Ледяным холодом будущего повеяло от этих слов сына: великими потрясениями, неизбежно ждущими Империю и королевство.
* * *
Аргирисса лежала без сна в своей каморке в Школе Гетер Линьи. Тяжкие испытания, которые становились ещё тяжелее, поскольку она не могла теперь любить никого, кроме мужа по тантре, но вынуждена была искусно создавать полную иллюзию любви, закончились. Наставница подвела итог:
— Всё-таки ты выдержала. У малышки будет родная мать, хотя и без тебя её не оставили бы заботой. А теперь вот что скажу. Этот мужлан Тор испортил тебя. Гетерой ты больше быть не можешь. Посему цех даёт тебе приданое, и сразу после коронации будет объявлено о твоей свадьбе. Мужа можешь выбрать сама, — ехидно завершила наставница, прекрасно зная, что выбора у молодой женщины теперь быть не может, хотя и многие другие с удовольствием женились бы на ней.
"Ну вот. Завтра день коронации, а потом свадьба. Наконец-то вернусь в жизнь. Вернусь к тем, кто меня любит" — думала новая Высокородная.
Её дочурка Элирасса внешне казалась нормальным ребёнком, хотя у неё почти сразу же были какие-то задумчивые глаза, и порою она странно затихала, как будто прислушиваясь к чему-то недоступному остальным. Тора и Лира Клинагора она очень полюбила и в их присутствии всё время улыбалась. А вот когда её показали королю Красгору и наследнику Картору, она вначале съёжилась и лишь затем робко улыбнулась Картору. Тот в ответ отбросил на секунду внешнюю сдержанность, схватил малышку на руки и поцеловал, но потом немедленно отдал матери и няньке. На Толтиссу же девочка смотрела с каким-то страхом в глазах и дичилась её.
* * *
Тор за время испытаний своей жены успел сходить в полугодовое паломничество в монастырь Ломо, где защитил второе открытие. После защиты он попросил собрать братьев-алхимиков, аналитиков и философов на закрытое обсуждение. Удивившись столь странной компании, в которой не было оружейников, Настоятель разрешил.
Тор ещё в Колинстринне собственноручно вырезал дощечки и наделал ксилографов своих записей о пришедшей ему в ходе анализа работ по двум открытиям общей идее.
— Понимаете, каждое открытие имеет по крайней мере ещё одно, двойственное ему открытие. У каждой сети есть двойственная сеть. Каждой диаграмме соотношений соответствует двойственная диаграмма. Вот на этих бумагах у меня записаны результаты лет размышлений. Я готов их объяснить.
Философы были некомпетентны в аналитике, в столь абстрактных понятиях, как диаграммы и многомерные пространства. Аналитики тоже: как оказалось, каждый знал свою область, а Тор вынужден был разбираться в понятиях многих областей. Кто знал топологию, плавал в алгебре, кто знал алгебру, плавал в численных методах. Возражения были самыми разнообразными, например, такими:
— Измерений у знания и души много, а ты, мастер, рассматриваешь как основу для двойственности плоские сети. Вот у тебя и получаются плоские выводы. (Философ)
— Сеть у тебя не планарная получилась. Как же ты берёшь двойственную? И что это за идеальное пространство здесь якобы возникает? (Аналитик-тополог)
— Одно и то же вещество всегда должно давать один и те же результаты. А у тебя всё варьируется в зависимости от метода обработки (Алхимик).
— Алгебраические выводы не обоснованы. Мастер говорит о полугруппах, а там нет ассоциативности. Он говорит о диаграммах, но здесь нечто странное: не категории, а какие-то смеси разнородных структур. И вдобавок, после получения формулы он её как-то странно видоизменяет из "практических и технологических" соображений. (Аналитик-алгебраист)
— Тор говорит о науке, а использует духовные понятия. Давно известно, что в науке нельзя ссылаться ни на что духовное: ни на утверждение, ни на его отрицание. (Философ)
Словом, бумаги забрали у Тора и поместили их в архив для использования в качестве испытания для молодых докторов в интердисциплинарных областях: если сумеет он в чем-то здесь разобраться, очень хорошо. Опровергнет — прекрасно. А вдруг кто-то сумеет найти в этой сверхценной работе нечто ценное и корректно его обосновать.
После защиты несколько месяцев Кристрорс совершенствовал свои духовные навыки и изучал потаённые древние книги. Но мысль о том, почему же совершенно не поняли его общую идею по крайней мере удвоения изобретений, всё равно иногда мучила его по ночам. Он даже сочинил стихотворение о непроторённых путях.
Перевал
И снова разветвляется дорога,
На перевале камень, сед и мшист.
Здесь далеко от власти, близко к Богу
И воздух опьяняюще душист.
С горы отлично видно перспективу,
На птиц и тех взираешь свысока.
Карабкался, дополз, увидел диво.
Ну что же, наслаждайся им... пока.
С лица стряхнувши грязь и корку пота
Сел, вязь старинной надписи обтёр
И прочитал: "Есть торный путь: в болото.
А два других — на плаху и костёр".
Рвут в клочья кожу тёрен с ежевикой,
Кричи без страха: не слыхать твой стон.
Рискнув пробраться бездорожьем диким
И топь оставил сзади, и кордон.
Сразу после возвращения он официально поднял до первого ученика двух своих подмастерьев: Лира Клинагора и Ина Акротаринга. А заодно объявил всем, что ему дано право после того, как эти двое станут Мастерами или же откажутся от подъема, взять ещё двух первых учеников, не в пример остальным Великим Мастерам. Ведь два открытия первой категории у одного человека были второй раз в истории Великих Мастеров.
* * *
Князь Клингор за это время успел провести тяжелейшую войну с чин-чин.
Начиналось всё отлично. Сначала он подсказал коллаборационисту и перебежчику гуну Сунь Зану из княжества Вуй, что северо-западный сосед, княжество Жуй, уж очень распоясалось, оскорбляет его подданных, называя их трусами и предателями, пограбило пару вуйских торговцев и заняло спорный клочок земли на границе. На спорные земли отбыл княжич Сунь Сзуй, побил и прогнал обосновавшихся там жуйских пастухов, заодно зайдя на бесспорные земли и там немного покуражившись (без убийств) в паре деревень. От пришедших усмирить буяна жуйских войск он просто сбежал и явился с жалобой к отцу. Сидевший рядом с гуном Клингор покачал головой и неожиданно вступил в разговор:
— Княжич, ты кровь проливал?
— Если не считать крови из носа у нескольких наглых мужиков, немного крови на спине у выпоротых, и крови, пошедшей у девственниц, принявших в тело моих воинов — ни капли.
— Достойный и правдивый ответ. А в твоём войске семь раненых. Значит, жуйцы напали на тебя первыми и я обязан защитить союзника и отомстить жуйцам.
Когда на княжество Жуй двинулось войско Клингора, перетрусивший князь выслал посольство. Послов, даже не выслушав, раздели догола, слегка выпороли, обмазали смолой, вываляли в перьях и отослали назад. Письменное послание Клингор бросил в огонь, не читая. Такой ответ показал князю, что ему остаётся лишь бежать или сражаться. Он предпочёл сражаться. Неделю оборонялась столица княжества Каозанг, а затем князёк ночью ускакал просить подмоги у соседей, оставив командование наследнику. Павшие духом жители открыли ворота и город был отдан на три дня на разграбление. А княжич Сзуй, которого при бегстве после провокации пару раз крепко огрели по спине плетью преследовавшие воины-жуйцы, ответил на их сдержанность (могли бы и убить княжича, но предпочли не проливать его кровь) вполне в духе шжи: велел своим воинам перебить всех оставшихся в городе мужчин из княжеского рода жуйцев. Клингор, услышав об этом, немедленно двинулся остановить кровопролитие, но по пути почему-то всё время отвлекался на мелкие инциденты и не успел ничего сделать, кроме как похоронить с почестями убитых. С глубоким вздохом и слезами на глазах он отдал княжество во временное управление гуну Сунь Зану, выговорив его наследнику:
— Если бы ты не запятнал себя излишней жестокостью и низкой местью, я бы назначил правителем тебя. А сейчас тебе предстоит ещё изжить у себя наклонности тирана, поэтому я тебя с дюжиной твоих друзей забираю к себе в армию. Смой свой грех доблестью своею, и ты станешь мне лучшим другом навсегда.
У видевших это (в особенности у шжи, свои-то уже знали способности Хитроумного) выступили слёзы на глазах и все умилились,
Потратив ещё пару недель на разграбление княжества Жуй, старки двинулись наконец-то усмирять восставших чин-чин, которые уже успокоились, считая, что грозовую тучу пронесло мимо них. Соседи жуйцев так за них и не вступились, и. более того, предложили жуй-хоу Као Мяо уйти подальше, дабы не провоцировать смертеподобного Клингора.
* * *
Полтора года провёл Клингор в землях чин-чин, это было намного дольше того, что он планировал заранее.
Чин-чин не стали вступать в открытый бой и перешли к партизанской войне под руководством Шамо: вождя одного из племён, которого подняли как князя. Клингор занял пять городов и оказался осаждён в них летучими отрядами чин-чин. Он пытался улестить соседние деревни, но большинство жителей смотрело исподлобья злыми глазами, и партизаны по-прежнему находили поддержку. Он перешёл к тактике огня и меча, но и жестокость не помогала. Войско начинало терять боевой дух, некоторые волонтёры являлись к князю и заявляли о конце своей службы. Это было их право, их приходилось отпускать. Чин-чин не нападали на тех, кто, нашив на одежду жёлтые полосы, открыто шел домой. Это хитрый и способный Шамо провел жёсткой рукой, казнив до третьего колена всех родичей нескольких, кто позарился на "лёгкую добычу". Осознав, что обещания вождя не трогать уходящих — правда, уже многие из добровольцев потянулись отказываться от службы. Начались случаи дезертирства среди воинов. Клингор собрал сходку, громовой речью уговорил добровольцев потерпеть ещё пару недель и вышел с войском искать Шамо, бросив без охраны города.
Шамо польстился на шанс захватить город Иньсам, который считался главным в стране чин-чин, и попался в ловушку Клингора, который всё рассчитал заранее. Большинство отряда чин-чин ушло, поскольку воины Клингора стремились, согласно его приказу, взять самого Шамо и по возможности живым и невредимым. Это им удалось, и Шамо притащили на аркане перед светлые очи Клингора. Всё войско ожидало, что Шамо казнят либо немедленно отошлют в Карлинор или, по крайней мере, королю Зирварны. Но Клингор несколько дней держал его в лагере как почётного пленника, пируя с ним, несмотря на диалог, состоявшийся в первый же день.
— Вождь, ты доблестно сражался за свой народ. Прекрати бунтовать, ты сохранишь жизнь свою и всех близких своих, имущество. Получишь гражданство Империи и титул и будешь по-прежнему править народом своим как верный вассал Зирварны. Ваш народ сохранит свои обычаи и свои законы, пока вы судитесь между собой.
— Нет! Я не склонюсь! Народ поднимал меня не для того, чтобы я его продал.
— Если ты отказываешься, я казню тебя и убью всех членов твоей семьи, где бы они ни пытались укрыться, а всех людей твоего рода сделаю рабами.
— Не изрекай пустые слова! Меня ты казнить можешь, а наш народ всё равно тебе не покорится. Даже если ты, знаменитый своим хитроумием и жестокостью, доберешься до моих близких, они будут рады умереть за свободу! Но до них ещё нужно добраться.
И, несмотря на такое, Клингор не казнил наглеца, а каждый вечер угощал его. Воины возмутились, и многие потребовали отпустить их. Шамо всё это видел и слышал, и заявил Клингору, который неожиданно спросил его, что тот сделает, если его отпустят?
— Ты взял меня в плен, не победив нас. Если ты одолеешь нас в открытом сражении, я перестану бунтовать и признаю твоё превосходство.
Неожиданно для Шамо, Клингор велел той же ночью выдать ему коня и оружие и отпустить на все четыре стороны, а войску объявил, что Шамо подчинится, если его победят в открытой битве, и что битва скоро будет. Настроение воинов переменилось, они рвались в бой.
А Шамо, думая, что войско принца упало духом и разбегается, собрал отовсюду отряды чин-чин и подошёл через неделю к лагерю Клингора. Стороны обменялись вестниками и решили, что битва будет завтра на широком поле возле старкского лагеря. Шамо с удовольствием согласился на это: скорее всего старки после поражения побегут в лагерь, там их можно будет всех захватить. За ночь к Шамо подошло ещё несколько отрядов, старки не беспокоили чин-чин, и утром войско чин-чин стало строиться на поле битвы, будучи уверенным в победе.
Но, оказывается, старки уже построились, и на ещё не приобретшее форму воинство чин-чин двинулись старкские манипулы. Часть чин-чин ударилась в панику и начала разбегаться, но вождь Шамо всё-таки восстановил порядок и собирался перейти в наступление с трёх сторон, используя своё явное численное превосходство. Старки, увидев, что чин-чин не разбежались, остановились и встретили ответный натиск железной стеной. Чин-чин отхлынули, затем налетели вторично и в бешеном ударе нанесли старкам достаточно большие потери, но строй не поколебался, хотя поредел и съёжился.
— Ещё пара ударов, и мы съедим их! — кричал Шамо, вдохновляя своих на продолжение битвы.
Чин-чин восстановили порядок и вновь помчались на старков, но в этот момент с тыла и флангов появились засадные отряды Клингора. Натиск моментально превратился в общее бегство. А Шамо, собрав вокруг себя лучших воинов, прикрывал своих людей, отчаянно пытаясь пробиться к Клингору и вызывая его на поединок. В итоге он вновь оказался в плену.
— Это не ты меня взял в плен! Это я сам пошел на смерть или позор, чтобы спасти моих людей! — прокричал вождь восставших в лицо Клингору.
— Ну и посмотри на своих людей, которые теперь стали рабами. Посмотри на трупы своих воинов. Это так вы за свободу боретесь, чтобы попасть в могилу или в рабство? — ехидно ответил принц.
— Вижу я, что и ваших много вам придется хоронить. В конце концов все они уйдут в ту же землю, куда сегодня уйду я. Те, кто спаслись, выберут нового вождя и постепенно вас уничтожат.
— Упорный же ты! А когда бы ты согласился принести присягу на верность?
— Никогда этого не случится! Разве что ты вновь меня победишь не на окраинах наших земель, а в их сердце. Сунься-ка туда!
— Надоело мне с тобой разговаривать! Проведите его по лагерю, покажите, сколько у нас припасов, чтобы он не думал, что возьмёт нас измором. А затем дайте ему коня и пусть проваливает пытаться сражаться вновь! — И Клингор демонстративно отвернулся от пленника.
Ошеломлённый Шамо пришпорил коня и помчался к своим. Он сообразил, что склад провианта и вооружений можно было бы сжечь, и тем самым заставить старков убраться. Своим людям Шамо сказал, что ему удалось раздобыть коня и ускользнуть от старков. Это было почти правдой, поскольку воины по дороге насмехались над ним, а кое-кто пытался или прикончить, или по крайней мере ранить.
Но, когда Шамо напал на склады старков, его уже поджидали, и он вновь оказался в плену. Он ругался, скрежетал зубами, проклинал хитрость и коварство Клингора, вызывал его на поединок, но Клингор лишь пару раз огрел его плетью и велел вновь дать коня и прогнать на все четыре стороны.
