— Она и в самом деле умерла из-за тебя. Да, ты погубил её, — жёстко сказал Ветерок.
— Я?! — Инти вздрогнул как от пощёчины — Но чем я тут виноват?! Да я бы полжизни отдал, чтобы только спасти её.
— И тем не менее ты её погубил. Ведь ты не посвящал её в подробности той работы, которую ты ведёшь. Она знала только её героическую сторону, безмерно тобой приукрашенную, а о тёмной, грязной и кровавой стороне едва ли догадывалась.
— Конечно, я ей далеко не всё говорил, тайна есть тайна, к тому же у неё было слабое сердце, и её нельзя было очень сильно волновать. Всё-таки последствия того, что с ней сделали, они так никогда и не изгладились до конца, оттого и умерла она так рано...
— Она умерла тогда, когда узнала о тебе многое из того, что ты сам предпочёл бы скрывать.
— Я не понимаю, о чём ты, Ветерок.
— Накануне её смерти к нам в дом приходил один человек и сказал, что должен переговорить с ней с глазу на глаз и что это касается её мужа. Она велела мне уйти, а сама осталась с этим человеком наедине. Потом, когда он ушёл, она бесцельно ходила по дому, очень взволнованная и расстроенная, и говорила отрывочные фразы, смысла которых я тогда не понимал: "Нет-нет, я знаю, его, он же добрый, ласковый...", "Ведь он спас мне жизнь, и если это правда, то я обязана жизнью...", "Неужели те же самые руки, что так ласкали меня, могут... Нет, нет, это невозможно!" "Скоро он приедет, и я сама спрошу у него". Я тогда был настолько мал, что не мог понять, что эти слова относятся к тебе. Потом, когда я на следующий день зашёл к ней в спальню и нашёл её мёртвой, я от горя разучился говорить, и ничего не соображал. А потом я забыл про это. И лишь недавно я прочитал, что моя мать умерла, не выдержав страшной правды о тебе.
— Так вот значит оно как... — мрачно сказал Инти, — Явился негодяй, оклеветал меня перед ней, свёл её этим в могилу и благополучно ушёл от возмездия.
— Почему именно оклеветал? Может, он рассказал ей правду?
— Сынок, я знаю эту породу, они без клеветы не могут. "Те же самые руки" не делали ничего такого, о чём мне было бы стыдно рассказать ей. Очень может быть, что он не ограничился клеветой, а подлил ей яду. Ведь он мог понять, что она не до конца поверила ему и могла его заложить мне. Сынок, как ты не понимаешь, что это — убийцы! Мерзавцы, для которых нет ничего святого. Его ведь не остановило даже то, что твоя мать носила под сердцем ребёнка! В такой ситуации я бы даже жене негодяя постарался бы сказать как можно меньше и изложить всё как можно мягче, если уж нет возможности совсем не говорить ничего, потому что невинный ребёнок страдать не должен, но они... никакой жалости, ничего человеческого, — Инти бессильно вытирал выступившие слёзы.
— Я не знаю, правду он говорил ей или нет, но если бы ты не занимался тем, чем ты занимаешься, то всего этого не случилось бы, — ответил Ветерок, и по его голосу чувствовалось, что Инти нисколько не поколебал его уверенности в своей правоте. Видно, что-то в нём было от деда, упрямый гордый, тот мог стоять на своём вопреки здравому смыслу.
— Если бы я не занимался тем, чем я занимаюсь, некому было бы её спасти, — ответил Инти, продолжая вытирать слёзы, — и не только её, но и многих ещё.
— Ветерок! — Заря привстала и сказала это как можно твёрже. — Сколько можно мучить своего отца! Ты что, не видишь, как ему больно от твоих слов? Чего ты добиваешься? Чтобы он отправился вслед за твоей матерью? Ведь у него тоже слабое сердце, которое может не выдержать.
— Я понимаю это, Заря, но он сам вызвал меня на этот разговор, и я не могу сделать вид, что согласен с ним, когда я знаю, что он неправ.
— Ветерок, мне просто стыдно за тебя! Твой отец — честный и благородный человек, многие люди, в том числе и я, обязаны ему жизнью, да и ты, если уж на то пошло, обязан ему несколько больше, чем сын обычно обязан отцу, ведь он спас твою мать от страшной смерти, без чего ты не мог бы появиться на свет. А вместо благодарности ты называешь его палачом, хотя сам ведёшь себя как палач, ибо какая пытка может сравниться с болью, которую может нанести близкий человек! И ведь он вскормил тебя, воспитал... Знаешь что — уходи! На сегодня было сказано достаточно! Уходи и подумай о своей чёрной неблагодарности.
Ветерок ничего не ответил, повернулся и ушёл. Заря присела к Инти и погладила его по голове.
— Инти, тебе очень плохо? Хочешь, я воды принесу?
— Ничего, девочка. Мне очень больно, но эту боль я как-нибудь переживу. Спасибо тебе.
Помолчав, он добавил:
— Наверное, это всё от того, что я мало занимался его воспитанием. Вроде тут и нет моей вины, так сложилась жизнь, но всё-таки. Ведь с Горным Ветром всё было не так. После свадьбы я увёз молодую жену в Куско, и мы прожили самые счастливые наши годы там, мы не разлучались тогда дольше чем на два месяца! Мои отец и мать были ещё тогда живы... Но когда эти годы кончились, Ветерок ещё был совсем малышом, а я уехал в Амазонию, а жену и детей на это время отправил в Тумбес. После Амазонии я тебе рассказывал уже, что было, короткая встреча, скандал на публику, долгая и мучительная разлука... Потом после неё последовала, правда, счастливая и радостная встреча, но это счастливое время продлилось не более двух месяцев. Я хотел потом перевести семью обратно в Куско, но так случилось, что у нас зачался ещё один ребёнок, и лекарь сказал, что путешествия в таком состоянии опасны для неё и для малыша. Скрепя сердце, я оставил свою любимую с младшим сыном в Тумбесе, взял с собой только старшего. Я надеялся, что через полгода вернуться и забрать мою жену наконец в Куско, но... именно тогда я застал её уже мёртвой, после чего её отец стал умолять меня не отнимать у него внука, в котором он видел своё единственное утешение на старости лет, и я пожалел его, оставив мальчика жить в Тумбесе, где бывал только наездами. А он под влиянием деда меня возненавидел...
Заря сомневалась, что мнение деда было главным, что повлияло на Ветерка, ведь он был суперкритичен к мнению старших, однако же не стала возражать, посчитав спор тут излишним и неуместным.
— Может, со временем эта дурь и вылетит у него из головы, — сказал Инти, — но я боюсь, что прежде, чем это произойдёт, он может стать орудием в чьих-то грязных руках, ведь именно такие люди обычно попадают под влияние наших врагов. Ты присматривай за ним, ладно? Я очень боюсь за него...
— Хорошо, я постараюсь, — ответила Заря, — надеюсь, что он не будет меня избегать после сегодняшнего разговора. Впрочем, он отходчивый...
Заря очень тревожилась за Инти, тем более что чтобы не смущать её, он решился изменить многолетней привычке и заночевать в одной комнате с портретом покойницы, чего не делал со дня её смерти. "Ну что случится, даже если она явится ко мне, то это будет всё равно не так страшно и больно, как откровения Ветерка", — сказал он.
Однако утром, когда Инти встал, он выглядел хотя и бледным, но бодрым. За завтраком он сказал, что хотя всю ночь пришлось смотреть ночные кошмары, после них даже как будто легче. И вообще все сны — не более чем фантастическое продолжение вчерашнего разговора.
"Поначалу мне снилось, что я попался в плен к Ловкому Змею, и что я, нагой и связанный, жду расправы. Причём всё это происходит на глазах у многих собравшихся на это посмотреть людей, некоторых из которых я знаю, как своих недавних недругов, но к удивлению своему я обнаружил среди них одну из моих жён и Ветерка, и они тоже одобряют кровавую расправу надо мной. И то, что среди них Ветерок — больнее всего. Мне почему-то кажется, что стоит ему заступиться за меня, и моя участь смягчится, я умоляю его заступиться за меня, но он отвечает отказом, говоря, что меня не убьют, но я заслужил быть навеки опозоренным. А потом Ловкий Змей заявил, что потеху отложит на завтра, и меня все оставили. Потом пришла моя покойная жена, развязала меня и помогла мне бежать. Последнее, что я помню, как мы скрываемся где-то в горах. Только вот что странно... Во снах она прежде являлась ко мне молодой и красивой, во всяком случае, не старше тех лет, когда она умерла, а во сне она была почти старухой, какой бы стала, проживи она ещё лет 15 хотя бы... Ладно, всё это ерунда".
— А что стало с Ловким Змеем? — спросила Заря, — он ещё жив?
— Тогда благодаря своей ловкости ему удалось избежать расправы, но мой отец всё-таки за ним следил через своих людей, понимая, что такой человек рано или поздно опять чего-нибудь натворит. Потом, во время короткой власти Колючей Ягоды, он играл у него весьма заметную роль, а после его разгрома, к сожалению, скрылся, объявившись через некоторое время за границей как один из главных обличителей инков. Само собой разумеется, он там отыгрался по полной, изобразив меня в своих клеветнических книжках развратником и насильником. Он до сих пор жив, и наверняка до сих пор мечтает отомстить мне, сделав то, что ему не удалось тогда.
— Но почему он столь мстителен? Ведь теперь это потеряло всякий смысл!
— Ну как сказать. Конечно, я уже не тот девятнадцатилетний юноша, а та, из-за которой он тогда всё это затевал, уже давно в могиле, но для негодяев вроде него месть порой становится самоцелью. Ему уже важно заставить меня испытать боль и позор не ради какой-то выгоды, а ради самих этих боли и позора. Может, ему кажется, что я виноват в том, что его жизнь сложилась так несчастливо, хотя ясно, что это не так. Но пока стоит Тавантисуйю, я могу оказаться его пленником только в кошмарных снах. Если заговорщики вдруг победят — тогда другое дело....
Рассуждения Инти прервал молодой звонкий голос за дверью:
— Ветерок, ты здесь? Это я, твой брат, чего прячешься? Или тебя дома нет? Тогда почему дверь в Запретную Часть открыта?
Из-за двери выглянула голова того самого молодого человека, которого Заря видела в саду у Инти в Куско.
— Отец?! — с испугом вскрикнул он.
— Да, это я, — сказал Инти, привстав и направившись к двери. — Чего ты так испугался? Разве не рад меня здесь увидеть?
— Конечно, рад, но... — молодой человек замялся, — ведь ты обычно не приезжаешь сюда просто так, раз ты здесь, то значит, случилось что-то скверное.
— Ты прав. Случилось. Одному молодому амаута по имени Кипу разбили голову. Скорее всего, христиане, но надо доказать... Плюс один христианский мерзавец пытался испортить городской водопровод.
— Зачем?!
— Пока не знаю, сейчас выясняем. Да ты заходи, не робей. Познакомься, это Заря, девушка, которая у меня работает. Заря, не бойся, это Горный Ветер, мой сын, и наиболее вероятный преемник, так что можешь ему доверять.
— Отец, со мной девушка, — сказал юноша, смущённо опустив голову, — она чужеземка, но я хочу на ней жениться.
— Белая женщина?!
— Нет, кожа и волосы у неё точно такие же, как у нас.
— Ну, тогда я не против. Тем более что раз уж ты привёз девушку в чужую для неё страну, то жениться на ней просто обязан, иначе это будет бесчестно. А её родственники её добровольно с тобой отпустили или ты её тайком увёз?
— Отец, у неё нет родных.
— Как это нет? Ну, допустим, её отец с матерью умерли, но должны же быть дядья, тётки, и двоюродные и троюродные братья, ну хоть кто-то. У кого-то же она должна была жить до того как ты её встретил. Не могла же их всех разом чума выкосить.
Юноша вздохнул:
— Отец, ты сам знаешь, что чума под названием "христиане" способна выкашивать целые народы. Сейчас я приведу её и всё расскажу.
Он исчез, а через несколько мгновений показался под руку с девушкой, глядевшей на всех широко открытыми то ли от испуга, то ли от удивления глазами. В остальном она внешне ничем не отличалась от уроженок Тавантисуйю, и даже платье на ней было такое же, как у женщин в Тумбесе, но её испуганный взгляд выдавал её с головой. Она робко взглянула на Инти и отвела глаза, потом они встретились глазами с Зарёй и посмотрела на неё с не меньшим испугом. "Кто ты?" — как будто читался на её лице безмолвный вопрос.
— Ну чего ты так испугалась, девочка? — ласково спросил Инти, — тебя здесь никто не обидит. Я Инти, отец Горного Ветра, а Заря у меня работает. А как тебя зовут?
— Лань, — ответила девушка тихо.
— Лань, это животное, которое водится в тех краях, откуда она родом, — пояснил Горный Ветер, — оно похоже на ламу, и у него такие же огромные и выразительные глаза. Только у них шерсть много короче и светло-жёлтая.
— Отчего ты так боишься всех, Лань? Ты здесь гостья, а обычаи нашего народа таковы, что запрещают причинять гостю какой-либо вред. Разве у твоего народа это не так? Или гостеприимство не свойственно вашим обычаям?
Девушка ничего не ответила, но из её глаз покатились крупные слёзы.
— Отец, Лань ещё не очень хорошо знает наш язык, поэтому лучше я расскажу всё за неё. Её народ был очень гостеприимен, но, увы, именно это и привело его к гибели. Но будет лучше, если я расскажу о своём путешествии с самого начала.
Тем временем Заря уже поставила на стол дополнительную посуду. Конечно, трапеза, рассчитанная изначально на двоих, для четверых была несколько скудной, однако рассказ Горного Ветра был таков, что быстро отбил у всех аппетит.
— Когда я приплыл в то место, которое белые люди называют Новой Англией, её жители отнеслись ко мне очень настороженно. Они не то чтобы по-настоящему боялись меня, просто не знали, как ко мне относиться. И ещё, они как будто скрывали от меня какую-то тайну, хотя сама по себе их страна не вызывала у меня особых подозрений. Дома, для белых людей, сравнительно опрятные. Живут они, в среднем, небедно, многие имеют рабов, как чернокожих, так и белокожих, такое, оказывается, тоже бывает. Но кроме домов у них был только "общественный дом" (это что-то вроде нашей столовой, только, разумеется, за деньги) и церковь. Вообще, эта колония возникла недавно, но она очень быстро растёт как за счёт приезжих, так и за счёт того, что у них хотя и нельзя иметь больше одной законной жены, детей довольно много. У них довольно странные отношения с прежней родиной — они не только нисколько не тоскуют по ней, но относятся к ней очень отстранённо и даже враждебно. Подчёркивают, что ничем ей не обязаны, хотят, чтобы та как можно меньше вмешивалась в их дела, а некоторые даже говорят о том, что когда их станет больше, можно будет отделиться от своей родины совсем. Я этого, если честно, не понимаю, но для нас это скорее добрый знак, потому что в случае войны они не станут для своей страны надёжной базой, а значит, сколько бы стран не объявили нам войну, на деле придётся воевать с одной Испанией, что для нас уже не ново, — Горный Ветер позволил себе улыбнуться.
— Ну, можно сказать — гора с плеч свалилась. А что местные жители думают по поводу нашей страны?
— Выяснить это было нелегко. Я же говорю, что они смотрели на меня с подозрением. Некоторые, правда, поначалу решили, что этот корабль — мой, в смысле моя собственность, и стали расспрашивать, сколько ещё кораблей есть у меня и какими капиталами я владею, но когда я объяснил, что корабль принадлежит не мне, а государству, и мне в их понимании ничего не принадлежит, они были разочарованы, и вообще не хотели со мной разговаривать. Только когда я подпоил одного человека, он смог разоткровенничаться. Я нарочно записал то, что он говорил, почти слово в слово, — Горный Ветер достал тетрадь и раскрыл её. — Представляете, сидит он напротив меня, весь красный, с бутылкой пойла, которое они называют "Виски", и рассуждает: "Это неправильно. Всё неправильно. Ты ведь индеец, так? А значит — дикарь. То есть должен ходить в одежде из шкур, поклоняться языческим богам, есть жареное человеческое мясо... Ты не можешь уметь читать и писать, у тебя не может быть ружья и корабля с матросами. Это только у белого человека может быть. А может, ты на самом деле белый? Но у белого человека есть Библия, а у тебя её нет. Значит, ты — дикарь, и должен носить одежду из шкур. А это — что?" — говоря это, он схватил меня за рукав. — "Это же шерсть. Откуда у тебя всё это? Кто вам такое дал?"
