Ангел отпустил девушку, еще раз полюбовался на красоту и улыбнулся.
— Пора. Очнулся мой брат. Я хочу поговорить... Ты простишь?
— О чем ты? — Мора едва сдерживала эмоции, ощущая, как радуга прокатывает через все тело, как в голове смешиваются эмоции и... Габриэль, которого нельзя не любить. Поцеловать? Он не поймет: ни благоговения, ни страсти... Прошло опьянение, остался лишь привкус, такой сладостный, что каждый раз, даже при воспоминании, по коже пробегают мурашки.
— Ни о чем, — короткое касание, и юноша шагнул за порог, так никогда и не увидев слез, покатившихся по щекам подруги.
Он шел медленно, подавляя новые и новые волны в зерцале. Боялся упасть и закричать от разрывающей сердце тоски. Змий! Мой граан... Почему я не могу забыть? Еще один шаг, с усилием, еще один — прижаться к стене и отдышаться. Прорастает в зерцале огонь! Бьется пульсом, тошнотой... Мешает сосредоточиться, размывает очертания пространства.
Нельзя думать и звать тебя, запрещенное блаженство. Как сладко спалось на широкой груди.
— Микаэль, как ты? Прошла лихорадка? — взять себя в руки и, робко остановившись в дверях каюты, посмотреть на брата. Как бы ни было сложно, сказать первое слово.
— Как хорошо, что ты пришел, — Микаэль, до этого завтракавший, вскочил из-за стола и бросился к ангелу, крепко обнял, а затем быстро закрыл дверь от случайных свидетелей и лишних ушей. — Ты не представляешь, как я рад, что мы наконец можем поговорить...
— О чем? — Габриэль смутился страстности и горячим поцелуям юноши, но отстраниться не решился, тем более теперь, когда Микаэль столько пережил.
— О вране. О нас с тобой. — губы брата коснулись нежностью губ Агнца, а тот опешил, потому что руки с явным желанием теперь мяли его ягодицы.
— Что ты делаешь? — только и успел спросить, прежде чем в рот не проник язык горячей волной. Он прошелся по небу, заводящими изгибами нарисовал дорожку страсти. Руки оттолкнули Микаэля. — Прекрати!
— Зачем прекращать? Я никак забыть не могу ту ночь...
— Ты не в себе. Замолчи. — Габриэль и до этого чувствовавший стыд, теперь покраснел до корней волос.
— Дело не в гормонах. В наших настоящих желаниях. Неужели ты не понял? Неужели не хочешь Змия?
Юноша задохнулся.
— Мне нравился его член. Очень. Когда он мощно входит внутрь. Когда заставляет стонать и все внутри ему отдается...
— Микаэль!
— Я хочу вас обоих. Хочу тебя трахать, — брат опять заграбастал Габриэля в объятия, покрыл горячими поцелуями, не обращая внимания на сопротивление, и завалил бы в кровать, если бы юноша не вырвался и не выскочил за дверь в полном ужасе.
Тот мальчик, крылатый, веселый, чистый, исчез навсегда. Дыхание перехватывало, на коже горели следы влажных губ. И хотелось закрыться руками, провалиться сквозь миры в ничто, лишь бы не сознавать, что теперь одиночество выше самого высокого неба.
— Посмотрел? — это неожиданным призраком всплыл за спиной охотник. — Чем ты лучше сейчас? А?
— Ничем, — Габриэль не смел поднять глаз.
— Вот и я так думаю. — презрительное хмыканье. — Ты не только не сопротивлялся, ты, оказывается, любишь Зверя!
Юноша еще ниже опустил голову, а волосы его вспыхнули ярко, как закатное солнце. Михель сразу отступил, опасаясь очередной неконтролируемой вспышки. Но Агнц посмотрел на мужчину осуждающе.
— Читаешь мне морали, а сам боишься, — сказал с ледяным оттенком. — Это твой Сариил заставил меня посмотреть на Микаэля?
— Слишком много в тебе самоволия, брат! И вран — тоже. Возможно, ты не замечаешь, но Сейшаат успел заразить тебя хаосом. Загляни в глубину. Пойми, мы тебе не враги.
— Тогда скажи, если я недостоин ритуала. Если не оправдываю высокого предназначения, то какой во мне толк?
Молодой охотник не ответил.
— И зачем вы сделали меня пленником? — продолжил спрашивать Габриэль, пока шел за высоченным провожатым по коридору. — Чем вы тогда лучше демонов?
— Чем? — полуоборот головы. — Ты правда хочешь это понять? Ты, который почти год во время войны кувыркался в кровати?
Новая вспышка света в волосах. Яркие картинки полета над озерами. Тошнота, подкатывающая к горлу, биение чужого сердца внутри. Юноша остолбенел. Биение? Что это? Коснулся ладошкой зерцала и уловил неясное шевеление, словно что-то затрепетало крыльями, испуганно сжалось в комок и спряталось за сотнями отражений. Змий, неужели? Это произошло... И наверняка, ты знал!
— Что остановился? Придумываешь, чем будешь обманывать Сариила?
— Нет, — ангел решительно шагнул к двери. — Но нам действительно всегда есть о чем поговорить... — скорбная складка у лица. — в отличие от тебя... Великий воин!
Сущий сидел у раскрытого иллюминатора, любуясь фантастическим пейзажем. Его одежда, прическа, выверенность позы как всегда были безупречны, только теперь ангел видел основной изъян — темное, как сам Змий, зерцало, за которым скрывалось нечто, не подвластное пониманию. Все также струился мягкий алый свет крыльев. И от лица, бледного, с глубокими серыми глазами, невозможно было отвести глаз.
— Садись, Габриэль. — жрец указал на мягкое, обитое парчой кресло. И юноша послушно сел, хотя сердце его неистово стучало в груди, а в кончиках пальцев покалывало от напряжения. — Желаешь какао? Ты ведь любишь сладкое?
Юноша кивнул. А Сариил потянулся вверх рукой, создал темный портал, как когда-то давно граан, и поставил перед ангелом чашку ароматного, огненного напитка.
— Еще что-нибудь? Булочки? Фрукты?
— Кормишь как преступника перед казнью? — Габриэль и сам не ожидал, что позволит себе такие речи. Брови Сариила взлетели, на щеках, матовых, гладких, появился нежный румянец.
— Ты действительно вырос, мой светлый брат, — вежливо ответил он, складывая руки на столе. — Но вот вежливости так и не научился.
— Вероятно, это реакция на твои поступки, Сариил, — юноша старался держаться ровно, но кресло было выбрано так, чтобы утопать в мягкости и выглядеть беззащитным. — Ты настроил Михеля против меня...
— Великий охотник не ребенок. Он знает, что такое влияние врана. А ты — его жертва. Моя главная обязанность — направлять тебя. Ведь по сути ты еще не достиг полной трансформации, не имеешь опыта и не вникаешь в суть твоего предназначения. Ты влюбился, забыл обо всем. Бросился в омут без оглядки. Пропуская мимо то, что делает тот, кто так глубоко вошел в твое сердце.
— А в твое? Он вошел и в твое сердце?
— Замечательный вопрос. Не ты ли вчера открыл для себя, что Змий мой сати. — высший ангел снисходительно улыбнулся. — И наверняка, ты уже решил, что я держу его на коротком поводке.
— Так оно и есть.
— Лишь в той части, где заканчивается твое влияние, мой мальчик. С некоторых пор Змий заметно изменился, загорелся страстью... — короткая пауза, во время которой Сариил встал и ненадолго ушел в комнату, затянулась. Вернулся жрец уже со свертком одежды, в котором узнавалась ритуальное платье — белое, с красными символами на рукавах и круглом вороте. — Надеюсь, что ты не откажешь мне в милости переодеться подобающе.
— Я не готов жертвовать ради приата.
— Это я уже понял. А ради Сейшаата?
Габриэль чуть не подавился какао.
— Или ты, отпрыск великого рода, сущий, можешь лишь брать? Забыв о том, что видел и что испытал во вране? Неужели тебе не претит тот факт, что твой любовник... УБИЙЦА! А в его власти сотни миров, по которым распространяется зараза. Ты и сам оказался под драконом. Тебе нравится быть таким, как Микаэль? Животным, которое готово исполнять волю хозяина?
Юноша отрицательно замотал головой. Он от чего-то вспомнил разговор с Дагоном в колодце коллектора. Ощутил себя болваном, подвластным чужим мнениям. Но резко очнулся от нового шевеления в груди.
Не может лгать истинное чувство. Любовь к демону — да, для ангелов преступна. Что же, значит лучше быть преступником, чем обманывать себя.
— Я люблю Сейшаата. Мне плевать, что он делает с мирами... А ты! Ты... — поиск нужных слов оборвался полуулыбкой Сариила.
— Ты, наверное, хочешь сказать, что заберешь его у меня. Да? Что я ревную, бешусь от того, что кто-то еще посмел залезть в постель к моему сати?
Как сдержаться? Как не ударить сущего по щеке? Нет в нем ни капли эмоций. Уверен он в собственных силах.
— Так и есть. Ты именно ревнуешь... — Габриэль тяжело задышал, по спине его холодом прокатилась капелька пота.
— Прекрасно. Сколько ярости! Негодования! Прекрасный Агнц, как мотылек, готов сгореть в хаосе, но не признавать ошибок.
— Пошел ты!.. — Габриэль не мог больше выносить нотаций и спокойствия Сариила, попытался встать, но осознал внезапно, что кресло крепко держит его.
Глаза жреца недобро вспыхнули.
— Хватит! Ты будешь подчиняться, — с нажимом сказал он, разворачивая одежду. — Достаточно и так далеко зашло. Сейшаата ты не получишь. Я никому, даже такому чудесному принцу, не позволю менять ход вещей и равновесие из-за какой-то страсти.
То, что происходило потом, совершенно лишило Габриэля свободы. Из темного зерцала жрец вытянул тонкую сеть и опутал юношу с ног до головы. Совершенно невидимая, она заставляла исполнять каждый приказ, произнесенный Сариилом.
— Надевай! — рука протянула юноше жертвенное платье. Ангел избавился от прежней одежды и теперь стоял перед высшим сущим, не в состоянии даже говорить. — сейчас мы приведем твои волосы в порядок, — густой гребень начал расчесывать белые пряди, затем пальцы долго вплетали шелк и бусины. — совсем другое дело. Очень красивый мальчик! — сказал Сариил. — Дай мне запястья.
Агнц протянул вперед руки, а жрец достал коробочку с охрой и начал разрисовывать кожу символами, необходимыми для правильного горения.
— Когда мы прибудем в приат, ты скажешь братьям: Я готов гореть во имя света. Понял? —
согласный кивок.
— Над тобой совершат очистительную процедуру и возведут в храме над источником. Ты будешь стоять и не сдвинешься с места до самого конца, даже если будет очень больно.
Новое согласие.
— Прекрасно. Меня можешь называть только "мой господин" в присутствии посторонних. Ну, вот и все... — Сариил открыл дверь и впустил все это время ожидавшего Михеля.
— Он готов, — сказал ровно. — Наш брат истинный Агнц.
Молодой охотник просветлел. А в глазах Габриэля появились слезы. Безмолвный, скрученный болезненными переплетениями сетей высшего крылатого, он оказался заложником уже на пароме. но и сойдя на землю, оставался под неусыпным контролем Михеля и Сариила. Охотник с нежностью гладил светлые волосы, а жрец постоянно обнимал юношу, целовал, причем иногда так страстно, что заставлял дрожать, уже в повозке, предназначенной для перемещения, Сариил уже бесстыдно целовал шею и плечо юноши, оставляя на коже влажные дорожки. Затем притянул ближе, обнял сзади и начал водить по соскам. Сидевший спереди Михель и вновь впавший в странное состояние эйфории Микаэль словно ничего не замечали, а в это время язык Сариила уже пробегал по ушной раковине, и руки его мяли член прямо через ткань.
— Прощайте, Мора, — жрец помахал рабыне, которая осталась на причале. — Удачно вам добраться домой. — одновременно с этим пальцы уже начали водить от головки по древку.
— До ритуала ты у меня покричишь, — тихо шепнул Сариил. — Ты ведь любишь кричать?
Габриэль дернулся — бесполезно, сеть только сильнее натянулась.
— Если бы ты не был таким упрямым, я бы позволил тебе и дальше натягиваться на Змия. Но тебе нужно все больше территории. Давай, приподнимай свою попку. — юноша, подчиняясь приказу, привстал, жрец потянул ткань вверх. Прижал два пальца к входу. — Садись на них.
Сопротивление мышц, проникновение внутрь, и вот уже нельзя остановить быстрых движений, от которых голова кружится и так сложно подавлять стоны. — Нравится? Как ты это делал с Сейшаатом? Вот так? — сильный толчок внутри, растягивание мышц. — Все в вашем теле готово отдаваться... Но любить вы не умеете. И таких, как ты, я убирал с пути не раз.
Голос высшего лился потоком грязи, погружая Габриэля все глубже в омут. Он не заметил, как пропали постройки, как бескрайняя пустыня внезапно сменилась апельсиновыми рощами. И новый приат встретил скитальцев с распростертыми объятьями.
Юношу все сильнее скручивала сеть. А судьба казалась предрешенной, потому что выхода нет. И свобода похожа на мираж.
— Мой господин, — это Михель быстро вылетел из повозки и теперь помогал высшему ангелу спуститься на землю новой родины. Летящий шелк, струящийся шифон, гордая осанка настоящего властителя мира. — Какие приказания?
До чего довел охотника! Раболепие, покорство, глупая, почти собачья преданность в глазах. Новый приат строили четыре ангела, но править в нем будет сущий с темным зерцалом.
Габриэль попытался рыпнуться вновь.
Сариил повернулся к юноше полубоком, из-под длинных ресниц сверкнула молния.
— Дорога была долгой, мой супруг. Ты глава клана. Тебе решать, когда следует провести ритуал горения и навеки закрыть приат. — голова жреца покорно склонилась. А Михель с такой страстью прижал мерзавца к груди, что сердце Габриэля защемило. Он уже мысленно видел, как братья возводят его на возвышение, над самым центром источника, как внизу плескается свет...
И прощался с любимым Змием, с тайной, которая шевелилась, подчиняясь тревоге, в груди. Ребенок. Неужели я никогда не скажу тебе об этом, мой жестокий демон? Неужели все закончится так? Как ты мог меня предать? Лишь если не любил ни секунды, ни дня...
Озера. Бескрайние озера. Облик Малала. Поцелуй полета. Закрыть бы глаза и исчезнуть и раствориться. Не для тебя создавал дракон прекрасный мир: серая гладь воды — это глаза Сариила. Струящийся ядовитый туман — его волосы. Синие деревья — ваши сладкие ночи. Но... Слеза покатилась вниз по щеке. Я любил тебя, Змий. И теперь не верю, что ты использовал меня.
42
Какие чувства испытываешь, когда восходишь на эшафот? Такие, словно ты можешь сорваться, взлететь и не возвращаться уже никогда. Тают ритуальные свечи в руках крылатых братьев, в каждом из которых сокрыта капля тьмы. Стоит со свечой и Микаэль, находящийся в каком-то странном, почти мистическом состоянии. Его качает из стороны в сторону. Его аура окрашена тьмой, словно игла продолжает до сих пор терзать каналы в спине. А Сариил, что одет в красный фаэлот — длинное платье с широкими рукавами, — читает тихо молитвы великому источнику, который очистит обязательно мир от зла, вернет равновесие и порядок.
Ноги не слушались Габриэля, когда два серафима шли позади по ступенькам к белому кругу с выписанными алым символами. Агнц постоянно спотыкался, путался в складках ритуального наряда, так часто применяемого для свадебных церемоний. Сказать хоть слово протеста? К чему? Даже если бы противник сейчас освободил от сетей, ничего бы не изменилось. Змий выбросил юношу, потому что не хотел изменять заведенный порядок вещей. И быть одним из многих — вот участь истинных глупцов, поддавшихся искренним чувствам и нырнувшим на самое дно, в бездну, где падение сперва кажется полетом, а затем превращается в пытку.
