и держал у лица маску с кислородом. У самого командира шла носом кровь. На высоте пяти километров Шиянов включил первую тройку тормозных ПРД, отвернул атмосферный вентиль и попытался открыть основной парашют капсулы. Купол не вышел, о чем сразу же загорелся индикатор отказа. Недолго думая, Георгий, дернул рычаг, идущий к тросу механического раскрытия запасного купола. 'Запаска' с сильным рывком раскрылась, гася скорость снижения. Лишь после этого поглядев на манометр, он увидел, что дыхательной смеси оставалось почти впритык. Посадка получилась мягкой, потому что на высоте пары-тройки десятков метров, Георгий запустил вторую пару тормозных ПРД. Почти тысячекилограммовая капсула приземлилась в лесном массиве, зацепившись куполом грузового парашюта за кроны, и частично согнув и сломав их, коснулась днищем земли. Люк не был зажат, и вскоре соскочил с креплений, открыв путь наружу.
— Ффух! Здравствуй земля! Ну, как, ты жив, рекордсмен?
— Георг! Я жив! А почему сразу рекордсмен?
— Гм. Видимо потому, что, судя по приборам, мы с тобой успели набрать двадцать девять тысяч метров с хвостиком. То есть прошлогодний рекорд подъема мышей на ракете твоего фатера, нами побит.
— По сравнению с возможностью просто дышать этим чистейшим воздухом, это такая мелочь, Георг!
— Эй, Юлиус! Ты, что же излечился от своей лунной мечты?!
— Не до конца. Но, по-видимому, отец прав. Пусть лучше первым рискнет Пешке-Моровски. Он и вправду чеpтовски удачлив. И еще позволь искренне поблагодарить тебя, за мое спасение! Если бы не ты...
— А, вот, это ты брось! Все делали вместе, так что наше спасение, это наша с тобой общая заслуга. У нас в России, говорят — 'друзья познаются в беде'. Сегодня, в самый трудный момент наступления беды, ты сделал самое главное в жизни — ты собрал свою волю в кулак, и все от тебя зависящее выполнил. Так, что отставить уныние! Давай лучше найдем полянку, очистим от травы пятачок земли, соберем валежник, и у костра с тобой посидим. А то, с этой испытательской работой, когда еще такой случай представится...
В полном соответствии с программными документами 'Всемирной ассоциации спасения аэрокосмических экипажей', поиск спасательной капсулы производили с воздуха (четырьмя самолетами), и четырьмя наземными моторизованными группами. Обо всех этапах поиска снимался учебный фильм. Развернутые недалеко от предполагаемого районы приземления две радиометрических станции 'Редут' смогли засечь примерный район посадки капсулы и место падения обломков основной ракеты. Через пять часов, поиск затерянных в вологодском лесу ракетонавтов успешно завершился. Сразу после осмотра врачами Центра аэрокосмической медицины, экипаж был доставлен в штаб высотного полета в Каргополе, где доложил обо всем случившемся. Лицо старшего Оберта то и дело каменело от страшных подробностей. Громов акцентировал внимание коллег на необходимости беспилотных полетов каждой новой модификации 'изделий'. Сергей Королев, предложил после устранения всех выявленных проблем конструкции, к каждому старту всегда готовить три одинаковые ракеты. Первая и вторая, как основная и дублер для полета, а третья в качестве технического макета. На макете можно, получив сообщение об аварийной ситуации на борту, отследить свойства отдельных агрегатов и систем, и даже придумать и подсказать экипажу решение проблемы. Предложение получило концептуальное одобрение, но на текущий год принято не было ввиду высокой стоимости реализации. Профессор Стечкин оценил огромный вклад этого полета в развитие космических полетов, и предложил ввести специальные звания для тех, кто летал на пилотируемых ракетах (профессор не был в курсе проведенных фронтовых испытаний ракет-перехватчиков в Карелии). Его коллега и соратник по 'Европейскому аэрокосмическому агентству' профессор Оберт горячо благодарил всех. Речь его была излишне эмоциональной. Он восторгался мастерством пилотов тяжелого носителя. Отдавал должное поисковым службам, и с восторгом говорил о героизме экипажа ракеты (магнитофонную пленку с паническими воплями Юлиуса ему решили не прокручивать). Главным событием, конечно, стало возвращение живых людей с беспрецедентной высоты. Почти тридцать километров над уровнем моря, это был действительно научный прорыв. Но сильнее всего профессора взволновали трагические события на борту ракеты. Как никто другой он понимал, что экипаж был в шаге от гибели. Профессиональные действия командира ракеты Шиянова он оценил беспримерно высоко, и попросил присутствующего в штабе полета, маршала Ворошилова, наградить капитана достойной наградой. Ворошилов, не мелочась, со всей пролетарской простотой резюмировал.
