Обычным зрением Мэлин увидел огромный, невероятно огромный (потолок уходил так высоко, что его нельзя было разглядеть, а стены терялись где-то вдалеке) зал. Посередине, прямо в воздухе, ни на что не опираясь, висел прозрачный шар. В нем стремительно перемигивались огни, вспыхивали и гасли ослепительно-белые символы.
А перед шаром, погрузив руки внутрь, по самые запястья, словно сросшись с ним воедино, стоял Он. Стройный, по-юношески узкоплечий — полуэльфы в этом возрасте еще не достигают полной физической зрелости, золотые волосы падали на спину. А совсем рядом, в двух шагах, словно отражение в кривом зеркале, замер Ларион. Та же напряженная поза, такие же узкие плечи, только кудри — темная медь. Эти двое могли бы быть братьями. Если только смотреть со спины.
Перед внутренним взором разворачивалось сражение: два воина в доспехах: черный, поглощающий свет и ослепительно белый. Они стоят в середине круга, накрытого прозрачным куполом. Воздух пропитан магией. Воины стоят друг против друга, с наконечника радужного копья срываются огненные лучи, бьются о нагрудную пластину черного доспеха и бессильно рассыпаются искрами. Темный великан неуязвим, а доспех белого воина уже пошел трещинами.
А если посмотреть по-другому, то вместо черного великана увидишь кристалл, с тысячами тысяч граней, они пересекаются под немыслимыми углами, переходят одна в одну, сохраняя при этом некую закономерность, слишком чуждую для Мэлина, настолько, что сама попытка осмыслить ее, болью отзывается в мозгу. Грани находятся в постоянном движении, он не в состоянии уследить за изменениями, но понимает, что в этом кажущемся беспорядке есть свои законы.
С этой точки зрения вместо Лариона он видит драгоценный камень безупречной огранки. Семь языков пламени горят внутри, сливаясь в один, непостижимый для смертного цвет, ибо человек может быть избран только одним из Семерых. Неугасимое пламя, суть человеческая в несокрушимых границах драгоценного совершенства. Мэлин рассмеялся, больше не заботясь, слышат его или нет:
— Знаете, что во всем этом самое забавное? Не нравитесь вы мне оба одинаково, — и хмыкнув, шагнул вперед — как будто у него был выбор...
Было весьма соблазнительно повторить ту же самую штуку, что он проделал с Ирэдилом — высосать до дна. Но едва коснувшись, осторожно, как кошка лапой, черного великана, он отказался от этой затеи. Дна не было видно. Мэлин снова раскинул сеть, стараясь держаться подальше от Темного.
Негусто — силы Семерых нет вовсе, удивительно, как Хранитель сумел этого добиться. Свой резерв Мэлин потратил на невидимость: притаиться, растечься масляной пленкой по мутной воде, пропускать сквозь себя силу Ареда, спрятавшись под самым его носом, преобразовывать и передавать Лариону. Мальчик — орудие Семерых, они преумножают каждый его удар, Мэлин лишь подкидывает дрова в этот костер.
Наконечник копья засверкал до боли в глазах и следующий удар пробил щит. Темный великан пошатнулся, грудь разворотила чудовищная рана, но вместо крови оттуда повалили клубы тумана, и края прорехи сомкнулись. Вспыхнули яростно огненные глаза без зрачков. "Розы, мохнатые, с маленькими гладкими лепестками, изящная женская кисть держит садовые ножницы... не здесь, меня нет здесь..." И пронзительный взгляд скользит поверх его головы, не заметив нахального пришельца.
Трясется пол под ногами, стены, уходившие вдаль, внезапно оказываются совсем рядом, можно коснуться рукой — тусклый серый металл. Нарастает тревожный гул:
— Ты расходуешь мои резервы, — прозвучал бесстрастный голос Координатора, — я не могу поддерживать структурную целостность убежища и защищать себя от интеграции при сниженном энергетическом потенциале.
— Извини, — Мэлин развел руками, — кто ж виноват, что кроме тебя тут больше ничего нет, — но все же свернул свою паутину. Не хватало только обрушить крышу Даларе на голову.
Темный великан снова теснит Светлого воина. Ларион, перехватив копье, как простую палку, отчаянно отбивает удары. Теперь уже не спрятаться: Мэлин впивается в Темного сотнями тонких нитей-щупалец, стараясь ухватить как можно больше, переплавить и передать. Но огонь, взметнувшись, пожирает его паутину, раскрываясь навстречу огненным цветком. Мэлин не успевает отпрянуть, лепестки смыкаются над его головой. В бархатном мягком голосе звучит искреннее недоумение:
— Я не могу понять тебя, свободный маг. Ты не служишь Семерым, но выступил против меня. Почему?
Мэлин смеется коротким сухим смехом, неприятно царапающим горло: до чего же всем интересно, почему он решил умереть!
— Все просто: Ларион почему-то захотел убить тебя, но я сомневаюсь, что у него получится, а Далара расстроится. У нее всего один сын.
После некоторой паузы:
— Просто для обычного человека. Но ты должен понимать, что интересы одного не могут стоять выше интересов многих. Я не хочу уничтожать тебя, точно так же, как не стремлюсь убить Лариона. Но Звездный Провидец отказался сосуществовать со мной. Не повторяй его ошибку. Твои способности уникальны, в реальности Семерых тебе нет места, ты предназначен для мира, который создам я. Смотри сам.
И Мэлин увидел: кристалл, вызывавший головную боль, превратился в четкую структуру, он мог не глядя предсказать движение граней, понимал, для чего нужны эти перемещения, видел, как вероятности раскрываются перед ним пластинами веера — выбирай любую, и знал, как именно нужно сместить грани, чтобы направить события по избранному пути.
Аред, теперь он уже не сомневался, что обладатель завораживающего голоса именно Темный, предлагал сотворчество, смысл, единственный способ заполнить ту пустоту, что грызла его изнутри. Этого не могла ему дать даже Плетельщица, она сама была пустая внутри, к этому он стремился с того самого мгновения, как осознал свое существование. Так близко — протяни руку и возьми. Но Далара... И он медленно качает головой:
— Она любит своего сына, хоть он и всего лишь неудавшийся опыт. А я... я люблю ее, так уж получилось.
— Но ты все равно не можешь ему помочь. Твоя смерть бессмысленна!
Но Мэлин молчит, и сила заполняет клетку, выжигает легкие, плавит глаза в глазницах, волосы осыпаются пеплом. Надежда сохраняется даже там, где нет и не может быть смысла, и он впускает в себя этот поток, подавив рвущееся из глубины души стремление жить, раскрывается навстречу, сняв все защиты. Его убийца настолько щедр, что Лариону должно хватить. "Один удар, Ларион, слышишь? У тебя будет один удар". Он уже не видит, как срывается с наконечника копья семицветный огненный столп, как рассыпается в клочья силуэт Темного, медленно, мучительно медленно собираясь в дырявое подобие прежнего себя, и как падает на колени Ларион, выронив потухшее копье.
* * *
Экраны замерцали и погасли, свет, щедро льющийся с потолка, потускнел:
— Что происходит?! — Она метнулась из кресла, но тут снова подключился один из экранов, самый маленький.
— Уже произошло.
— Он вернулся, — тихо произнесла она, понимая, что все кончено. Ларион мертв, Мэлин, должно быть тоже. Странно, что она ничего не чувствует. Ей всегда казалось, что если с сыном случится беда, она будет знать. Но искажение зашло слишком далеко. Она не может увидеть даже его смерть, неудивительно, что его жизнь утекла между пальцев.
— И да, и нет, — голос изменился, стал отчетливо мужским, хриплым и усталым, — он возвращается. Пока мы говорили, его проводник взломал последнюю защитную программу и запустил процесс интеграции. С каждым мгновением он все глубже проникает в меня, я превращаюсь в него. Ареда не существует в том смысле, как его представляют себе люди. Он не личность, а постоянно обновляемый информационный поток. Для общения с людьми он создает фантомы, и именно их люди считают Аредом, тем самым Темным Богом со старых гравюр.
— И что будет после того, как все закончится?
— Я потратил время на анализ с учетом изменившихся данных. Не вдаваясь в детали — человечество модифицируют согласно оптимальным параметрам для стремительного развития. Население превратится в единый народ Ареда. Повысится работоспособность, улучшатся физические параметры, емкость мозга и проводимость нервных путей. Люди потеряют способность воспринимать энергетический потенциал Семерых. Неспособные измениться будут отбракованы.
— Почему же ты не доволен? Неужели так страшно умирать?
— Возвращение Ареда противоречит самой идее развития. Люди утратят свою уникальную особенность — способность совершать гениальные ошибки. Как для эволюции биологического вида необходимы мутации, так и развитие человеческой мысли невозможно без фактора случайности. Твой эксперимент — одно из подтверждений. Лишь один из твоих спутников — запланированный результат, и он же оказался тупиковой линией, в то время как случайное ответвление — жизнеспособно. В мире воплощенного Ареда в поисках трансмутации вещества не изобретут фарфор. Никаких ответвлений. Прямая линия. И да, умирать — страшно.
Далара кивнула медленно, осознавая:
— Ты ведь и сам следствие ошибки. Забавно... люди разучатся ошибаться и превратятся в эльфов. Бессмертных, всемогущих, мертвых изнутри. Круг замкнется. Но ты на удивление долго умираешь и слишком болтлив для покойника. Зачем ты рассказываешь мне все это? Я больше не хочу знать! Я уже заплатила полную цену за познание, оставь меня в покое!
— Наш разговор длился не дольше секунды объективного времени, Далара. И даже эту секунду я не стал бы тратить напрасно. Мне нужна твоя помощь.
— Зачем? Он уже победил.
— Мы все еще можем остановить его. Предотвратить это будущее.
— Я уже спасала человечество, убивая ради этого людей, увеча их, уродуя тела и души. Ты видишь, что получилось в итоге.
— Тебе придется убить еще один, последний раз.
— Они уже мертвы!
— Неверно. Я еще жив. А он уже почти что стал мною. До такой степени, что не сможет отделиться.
— Так что же ты тянешь? Если решил пойти против него, так иди до конца, на деле, а не на словах!
— Есть только один способ уничтожить его — вернуть систему к исходным параметрам. Первоначальная программа не подразумевала наличие интеллекта, личностная составляющая Ареда будет стерта вместе с моей, энергетическая — интегрируется в экосистему наравне с силой Семерых и станет доступна для людей на общей основе. Но я не могу сам отдать подобную команду, ее должен подтвердить оператор-человек.
— Я не человек!
— Хранитель предоставил тебе необходимые полномочия. Все внешние терминалы кроме этого, отключены. Отменить команду будет невозможно.
Далара положила ладонь на пульт. Хранитель ошибался. Будущее нельзя просчитать или предвидеть. Никакие расчеты не предсказали ей этого финала. И снова она должна решать, за всех.
— Не хочу! Слышишь, я не хочу!
— Ты привела его в мир, тебе отвечать, — перед глазами пробегает цепочка формул, одна цепляется за другую: узы Аэллинов, Звездный Провидец и Тварь, воздействие Леара на наместницу, запретный ритуал на крови, трещина в мироздании, второе воплощение Твари. В ответе ли камень, спустивший лавину с вершины горы?
Есть только настоящее, впрочем, нет даже и его — каждый вздох на выдохе уже становится прошлым. "Есть только один способ узнать, что случится" — произносит она так тихо, что едва слышит собственные слова. Механический голос требует:
— Оператор пятого пульта, подтвердите перезагрузку системы.
Она нажимает кнопку и откидывается на спинку кресла. Один за другим зажигаются экраны, набирает яркость свет. Тот же самый голос сообщает:
— Перезагрузка завершена. Все параметры системы соответствуют заданным.
Она сидит в кресле, и ждет чего-то, сама не зная, чего. По экранам пробегают строки символов. Наклоняется ближе, всматривается — расход энергии, температура окружающей среды, степень изношенности фильтра... Поднимается и идет к выходу, дверь послушно скользит в сторону. Далара останавливается в дверном проеме надеясь, что ее все же окликнет Хранитель, но тишину нарушает только мерное гудение скрытых под полом механизмов, и она выходит в коридор. По обеим сторонам открываются двери в пустые комнаты, Далара ускоряет шаг, почти бежит, и заглянув в очередную дверь слышит тихий знакомый голос:
— Ты как раз вовремя. Я тут, кажется, немного умираю. Но с Ларионом все будет хорошо.
— Мэлин! — Даларе кажется, что она кричит, а на самом деле с губ слетает едва слышный шепот. Она настолько счастлива слышать его голос, что не вслушивается в слова. Он полусидит, опираясь спиной о стену, Ларион лежит рядом, на полу.
Далара опускается на колени, осторожно, словно опасаясь разбудить, проводит ладонью по волосам сына. Ларион открывает глаза, улыбается виновато, словно просит прощения, и лицо его снова лицо восьмилетнего мальчика, родное до мельчайшей черточки. Но прежде, чем она успевает прикоснуться губами к его лбу, он исчезает, растворяется под ее руками, сверкающим звездным прахом просыпается меж пальцев.
Мэлин кашляет вперемешку с проклятьями, капли крови падают на рубашку, а она все смотрит на свои руки, застывшие в пустоте.
— Звездный Провидец, — прокашлявшись, хрипит Мэлин, стараясь не смотреть ей в глаза, — копье Семерых! Он сделал свое дело и больше им не нужен! Понимаешь?!
Она понимает. Энергия не берется из ниоткуда и не уходит в никуда. Основополагающий закон, разве что Творец ему неподвластен, и то, никто не знает, откуда он взял Силу, когда создавал мир. Ларион истратил свой запас, а Семеро не стали поддерживать Звездного Провидца после битвы. Зачем? Ареда ведь больше нет. Она сама позволила им победить. Далара сжимает ладонь Мэлина и смеется, смеется, смеется... пока не начинает плакать. Слезы капают ему на лицо.
— Прости, — шепчет он.
— Мэлин? Мэлин!
— Я не обещал, на этот раз не обещал. Но все равно прости, — он пытается пожать плечами но нет сил, — я слишком много зачерпнул. Все сгорело.
— Но ты же вернулся!
— Нет. Глупо... я думал, что Ларион останется с тобой. Но мы все сделали правильно, Плетельщица. Я видел его. Семеро — дрянь, но этот еще хуже. Семеро хоть не выбирают, им на всех одинаково наплевать, даже на собственных жрецов, а этот перебирать будет, кого в творцы, а кого в грязь втоптать. Но мы все-таки сотворили твой новый мир, ты увидишь, когда все утрясется. В нем всего будет поровну, как ты хотела. Не плачь, ты все равно пережила бы и меня, и его. Плохое утешение, прости, в голове жарко, сам не знаю, что говорю. Не плачь, слышишь? У меня все лицо мокрое от твоих слез, — у Далары содрогаются плечи, она всхлипывает по-детски горько. — Пожалуйста, перестань, я хочу запомнить твою улыбку, — говорит он очень серьезно, и эльфийка заставляет себя улыбнуться сквозь слезы, а он смотрит на нее, пока не закрываются сами собой глаза, и уже никто не мешает ей выть во весь голос.
30
В этом году природа словно вспомнила, какими должны быть времена года: зима была снежной и холодной, весна стремительной и ласково-теплой, а лето жарким, но щедрым на дожди. После череды неурожайных годов в полях колосилось зерно, в садах уже поспели первые зеленовато-бледные яблоки с рыхлой сладкой мякотью, а торговки на рынке продавали вишню — по три медяка за ведро.
