Биллу с самого детства приходилось участвовать в драках. Вначале, с покойным кузеном, который был старше Билла на три года и немного крупнее. Потом вражда прекратилась, превратившись, если не в дружбу, то в товарищество и взаимовыручку. Затем пришлось самоутверждаться в Джексонвилле, где местные парни пытались вразумить "тупых фермеров". Ну, а потом дошло и до жестоких боёв с индейцами из резервации. Здесь уж всё было по-настоящему — от поломанных костей и выбитых зубов, до поножовщины, когда никто из противников не хотел признавать себя побеждённым. Косой шрам на груди остался у Билла после столкновения с метисом Джеком, носящим второе имя "Сидящий бык" в честь одного из индейских вождей прошлого, который по утверждению метиса был его предком.
Так что никаких шансов у "Красавчика" не было. И ушёл он с места драки своими ногами только потому, что Билл не желал угодить на гауптвахту. Пришлось Полонски научиться язык придерживать. И только в присутствии лейтенанта он мог позволить съязвить что-либо по поводу "тупого фермера".
— Зачем тебе медаль, деревенщина? — Наседал "Красавчик". — Любимой корове на шею повесишь?
— Полонски! — Вмешался вдруг лейтенант.
— Да, сэр! — Отреагировал тот, как привык это делать за более чем год службы во взводе. Даже от пулемёта отвернулся.
Остальные солдаты расчёта недобро покосились на него. Отличиться перед начальством "Красавчик" всегда умел, но время и место выбрал неподходящее.
— Заткнись, дурак! — Одёрнул его лейтенант. — И запомни, что эта деревенщина тебе, возможно, сейчас жизнь спасла. А в следующий раз он этого делать не станет! — Лейтенант прервался на несколько секунд, а потом добавил. — И правильно сделает!
Солдаты удивлённо смотрели на своего командира, впервые высказавшего замечание в столь резкой форме. А лейтенант поморщился от боли, поправил раненую руку и завершил разговор фразой, предназначенной для всех солдат своего подразделения.
— Началась война. Учитесь терпеть друг друга, если хотите остаться живыми.
Бомбардировщик коснулся колёсами палубы, пробежал по ней несколько десятков метров и зацепил трос аэрофишинёра. Качнуло вперёд от резкого торможения, самолёт клюнул носом и остановился. Капитан первого ранга Футида облегчённо вздохнул. Горючего оставалось не более чем на пару кругов, если бы ему не дали разрешение на посадку, то оставалось только одно — набрать высоту и подать команду покинуть самолёт. Или же садиться на другой корабль. Но что произошло на "Акаги"? Почему его так долго держали в воздухе? Отсоединив ремни и откинув фонарь, Футида покинул бомбардировщик.
— Что у вас произошло? — Сердито приветствовал он оказавшегося на пути матроса.
Тот только растерянно кивнул головой в сторону командного "острова" корабля. Футида с трудом удержался от того, чтобы рявкнуть на забывшего про субординацию моряка, глянул в указанном направлении и заспешил туда. Такое скопление офицеров могло обозначать только что-то очень серьёзное.
Растерянная и хмурая толпа стояла вокруг лежащего на палубе человека в адмиральском мундире. Что-то в теле было неправильно. Футида поднял взгляд выше и понял — у адмирала не было головы! Потом заметил кровавую лужу под белоснежным мундиром. Окинул взглядом стоящих вокруг офицеров, нашёл капитана второго ранга Гэнду.
— Да что здесь произошло?
— У одного из бомбардировщиков при посадке сломалась стойка шасси. Была повреждена осколками зенитных снарядов. — Гэнда придвинулся к нему и стал прояснять ситуацию. — Его ударило крылом об палубу. Крыло разлетелось на осколки. Один из осколков попал в адмирала Нагумо и оторвал ему голову.
— А что он делал на палубе? — Футида почувствовал, как внутри разливается с трудом сдерживаемое бешенство.
— Встречал героев! — Торжественно произнёс Гэнда, хотя в глубине его глаз читалось, что думает он по поводу такого поведения командующего флотом абсолютно другое.
Футида стянул с головы лётный шлем и едва не швырнул его на палубу, но сдержался, понимая, что столь явное проявление чувств ему не к лицу. "Старый дурак" решил насладиться триумфом и потерял голову. Смерть, несомненно, достойная! Но что теперь будет с операцией? У Футиды были сомнения, что и вице-адмирал Нагумо решится на продолжение налётов, но после этого события у него появилось твёрдое убеждение — всё закончилось. После смерти командующего "Ударным отрядом" начальник штаба контр-адмирал Кусака непременно свернёт операцию.
Футида развернулся и пошёл к своему самолёту. Нужно было забрать фотоаппарат и отдать команду о проявлении плёнки и печати фотографий.
Густой чёрный дым полностью затянул небо над гаванью, клубился и тянулся вверх в районе расположения наиболее пострадавших кораблей и полыхающего нефтехранилища. Героические усилия пожарных расчётов и выделенных воинских частей позволили только локализовать пожар в разбомблённых танках, не позволяя ему приблизится к неповреждённым емкостям с мазутом для корабельных топок и дальних цистерн с самым опасным содержимым — миллионами галлонов авиационного бензина.
Адмирал Киммель оторвался от зрелища горящей нефти. Самое трудное позади. Если японцы не совершат ещё один налёт, то почти половину горючего удастся спасти. По срокам время ещё одного налёта уже вышло, больше семи часов прошло. Японские адмиралы должны прекрасно понимать, что наносить третий удар нужно было сразу, а не ждать половину дня.
Есть два вывода из отсутствия над Пёрл-Харбором японской авиации. Или дальнейшие налёты и не планировались, или отправлять в третий налёт нечего. Вторая волна японских бомбардировщиков ушла изрядно ощипанной. Его подчинённые сообщили о шестидесяти сбитых самолётах. Если отбросить неизбежную долю преувеличений и двойных подсчётов, получается около двадцати пяти-тридцати машин. Армейцы над своими объектами также должны были что-то сшибить. Плюс часть японских самолётов смогла уйти обратно повреждёнными и к повторному налёту непригодными.
Адмирал вздохнул. Всё равно, даже при самом оптимистичном, для него, подсчёте сформировать ещё одну волну японские адмиралы смогли бы. А налёта нет! Адмирал нехотя выдвинул ещё одно объяснение. Японский командующий просто убеждён, что базе нанесён такой ущерб, что повторных налётов не требуется.
Нужно признать, что он прав. Ущёрб просто несопоставим. Даже допуская, что все заявленные зенитчиками и лётчиками цифры соответствуют истине, японцы потеряли около четверти участвующих в налёте машин. А от его авиации практически ничего не осталось. У генерала Шорта положение не лучше. Его самолёты даже подняться в воздух не успели — на аэродромах были расстреляны. У флота дела обстоят не так плохо, но только по чистой случайности. Адмирал сам назначил на сегодняшнее утро, несмотря на выходной, проверку боеготовности истребительной авиации. И только поэтому часть истребителей сумела подняться в воздух. И даже проредить первую волну японской авиации. Вот только кораблям помочь не успели, ибо тревога была поднята, когда на палубах линкоров стали рваться бомбы, а торпедоносцы сбросили свой смертоносный груз и уже покидали небо над гаванью. Самое страшное началось позже, когда поднятые самолёты сожгли горючее и пошли на посадку, как раз к моменту подлёта второй волны японских истребителей. Удалось сесть почти всем истребителям, но уже на взлётных полосах большая часть их машин была превращена в груды покорёженного металла. Погибло и много пилотов, а тем, которые остались живы, не на чем было взлетать.
Про корабли и вспоминать не хочется. Японцы накрыли оба авианосца, находящихся в этот момент в бухте. И если на "Лексингтоне" большинство повреждений возможно устранить, то "Энтерпрайз", скорее всего, придётся списать в металлолом. Чёртов японский бомбардировщик протаранил лётную палубу и детонировал всем своим бомбовым запасом в одной из лифтовых шахт, вызвав на ангарных палубах жуткий пожар, остановить распространение которого не удалось до сих пор. Экипаж ещё ведёт борьбу с огнём в отдельных отсеках, но всем понятно, что это бесполезно. Адмирал признаёт, что корабль обречён и только упрямство не позволяет ему отдать приказ об окончательной эвакуации ещё оставшихся в живых матросов.
"Леди Лекс" хоть и была затоплена, получив ниже ватерлинии пять попаданий торпедами, но села на грунт на ровном киле, и, в целом, пострадала меньше. Ни одна крупная бомба непосредственно в корабль не попала, а несколько мелких разнесли полётную палубу, повредили командный "остров", вызвали не особо сильные пожары на верхних, полётной и галерейной, палубах, но ни горючее, ни боезапас не пострадали. Со временем корабль восстановят, но в ближайшие месяцы у Тихоокеанского флота американских ВМС будет только один авианосец. Столь удачно отправленная на патрулирование "Саратога" осталась целой, и сейчас единственной реальной силой его флота. Авианосной эскадре уже отправлен приказ искать противника, но вряд ли самолётам "Леди Сары" удастся это сделать. Эскадра патрулирует океан южнее Гавайев, а все данные однозначно говорят о том, что японцы пришли с севера. И если командующий японской эскадрой отдал команду на отход, то они уже должны отойти к западу, или северу, на достаточное расстояние, чтобы избежать мести уцелевшей части авиации Тихоокеанского флота.
Не лучше дела и с остальными кораблями. Из семи линкоров, находившихся в гавани, четыре отправлено на дно. Все четыре торпедировали и они затонули прямо на месте своих стоянок. Три на ровном киле и только "Оклахома" перевернулась, получив за короткое время сразу четыре торпеды в левый борт. Оставшиеся три получили сильные повреждения, но не смертельные. Японцам удалось отправить на дно и несколько кораблей помельче рангом. Один крейсер, два эсминца, старый линкор "Юта" переоборудованный в мишень. Повредили три крейсера, два миноносца, пять подводных лодок, базу гидросамолётов.
Потери самолётов на аэродромах и в воздушных боях ещё не подсчитаны, но уже понятно, что они просто страшные.
Нужно признать, что от его флота осталась меньше половины.
Адмирал Киммель усмехнулся. "Его флот"! До первой реакции из Вашингтона на сегодняшние события. В военном министерстве не преминут выставить виноватым именно его — адмирала Киммеля. Ну, естественно, достанется и генералу Шорту, как командующему воинскими частями армии, расположенными на Гавайях.
Пора было принимать решение о том, что же именно докладывать в Вашингтон о потерях. Сказать ли всю правду? Или умолчать о части потерь, последствия которых можно ликвидировать достаточно быстро?
Адмирал повернулся и направился к входу в штабное здание.
Корабли "Кидо бутай" спешили на запад. Свежеющий ветер всё сильнее раскачивал авианосцы и корабли сопровождения, поднимая их на гребни всё увеличивающихся волн. Последние патрульные самолёты сели на палубы авианосцев полчаса назад, потеряв один истребитель, не сумевший вовремя среагировать на изменение наклона палубы. Самолёт вмяло в торец посадочной палубы, он мгновенно вспыхнул и огненным шаром упал в океан. Данное происшествие окончательно убедило всех в необходимости отмены патрулирования. Самолёты с оставшихся неповреждёнными американских авианосцев не смогут взлететь так же, как не смогут сделать это их японские соперники. Из зоны патрулирования базировавшейся на Гавайях авиации соединение почти вышло. Не было смысла рисковать жизнями лётчиков и машинами, да жечь драгоценный бензин. Капитан второго ранга Гэнда покинул рубку и отправился в каюту Футиды, где должны были собраться лидеры участвующих в налёте авиагрупп.
Футида был пьян. Он поднимал очередную порцию сакэ, когда в каюту вошёл Гэнда. Проводив мутным взглядом своего друга, Футида поднялся и, пошатываясь в такт качке, произнёс очередной тост за погибших пилотов.
Гэнда сел за стол и спросил у капитана третьего ранга Мурата, сидевшего ближе всего к нему.
— Переживает?
Мурата только кивнул в ответ на это, приподнял свою чашку и отхлебнул из неё один глоток. Он был практически трезв, как и остальные офицеры, находящиеся за столом.
— Надеюсь он понял, что штаб прав. — Гэнда сказал это как можно тише, обращаясь прежде всего к торпедоносцу Мурата и Итайе, лидеру истребителей.
— Да, Минору, я понял. — Неожиданно трезвым голосом ответил на его вопрос сам Футида. — Мы могли сравнять с землёй то, что ещё оставалось в гавани Пёрл-Харбора. Могли пустить на дно оставшиеся в порту корабли. Могли найти и утопить авианосцы, которых не оказалось на месте в момент атаки. Могли добить сохранившиеся у американцев самолёты. Но могли оставить там большую часть пилотов. — Футида посмотрел в глаза Гэнде. — А такую жертву я принести не могу!
Футида налил себе ещё одну чашку сакэ, выпил её и повалился на стол. Итайя и Эгуса аккуратно приподняли его под руки и отнесли на кровать.
— Может, стоило совершить ещё один налёт? — Мурата повернулся к Гэнде, бывшему непосредственным начальником авианосных групп.
— Слишком велик был риск. — Гэнда провёл взглядом по лицам своих товарищей. — Мы потеряли восемьдесят три самолёта, тридцать семь в первой волне и сорок шесть во второй. Тридцать два пикировщика, одиннадцать торпедоносцев, семь бомбардировщиков и тридцать три истребителя. Сто семнадцать оказались повреждёнными, причём девять были избиты настолько, что пришлось выбросить их за борт. А повреждения одного стоили жизни командующего флотом. — Гэнда протёр рукой красные от долгого напряжения глаза и продолжил. — Налёты стоили нам жизней ста сорока лётчиков. Ещё около пятидесяти имеют достаточно серьёзные ранения, а несколько не доживёт до утра.
Тягостное молчание воцарилось за столом. Гэнда поднял свою чашку, выпил её до дна и завершил неприятный разговор.
— Мы могли остаться без пилотов. Вряд ли повреждение ещё нескольких кораблей стоило такой большой цены. Война только начинается. И это не последний бой наших авианосцев.
Капитан второго ранга Гэнда встал из-за стола, вслед нему поднялись остальные офицеры и потянулись к выходу из каюты.
11 сентября 1941 года остров Узедом
— Вернер, а ты вправду барон? — Эльза так забавно сморщила носик, что мужчина улыбнулся.
— Абсолютная правда! — Мужчина прикоснулся к носику губами и нежно дунул своей подруге в лицо. — Могу дать клятву.
— Даже на библии? — Продолжала расспросы девушка.
Вернер чуть не рассмеялся. Это наивное дитя патриархальной баварской глубинки ещё верит в клятвы и почитает библию, как сосредоточие мудрости всех прошедших веков. Ну что же, он с радостью поклянётся, тем более, что это абсолютная правда.
— Где у тебя библия?
Эльза указала на столик, на котором действительно обнаружилась библия. Вернер даже удивился. А девочка, оказывается, набожна. Не пошёл бы вечер насмарку? Хотя, пока он её сюда вёз, она не отказывала в милых шалостях, вроде поглаживания по коленке и выше, вплоть до того места, где нога переходит в очаровательный зад. А перед дверью позволила прижать себя и дать волю рукам, проверяющим — что же там под платьем?
Вернер подошёл к столику, положил руку на библию и, стараясь сохранять абсолютное серьёзное лицо, произнёс:
