— Что значит 'какого дракона'? — Даркус скрестил на груди руки и приподнял бровь.
— Я не это хотела сказать, мой мальчик. Это всего лишь оборот речи. Но что она здесь делает? — завопила дриада, указывая пальцем на оттку.
Лала поднялась, отряхнулась и прижалась к боку Предрассветного. Она едва доставала ему до плеча и по сравнению с гибким натренированным телом молодого Правителя казалась совсем крошечной.
— А что, боишься, что уведу?
— Поганка! Как ты смеешь общаться с моим иллитири?
— Ох, ох, так уж и твоим, так уж и иллитири? — Лала показала дриаде язык и потянула Даркуса за руку. — Ну, давай, Даркус, пожалуйста, просто зайдешь в гости. Ты не обязан становиться оттом по духу, ты можешь стать оттом по зову сердца.
Последние слова Лала произнесла с придыханием, внимательно следя за реакцией темнокожей дриады. Даркус переводил взгляд с одной на другую, не понимая, чем отличаются отты по духу от оттов по зову сердца. И он-то здесь причем?
Эра не произнесла ни звука, но так резко вытянула вперед руки, что стремительный воздушный поток отбросил жемчужную богиню в сторону. Лес завыл, послышался громкий скрип, ветви начали гнуться к земле, а потом с силой вцеплялись друг в друга, не давая Лале сбежать. Земля задрожала, но Лала лишь беззаботно расхохоталась:
— Подумаешь, как страшно! — и щелкнула пальцами.
В тот же миг небо сотрясли раскаты грома. Вот только молний все не было, лишь тучи набежали и становились все темнее и темнее, пока не превратились в фиолетово-черные. А потом начался кошмар: из сгустившихся туч полетели разноцветные молнии, Эра рассыпалась тысячью маленьких темнокожих фей, и разряды, не долетая до земли, стали гоняться за ними. Лала хохотала, пока из земли не вырвались острые корни и не врезались в жемчужное тело, исторгая из горла оттки удивленный и яростный крик.
Между деревьями петляли темнокожие феи, посылая на голову Лалы все новые и новые проклятья. От центра леса стали расходиться круги Силы, сминая все на своем пути. Коричневатые и зеленые цвета Праматери и морские — Лалы, эти круги со скоростью ветра мчались друг против друга, сталкивались и оглушая звоном округу. Схватившиеся земная и водная стихии разлетались из леса, поднимая воду из ближайших рек и озер и корежа землю глубокими трещинами и острыми скалами.
Казалось, сама земля гудела, а озера и реки посходили с ума. Потрескивающие молнии не успевали за маленькими Эрами и со свистом врезались в деревья. Лес вспыхнул. Древние исполины, исторгнув из глубин единый гортанный стон, закачались, заскрипели ветвями в попытке потушить пламя.
— Они живые, вы что, совсем ополоумели? — закричал Даркус, распахивая черные иллюзорные крылья.
Потоки воздуха, созданные мощными крыльями, пытались потушить пламя, Даркус выкрикивал слова древнего заклинания и втягивал в себя разбушевавшуюся стихию. И богини, залюбовавшись разгневанным Предрассветным, отвлеклись и забыли, из-за чего в очередной раз повздорили. Под натиском Правителя реки возвращались в свои берега, земля латала дыры и затягивала скалы в свои глубины. А Даркус бился с пламенем, пытаясь спасти древний лес от полного уничтожения.
Только на следующий день Предрассветный узнал, что маленькая ссора богинь унесла жизни более сотни смертных и пару десятков светлых эльфов. Посевы были уничтожены, близлежащие деревеньки смыло водным потоком. В городах начался голод. А Эра с Лалой не соглашались вмешаться, твердя Даркусу о сохранении баланса.
Даркус высказал все, что о них думает. Он был в такой ярости, мечась в попытке помочь пострадавшим, что духи первые дни не решались заговорить с ним. Эра даже не знала, что в том пламени погибли не только древние исполины, но и маленькие феи, в том числе и родители Кнопочки. У Лютика обгорели крылья, из ярко-лимонных они превратились в черные, и фей не мог больше подняться в небо.
Все попытки духов к сближению пресекались Предрассветным мгновенно. Ни угрозы, ни уговоры не помогали богиням помириться с Драконом. Даркус их просто не замечал, будто смертный, прошедший мимо феи.
Рыжая Кнопочка, необычно тихая для своего неуемного характера, не слезала с рук Мироздателя, а Лютик заполз на его плечо и только подрагивал обугленными крыльями, не в силах взлететь. У Дара сердце кровью обливалось, когда маленький фей судорожно сжимал его волосы в пухлых ладошках, пытаясь укрыться в черном шелке всякий раз, когда Эра или Лала проходили мимо. Малютки даже спали в постели Правителя, и Даркус боялся лишний раз повернуться, чтобы, не дай Создатель, не раздавить кого-то из них. Аарон же гневно сопел в обе дырки, но Дар прекрасно знал, что и Хищник также волнуется.
Вместе с Ксандром и Полдоном Даркус организовал несколько отрядов: лекари и строители сновали то тут, то там по всей территории иллитири. Предрассветный не мог покидать Светлоэльфийскую империю, но послал на помощь человеческим государствам несколько сотен красновласых эльфов из клана Супримо.
Затаившись в глубине леса, Эра наблюдала за своим мальчиком глазами выживших фей. Лала же ходила за ним, как привязанная, искренне не понимая, за что он так злится на нее. Но шло время и бессмертный дух, этот беззаботный и вечный ребенок, с каждым днем становилась все молчаливее и все ниже опускала кудрявую голову. Вынужденная находиться в душных комнатах, где стонали больные и раненые, она поражалась, с каким терпением Даркус раз за разом плетет заклинание стазиса, своеобразной заморозки, чтобы облегчить страдания перед операцией, или ассистирует красноволосым лекарям клана Супримо.
Из-под длинных ресниц Предрассветный наблюдал, как капризная богиня подает бинты или вытирает испарину со лба раненых, и тихая улыбка освещала его лицо.
Полным ходом шла работа по восстановлению поселений: стараясь заручиться поддержкой Правителя, знатные эльфы один за другим предлагали свои услуги. И у деревенских глаза на лоб полезли от удивления, когда вместо подачки в виде пары-тройки рабочих в ворота под предводительством самого желтоглазого Владыки десятками входили Старейшины и министры в простых штанах и рубашках нарочито потрепанного вида. Полдон вместе с Ксандром таскали доски, Провидица Мара с остальными эльфийками готовили обеды, а Даркус, развлекая детей, вырезал им из дерева игрушки, да вплетал охранные руны в узоры домов. Местные девушки хихикающей стайкой сопровождали Правителя, мешая Ксандру с Полдоном нормально работать. Хранители то и дело посматривали, с кем заговорил их Владыка, и до Дара стали долетать проклятья то от Диеро, то от Комподжоу, когда один из них отвлекался и либо ронял на другого тяжеленные брусья, либо вколачивал гвоздь прямиком в руку.
'Сущие дети', — качал головою Правитель.
Ни с Эрой, ни с Лалой он так и не разговаривал. Духи терпели две недели. На третьей Даркусу удалось взять с них клятву не мериться силами и не выступать друг против друга, раз это причиняет вред окружающим. Эра кривилась, Лала же виновато качала головой. Но никто из них не хотел лишаться Даркуса, и клятва была принесена.
С той самой осени разрушительные природные катаклизмы прекратились на долгие годы, в человеческие храмы приходило все больше и больше верующих, а жрицы клана ту Эрро славили Праматерь за любовь и заботу о своих детях'.
* * *
— Даркус! Ты меня слышишь, Даркус? Или ты теперь принципиально откликаешься на Дени? — насмешливый голос Полдона выдернул Дени из прошлого.
От воспоминаний еще сильней разболелась голова.
'Нет, звать Эру на помощь — чистое безумие, но вот проведать Лалу... — Предрассветный прищурился. — Захочет ли вечно юный дух помочь мне? Хоть какая-то, но надежда'.
— Я устал и хочу спать, — отрывисто бросил Предрассветный.
Полдон приблизился к полупрозрачному 'сыну', Дени попытался не кривиться от отвращения.
— Не забудь свои клятвы, Даркус. Несколько месяцев — и ты мой. Поверь, я смогу распорядиться твоей Силой.
— Не сомневаюсь, — сглотнул Дени подступивший комок. — Жду этого дня с нетерпением.
И под громогласный хохот Наместника его душа возвратилась в тело.
* * *
В полумраке Дени рассмотрел своего Хранителя, его серебристые глаза, наполненные тревогой, горькие складки в уголках бледных губ. Сжавшись в комочек, Дени натянул одеяло до самого подбородка. Было так холодно, словно ледяной ветер дул изнутри. Ксандр закутал его в два одеяла и крепко держал за руку, стараясь сделать вид, что не замечает, как дрожит принц. Сил на слезы у него уже не было, да Дени и не хотел лишний раз беспокоить Хранителя. Некому было рассказать, что все внутренности скрутило от страха, что теперь он будет жить в ожидании того дня, когда обезумивший Полдон получит доступ к магии древних.
'Нет, нет, не думать об этом, я справлюсь, все хорошо, я дышу, все нормально', — Дени натянул одеяло, чтобы Ксандр не видел, как дрожат побелевшие губы.
Самое страшное, если о клятве услышит Ксандр. А Лея? Дени знал, что она предпочтет умереть, но не видеть, как Полдон будет выкачивать из ее сына последние силы. Изо дня в день... Но Лея с Ксандром не понимали, что Дени попросту не сможет лишиться родных.
Замкнутый круг.
Часы пробили сначала полночь, потом час, половину второго... Напряжение не отпускало Дени, и Ксандр все крепче и крепче сжимал его ледяные руки. Три одеяла — а Дени все равно не может согреться.
В изголовье кровати примостился господин Дудок и начал рассказывать о своих странствиях, изредка скрипя стулом и то и дело поправляя очки. Ему вторил красноволосый Суон, отвлекая принца, когда менял повязки или читал еще одно обезболивающее заклятие. Но ничто из этого не трогало Дени, перед глазами все еще стоял Полдон, с головы до ног запятнанный кровью, на полу лежала избитая Лея, а где-то в углу сидел Олли, раскачиваясь из стороны в сторону, и лепетал, как ребенок:
— Мам, где мёй медвезёнок? Посему папа кричит? Я босёй, это не луза подо мной. Мам, мама, дедушка игает с тобой? И посему ты голая, вы игаете в лекая?
'Я справлюсь, я справлюсь', — повторял Дени, как заведенный, пока напряжение не лишило сознания, и он не провалился в абсолютную темноту.
'Я снова ослеп? Почему я ничего не вижу?' — Дени вытянул руку, но не увидел ничего, все та же тьма, а он парил в невесомости, не чувствуя собственного тела.
Тогда Предрассветный взмахнул руками в бессознательном желании удержаться, но земли не было, и он начал падать, все ниже и ниже. С гулом и свистом, один, в абсолютной темноте.
Но не успел он как следует испугаться, как нежные руки обняли и прижали к себе. Падение остановилось.
'Дуэно, дуэно, моя, моя дуэно!' — Дени замер на миг, а потом закричал, заревел, громко, в голос, так, как может позволить себя плакать только ребенок. Руки дуэно дрожали.
Тьма, дыхание, поцелуи.
Дени подставлял лицо, губы, вырывая стон из груди дуэно. Его обнимали, его прижимали к себе самые любимые, самые нежные руки на свете. В этих руках Дени был слабым, в этих руках Дени был сильным, он мог быть каким угодно, оставаясь при этом собой. Не нужно было притворяться, не нужно было изображать Правителя.
— Мне страшно, я не знаю, что делать, — задыхался маленький принц, и Тьма приходила в отчаяние от его горя.
— Как только проснешься... не медли... только кровь... это привязка, она не позволит... — голос дуэно, глубокий, чувственный, Дени тонул в его переливах, забывая обо всем на свете. 'Зачем я здесь? Почему плакал? Все не важно, кроме дуэно...'
— Дени, ты меня слушаешь?
— Ммм?
— Самое главное, чтобы Полдон не...
'В один только голос можно влюбиться...'
— И не забудь о том, что нужен будет только один...
'У меня мурашки по всему телу...'
— Очень важно не перепутать...
'Продолжай, говори, только не останавливайся', — Дени щурился от удовольствия.
— ...потом побрей Ксана наголо, и все же отвесь Полдону хороший пинок под зад.
— Да-да, побрить, пнуть... Ничего сложного... Что? Что ты сказала?
Тьма улыбнулась:
— Неисправимый.
— Этого я не помню, — пробурчал Дени, прижимаясь к дуэно, словно котенок.
— Невозможный.
— А вот с этим можно поспорить, — довольная мордашка тянулась к губам.
— Упрямый, добрый, любимый... — голос Тьмы охрип от желания.
— Да, кажется, это все я, — расплылся в улыбке эльфенок.
Тьма заливисто расхохоталась.
'Что может быть лучше этого голоса? Только смех, — замирал от счастья ребенок. — Ох, нет, я ошибся, я просто забыл... Конечно же! Поцелуи!'
И Дени отдался нежным губам, моля всех богов, чтобы не просыпаться, ведь сны о дуэно — это единственное, что у него было.
— Ты помнишь, как сильно я люблю тебя? — шептал родной голос.
Дени фыркнул от возмущения:
— Благодаря кое-кому у меня весьма избирательная память.
Тьма тихо улыбнулась и потерлась щекой о белоснежную макушку:
— Так нужно, душа моя.
— Я знаю.
— И я сделаю все, чтобы ты был счастлив.
— Тогда просто будь со мной. Разве это так сложно?
Отчаяние дуэно резануло по Предрассветному.
'Нет, я не позволю моей половинке страдать, все, что угодно, только не это!'
Дуэно хотела что-то сказать, но эльфенок не дал сделать этого, потянувшись всем телом и прильнув к желанным губам.
— Тогда просто согрей меня, — выдохнул Дени.
Одно движение рукой — и дуэно разрывает Пустоту, притягивая тем самым звезды, самые яркие, самые чистые, до которых только можно было дотянуться.
— Тепло, — прошептал Дени.
— Люблю тебя, — отозвалась Тьма, целуя эльфенка и укрывая его в свою нежность.
Звезды сияли.
Глава 48
'Мир удивителен. Только что меня разрывало пополам от боли и отвращения, а спустя всего лишь пару минут мое сердце бьется и кричит от радости: 'Дуэно, дуэно!' Если бы только я вспомнил, если бы только Она была рядом...'
Дени открыл глаза и прищурился, стараясь определить, наступило ли утро. В комнате было темно, но на самом востоке небо становилось серым. Скоро рассвет, и до того, как все проснутся, Дени предстояло столько сделать! Его половинка, его дуэно, позаботилась о том, чтобы эльфенок, наконец, прислушался к ее словам, и запомнил, что нужно сделать перед отъездом.
'Дуэно', — Дени зажмурился, улыбаясь. Ему до сих пор казалось, что тепло любимой согревает изнутри, а родные руки прижимают к груди, и желанные губы шепчут, что его любят...
'Куда же мне деть свою нежность? Где мне искать тебя?' — счастье и отчаянье бились внутри, то проигрывая, то побеждая друг друга. А Дени все гадал, как выглядит его половинка, как ее имя. Где они в первый раз встретились? Были ли счастливы? Столько вопросов, столько сомнений! 'Если воспоминания были озарены счастьем, то зачем ты лишила меня их?' — хотелось кричать эльфенку.
Нет, Дени не верил, что эти воспоминания сломают его. Стоило вспомнить лицо Даркуса, когда он говорил о любимой. Верующий, узревший своего Бога, женщина, в первый раз увидевшая свое дитя, не могли выглядеть счастливее Предрассветного. Дени смахнул навернувшиеся слезы. 'Хватит реветь. Мне необходимо быть сильным'.
