...Поблизости звонит телефон. Двинул рукой — заткнуть, понял, что не то что рукой двинуть, а даже дышать нормально не может.
— А... а...
Сосредоточил возможности всего тела, стараясь просто дышать.
Еле-еле, придал телу слабое тепло.
...Половина кожи на его теле из-за искажения синдромом А выгорела. В результате потерялась львиная доля функции дыхания кожи. Снижение температуры тела — бьющий его ненормальный озноб — происходил от отторжения атмосферы.
С огромным трудом восстановив дыхание, проверяет нервы правой руки... Пока не двигается. Она стонет от жестокого обращения. Так и первого иннинга не выдержит.
Такая ирония... Она должна была без проблем восстановиться всего за недельку отдыха, но он не может столько отдыхать. Не "не хочет", а "не может".
Занудный вой сотового в роли будильника прочно захватил блекнущее сознание.
Он видел какой-то сон...
Казалось бы, это было час назад, но на самом деле — память примерно двадцатидневной давности. Самая свежая память хранит что-то другое, злое. Девятый бьющий. Вклинившийся мужчина в черном плаще. За шажок от убиения отпущенный, пришел сюда и тут же вырубился.
— Х-х...
Неважно. Это неважно. Он выравнивает дыхание.
Сейчас важнее его собственное тело. Оно в страшном состоянии. Настолько, что отклик, который, как он думал вчера, хуже не бывает, сейчас кажется здоровой нормой. Кончики пальцев словно отморожены. Холодно. Просто холодно. Солнце так близко. Снаружи тела так жарко. Но голоса с трибун далеки. От жестокости бренного мира мутит. Совсем немножко поспал, а теперь куда ушло то былое лето?
"Естественно. Если ты не будешь планово играть, ты исчезнешь".
...В тот день мужчина в шляпе рассказывал Сэкуре Юмии, как все устроено, его слова мечутся в голове. Что жизнь в них, одержимых, поддерживают демоны. Что если демона не кормить, то, естественно, погибнут оба.
А посему — храни упорство, мстительность. Находи силы жить. Повторяй, как дозу кайфа, смертоносную игру...
"Отобьют — умрешь. Именно об этом речь. Как только проиграешь, твой жар, твоя мечта остынет".
Да... Телом его движет уже только упорство, только злоба.
Как только он потеряет этот жар, он перестанет функционировать.
— Х... а, а-а!..
Нервы правой руки стыкуются. Безрассудная злая жажда продолжать броски стартует его двигатель.
Остался один. Все нормально, еще есть кому давать подачи. Еще остаются заданные цели, предметы мести, убеждает он себя.
— Еще, только, один...
Но что делать, когда мстить будет некому? Мерзкий рингтон сбивает его с рассуждений. Сможет ли он бросать и дальше? А ведь как только бросит, узнают, что он одержим, и придется убивать, затыкая рты. Ведь ясно из самого поединка, что он убьет противника. Даже пусть сегодня он выживет, как быть с этой рукой, что завтра, может, вовсе откажет? Есть ли при всем этом смысл бросать?.. Естественно. Если никак иначе, остается только продолжать убивать бьющих. Лето не кончится. Пока есть место и есть спортсмены — не кончится. Он не может сам закончить на этом.
— Да... Я буду...
Пусть тяжело, но должен бросать всегда.
Но ради чего, вообще-то?
Он сломался. Давно оступился.
Ни собственного имени, ни этой вот причины не вспомнить. Ясно одно — броски. Покуда хватит жизни, он просто будет убивать вот этой рукой.
...Протягивает руку к упорно орущему телефону.
На дисплейчике число — восемнадцатое августа.
Звонящий — бьющий, золотой четвертый.
Ему почудилось, что он услышал последний гудок к началу игры.
"
(18.08)
В деле о маньяке имя Игурумы Казуми подняли в качестве подозреваемого утром.
Кирису Яитиро по заказу Исидзуэ Арики раздобыл товар, договорился, чтобы доставили в указанное место, и теперь шел по полям на окраине Сикуры.
Бессмысленное время. Тупо топая по полевым межам, скучающий Кирису опустил взгляд:
— Все, теперь это вопрос времени.
Арест Синкера.
Разрыв кармической связи с Игурумой Казуми.
Возможно, запоздалый, однако все еще не опущенный финальный занавес.
Каким местом это вопрос времени?
Не в состоянии уверенно ответить, крутя мысли вхолостую, Кирису направляется к лесу на окраине.
Туда, куда однажды приводил его Исидзуэ Арика. По лесу непонятно, но остановка послужит ориентиром. Он находит в лесу куб, открывает дверь. Тьма, пролегающая до подвала, навевает иллюзию, что если присмотреться, увидишь гору трупов. Насильно подавив инстинкт, что взывал об опасности для жизни, вступает во тьму. Закрывает дверь, теперь совсем темно. Как другое измерение, отрезанное от внешнего мира. Исидзуэ Арика, который может ходить сюда каждый день, как нефиг делать, ненормален, думает Кирису. Его друг давненько позиционировал себя толстокожим, но от такого низкоуровневого беспокойства, казалось бы, нельзя спастись.
Но и этот путь, вызывающий такое неизъяснимое беспокойство, в разы терпимее, чем то, что за ним, думает Кирису и затаивает дыхание. Озноб по-настоящему пробирает именно от комнаты. Колыхающаяся в рассеянном солнечном свете подземная комната и красивое человекообразное на кровати. Кирису не может выразить словами, какие чувства в нем пробуждает эта картина, но сия красота ему настолько поперек горла, что и сравнить не с чем.
— Прошу прощения...
Стучится. Ответа нет. Делай что хочешь, но голос оттуда не ответит, вспомнились слова Исидзуэ Арики.
Собравшись, открывает дверь.
Из темноты предстает сад света.
В затмевающих глаза контрастах, на кровати с балдахином лежит и отдыхает это прекрасное нечто.
Протезы только на руках. В океане потолка маячит что-то рыбоподобное. Упоминавшейся собаки нет.
— О? В чем дело, Кирису-сан?
Хозяин подземной комнаты встречает Кирису с улыбкой.
— Да к тебе-то дела нет... Арика сказал ждать здесь. Вроде по работе было.
— Гм-м... А-а, вот оно что... Вот дурачок. Почему он только о чужих делах думает всерьез?
Красивая улыбка — захотелось отвернуться.
Вот таким хозяину подземной комнаты кажется ход мыслей Исидзуэ Арики, который позвал сюда Кирису Яитиро:
— "Я умываю руки" — это прямо про него. С таким грязным нутром как можно ухаживать за красивым... а-а-а, нет сил терпеть! Такое... чрезмерное сострадание, хочется взять и смять, да?
Кирису не понимает, о чем говорит хозяин.
Но ему смутно показалось, что этот силуэт похож на Исидзуэ Арику. Они смотрят на разное, считают хорошим разное, но их глубинные чувства вроде похожи.
Кирису отогнал от себя странную фантазию и сел на софу. Не подумав, как это прилично. Потому что для Кирису силуэт на кровати — жуть, которую не стоит видеть.
— Чел. А что с твоей левой рукой?
Не выдерживает тишины и задает несущественный вопрос.
Прошлым вечером Исидзуэ Арика носил протез. Потом он вроде не приходил в это подземелье. "А если так, что за протез сейчас у хозяина?" — смутно подумал он.
— Это простая заглушка, Горе (правая нога) поделилось. Это просто формы рук и ног. Действительно полезные конечности носят другие люди.
Кирису не понимает слова Карё Кайэ. Словно тот читает по книжке с картинками. Язык вроде человеческий, но близко к тому шуму, что мозг пропускает мимо себя.
В разговоре здесь нет смысла.
Он не может терпеть молчания, но обмениваться словами еще противней... Наверно, все-таки не стоило приходить, решает Кирису и поднимается с софы.
Он не собирается полагаться на это нечто, но ведь если силуэту стукнет в голову, он может спасти одержимого! Становится стыдно за себя, что такой нетерпеливый. И вообще, он уже с этим никак не связан! Кирису поворачивается, чтобы уйти...
— А Кирису-сан, оказывается, гениальный Слагер?
...Но не успевает сбежать, как в шею впивается аркан.
— Надо же... Это Арика рассказал?
— Нет. Я еще тогда знал, что есть такой человек. Арика только имя назвал. Вот этот бандит, мол, который тут только что стоял. С его обычным неодобрительным взглядом, да с такой гордостью, что даже мне стало неловко.
Прекрасная тень задорно улыбается.
Наверное, Кирису подтолкнуло то, что это не обычная улыбка нечеловека, а такая, что всем людям хорошо знакома.
— Ах он гад... Зазнался, теперь я у него бандит?
Постоянный озноб притих, Кирису ответил легко, понося друга за спиной.
— А что сейчас? Вы уже не слагер?
— Не-а. Это было давно. Я уже в бэттер-боксе не стою. А что? Тебя вряд ли касается, каким я был бьющим.
— Разумеется. не касается. Но кое-что просто не дает покоя, и я решил спросить вас кое о чем, когда увижу; можно?
Уже который раз задаваемый вопрос... Пред ликом когда-то богоданного Слагера его хором задают все подряд. Почему он бросил бейсбол? Кирису приуныл, что и здесь его услышит.
— Скажи. Почему тебя тошнит от хоумрана?
Вопрос не в бровь, а в глаз, он даже вскинулся.
На Кирису смотрят чистые перламутровые глаза. Тот теряет чувство равновесия и плюхается обратно на софу. ...Нет, его сознание пошатнулось не из-за взора Карё Кайэ. Сам его вопрос был грехом Кирису Яитиро, от которого тот не мог отвернуться.
— Причины, по которым вы с ним продолжали и бросили, скорее всего, слабо связаны, но от них кое-что прояснится. Так что? Возможно, посредством истории Кирису-сан мне придет в голову, как спасти Игуруму Казуми... А может, разнеся головы десяткам человек, кое-кому не хватает мужества на простое чистосердечное признание?
Рассудок прерывается. От одного слова мысли человека, бывшего Кирису Яитиро, истираются.
"Убил десятки человек". Этот бред, о котором знал только сам Кирису, явно радует вот этот силуэт.
— Вы же с этой мыслью пришли? Иначе не подошли бы и близко к такому подземелью. Да, эту наглость я прощаю. Скольких людей ранила твоя бесчувственность, ты наверняка первым ощущаешь... Ну же. Лучше расскажи интересную историю!
Почему Игурума Казуми продолжает бросать мяч.
Почему Кирису Яитиро бросил бейсбол.
— Эти две причины абсолютно непохожи, но родились из одного и того же. Это все, что я хочу знать. Ни твои грехи, ни правосудие мне неинтересны.
Я просто хочу услышать твою историю, говорит демон.
...Слишком долго скрываемое давление, а может, он подумал, что этому демону не грех рассказать что угодно.
Завороженный мужчина тихонько, как на исповеди, начал повесть о финале своей юности.
?
Кирису Яитиро познакомился с Нисино Харусуми осенью, когда учился в первом классе старшей школы.
Кирису уже всерьез увлекся бейсболом, но в другом месте окружение возлагало на него большие надежды.
В средней школе он, без горячности к бейсболу, жил жизнью трудного подростка, и по поступлении в старшую не оборвал приятельских связей с той стороны. Для него бейсбол — главная линия, но это не значило, что он легко смотрел на заигрывания с этими ребятами.
А "старшим братом" одного старшеклассника Кирису Яитиро и был Нисино Харусуми. Старшеклассник его просто представил Кирису как "старшего старшего", но с этого дня Нисино положил глаз на парня, как на "полезного младшего братика". Видимо, почувствовал выдающийся талант, прирожденную звездность. Ему не нравился этот пацан, но он точно пригодится. Школьный набор кадров по форме якудза.
Кирису, член бейсбольного клуба, играл с городскими друзьями, но никогда не переступал черту. Сколько раз Нисино и команда его зазывали, столько раз он складывал ладошки, как монах: не трогайте, пока я в бейсболе! — и избегал необратимых шагов.
Этот баланс нарушился, когда Кирису только-только стал второклассником.
Когда он узнал о тогдашнем старшом Нисино Харусуми, Аояги Масаси.
Ветвь семьи Седа, группировка Нанасэ. Силовая группировка широкого профиля, главенствующая в Сикуре.
Все, кроме главы группировки, приняли бокалы верности молодому боссу... практически директору компании, но молодой босс, его присные и все их младшие в сумме составляли организацию из около четырехсот человек.
Нисино Харусуми выделялся из младших боссов. Он еще десять лет назад лично контролировал наркотики — странный тип. Это потому, что в начале девяностых группировка получала с наркотиков недостаточную прибыль, и это дело называли низами из низов. Какая-то даже не халява, а работа, когда много суеты, а денег чуть. Даже для них, хулиганов, кто был вынужден помимо наркотиков возиться с продажей подпольных видеозаписей, это была третьесортная работа. Речь идет о тех временах, когда денежный оборот и недвижимость еще приносили легкую прибыль.
И вот над этим тогдашним парией, Нисино Харусуми, шефствовал Аояги, исстари снабжал группировку деньгами с финоборота и был "вором по учебнику".
Отношения этих двоих были явственно натянутыми, понятно почему. Аояги считал, что Нисино — низкосортный тип, которого надо только ругать, а Нисино Харусуми считал Аояги несправедливым старшим.
Впридачу, что для Нисино было неудачной обстановкой, группировка Нанасэ, клятвы которой он держал, являлась силовым формированием старого образца. В ней придавалось значение, разумеется, наживе, но еще больше — жизни "по понятиям". Ее кредо — силовой подход превыше барыша, и олицетворял это кредо Аояги Масаси.
Но с их развитием эти "понятия" приходили в упадок. Эпоха обязывала для продвижения группировки больше думать о современном стиле жизни, чем о преданности былому. И вот Нисино Харусуми набрал мощь, и его выход на равный уровень с его старшим, Аояги, стал лишь вопросом времени.
Если Нисино был соответствующим эпохе вором, то Аояги был вором, оставленным позади. Эпоха, когда они грудью встречали ветра, бросая насмешливый вызов обществу, закончилась. Даже в самих "понятиях" силовых формирований наметился сдвиг на общегосударственном уровне, а они удерживали позу старых лет. Даже не чувствовали необходимости что-то менять.
...Прямо скажем, Аояги Масаси был из того сорта людей, что одержимы силой. Для него приоритетным был не барыш предприятия, но грубая сила от его избыточности.
Этот человек, ведший счета незаконного финансового предприятия, промышлял ростовщичеством не ради денег, а чтобы загонять в угол заемщиков. Он намеренно раздавал деньги людям, очевидно неспособным к отдаче, и последовательно издевался над ними. Под его рукой разрушались жизни; немало заемщиков с ними расстались.
Нисино Харусуми — тоже дуб дубом, но по сравнению с Аояги Масаси еще как-то по-человечески разумен.
Он понимал, что через несколько лет организация группировки изменится, понимал, как, скидывая цены на наркотики по мере роста сети распространения, надежно и уверенно извлекать прибыль, и специально впрягся в синекуру, которую все в группировке недооценивали.
Рожденного с душой задиры Аояги все это неимоверно раздражало. С тех пор по-хитровански собиравшему мелочь Нисино много раз доставались пинки и унижения. С тех пор как их позиции начали меняться местами, все неуклонно шло к худшему. Нисино не раз и не два был на грани смерти. Еще через год смена позиций стала очевидной. Но этот год он мог и не протянуть; в то время это было, можно сказать, величайшим беспокойством Нисино Харусуми.
