— Я? — девушка растерялась. — Но зачем? Ведь я же... — она осеклась, сообразив, к кому обращается. Лейда насмешливо прищурилась.
— Ты женщина? Я тоже. Сейлесс из охраны королевы — тоже... Чему это может помешать? В конце концов, я не зову тебя махать кузнечным молотом.
— А если ей не хочется? — вмешался Олрис, мрачно глядя на Лейду Гефэйр исподлобья. Лейда чуть не рассмеялась в голос. Тоже мне, защитник.
— А тебе не хочется?.. — спросила она Ингритт, вскинув бровь.
— Н-не знаю. Я не думаю, что у меня получится, — сказала Ингритт неуверенно. Лейда уже в который раз задумалась, почему ее присутствие так действует на Ингритт. Как-никак, девчонка вовсе не была застенчивой — совсем наоборот. Она гораздо меньше своего приятеля смущалась из-за своих затруднений с аэлингом и свободно разговаривала что с прислугой из дворца, что с лордом Иремом, что с тем же Олрисом, но мгновенно замолкала, стоило Лейде Гефэйр войти в комнату. Лейда не отказалась бы узнать, в чем дело. Может, Ингритт просто не привыкла к женщинам, которые вели бы себя так, как Лейда?..
— У тебя получится, — непререкаемо сказала Лейда. — Крикс рассказывал, как ты ударила Безликого горящей головней. Если ты не боец — тогда, считай, я вообще ничего в этом не смыслю. Ну так как, ты с нами?..
Разумеется, Ингритт пошла с ними. Она оказалась способной ученицей — смелой, но без глупой лихости, понятливой и удивительно выносливой. Первое время Олрис имел перед ней кое-какое преимущество за счет того, что его уже обучали обращению с мечом, но силы очень быстро выровнялись. Лейда опасалась, что соперничество на тренировочной площадке сделает их отношения еще сложнее, чем обычно, но по прошествии месяца с удивлением обнаружила, что Ингритт с Олрисом, наоборот, почти прекратили ссориться или подначивать друг друга. Олрис стал гораздо мягче, перестал все время заноситься перед Ингритт и, как иногда казалось Лейде, сильно привязался к ней самой. Во всяком случае, и он, и Ингритт продолжали держаться рядом с ней даже за пределами тренировочной площадки. Завтракали, обедали и ужинали они обычно вместе, а по вечерам часто сидели у камина в ее комнате. Олрис и Ингритт рассказывали ей про Дель-Гвинир и Эсселвиль, а Лейда вспоминала разные веселые истории про юность Крикса. Лейде даже удалось добиться, чтобы Ирем, скрепя сердце, разрешил Олрису с Ингритт выходить с ней в город — при условии, что с ними всегда будут нескольких ее солдат. Кажется, Олрис с Ингритт тогда здорово обиделись на эту оговорку. Во всяком случае, во время их первого выхода в Адель они довольно зло подшучивали над мессером Иремом, не понимавшим, что с Лейдой они и так были бы в полной безопасности. Их вера в ее силы, несомненно, грела душу, но Лейда все же сочла необходимым заступиться за мессера Ирема и сообщить, что он был совершенно прав. Советник Римкин, вбивший себе в голову, что ему непременно нужно допросить стюарда Меченого, вряд ли примирился с оскорбительным отказом, а по существующим законом свидетеля вполне возможно было привести на суд насильно. Узнай Римкин, что стюард дан-Энрикса спустился в город, с него сталось бы послать за Олрисом целый отряд.
— Ну что, продолжим?.. — предложила Лейда двум своим ученикам.
...Олрис вскочил. Ушиб на лбу все еще ныл — больше от холода, чем из-за самого удара. Он успел понадеяться, что Лейда разрешит ему опять сразиться с Ингритт, и он сможет взять реванш, но вместо этого наставница немыслимо изящным жестом выдернула из сугроба меч, так что его острие оказалось направлено куда-то между Олрисом и Ингритт, и жестом предложила им атаковать себя.
Олрис вздохнул. За этот месяц они перепробовали уже все, что можно — нападали на Лейду Гефэйр с двух сторон или держались рядом, локоть к локтю, пробовали обмануть наставницу каким-то неожиданным маневром... результат всегда был одинаковым. С некоторых пор, стоило Олрису только задуматься о нападении на Лейду, тело делалось отяжелевшим и безвольным, и вдобавок внятно ныло, протестуя против новых синяков. Олрис подозревал, что Ингритт Лейда все-таки чуть-чуть щадила, а вот ему обычно доставалось полной мерой. Все бока у Олриса болели от бесчисленных падений на утоптанный и очень твердый снег. Кувырком летя на землю, Олрис недоумевал, что же он все-таки сделал не так, а поднимаясь на ноги, мысленно обещал себе, что в следующий раз все будет по-другому. Впрочем, с каждым следующим разом в это верилось все меньше.
После одной из первых тренировок на дворе он выпросил у Рам Ашада мазь от синяков, и, стащив через голову рубашку, начал осторожно мазать свежие ушибы, костеря Лейду Гефэйр, на чем свет стоит. Ингритт сидела на своей кровати, поджав под себя ноги в темных тренировочных штанах, полученных от той же Лейды, и неласково смотрела на него.
— Я что-то не помню, чтобы ты говорил что-нибудь подобное про Дакриса. Или про этого, как там его, который занимался с тобой в Академии...
— Да потому что эта Лейда хуже их обоих, вместе взятых! — буркнул Олрис, осторожно щупая особенно болезненный ушиб возле ключицы.
— А по-моему, ты просто злишься оттого, что какая-то женщина может спокойно надавать тебе по шее, — обвиняюще заметила на это Ингритт.
— Кто бы говорил! Если все дело в том, что она женщина, тогда с чего тебе смотреть на нее волком?
Девушка внезапно покраснела.
— Вовсе я и не смотрю на нее волком!.. — с возмущением ответила она. Ее лицемерное негодование развеселило Олриса.
— Да ладно врать-то, я же не слепой! Слушай, может быть, ты ей завидуешь?.. — предположил он, ухмыляясь. "В конце концов, она-то может надавать мне по шее, а ты — нет", — хотел продолжить он, но в самую последнюю секунду прикусил язык, как громом пораженный неожиданной догадкой.
— Это из-за Крикса? — хрипло спросил он, уставившись на Ингритт. — Ты в него...
— Конечно, нет, — сказала Ингритт, но одного взгляда на ее застывшее лицо было достаточно, чтобы понять, что она лжет. Позднее Олрис часто думал, что ему стоило притвориться, что он ей поверил, но в тот момент он чувствовал себя слишком несчастным, чтобы думать о таких вещах.
— Неправда, — глухо сказал он. Глаза у Ингритт потемнели, как всегда, когда ей доводилось рассердиться не на шутку. Она подняла его рубашку с пола и швырнула ею в Олриса.
— Оставь меня в покое! Возьми мазь и выметайся к себе в комнату...
Олрис поймал рубашку и попятился к дверям, напрочь забыв про мазь и думая только о том, чтобы не встретиться глазами с Ингритт. Все казалось ему нереальным, как во сне. Способность соображать вернулась к Олрису только тогда, когда он оказался у себя. Из-за портьеры, отделявшей его комнату от спальни Ингритт, не доносилось ни единого звука, но Олрис почему-то был уверен в том, что она плачет.
Больше они никогда не возвращались к этой теме, но, когда они увиделись на следующий день, Олрис взглянул на Ингритт совершенно новыми глазами — словно она в одночасье выросла и из подруги его детства превратилась в молодую женщину, в которую он, сам об этом не подозревая, был влюблен последние несколько лет. Окажись на месте Меченного кто-нибудь другой, он бы, наверное, сходил с ума от ревности, но то, что Ингритт выбрала именно Крикса, представлялось Олрису вполне естественным.
Пожалуй, самым странным в этой ситуации казалось то, что Лейда с Ингритт замечательно поладили и, несмотря на разницу в их возрасте и положении, порой держались так, как будто были лучшими подругами. Когда они вдвоем брались поддразнивать его из-за какой-то ерунды, они казались Олрису двумя девчонками не старше его самого.
— ...Олрис, ты там, случайно, не заснул? — насмешливо спросила Лейда, опустив свой меч, как будто бы устала дожидаться нападения. — Давайте, покажите, что вы можете! Пойдем обедать, когда кто-нибудь из вас сможет меня задеть.
— То есть никогда, — шепнула Ингритт Олрису. Лейда услышала ее и рассмеялась.
— Ну, уж будто бы... Вы только постарайтесь не устраивать такой сумбур, как в прошлый раз. Действуйте слаженно! А то вы нападаете вдвоем, а дальше — каждый за себя и кто во что горазд. Попробуйте смотреть не только на меня, но и на то, что делает второй.
Олрис вздохнул и поудобнее перехватил свой меч. Ингритт была права — обедать им придется ближе к ужину.
* * *
Кэлринн прохаживался взад-вперед по комнате, размахивая в такт шагам единственной рукой и что-то бормоча себе под нос. Алвинн его не слышал, но готов был биться об заклад, что Кэлринн повторяет свою новую балладу, "Обманувший смерть". Отт сочинил ее несколько дней назад, и каждую свободную минуту принимался перекраивать какую-то строфу или подыскивать замену для банальной рифмы. Алвинн наблюдал такое уже много раз. Он знал — как только Кэлринн в первый раз исполнит свое новое произведение на публике и убедится в том, что новая баллада нравится аудитории ничуть не меньше, чем все остальные его песни, Отт угомонится и забудет о своих теперешних сомнениях. Ну а до этого момента оставалось только примириться с тем, что Кэлринн временами делался мрачнее тучи, хмурил брови, кусал губы, а итоге разражался рассуждениями в духе "только недоумок мог зарифмовать "покой"-"строкой"... Это же полное убожество!".
У Эстри терпение кончилось быстрее, чем у Алвинна.
— Если тебе во что бы то ни стало нужно бегать взад-вперед, спускайся в сад, — заметила она с досадой. — У меня в глазах рябит от этих мельтешений.
Отт остановился.
— Видеть больше не могу этот проклятый сад, — сказал он мрачно. — Хотя эта комната ничуть не лучше... Сколько это еще будет продолжаться? Мы сидим тут, словно в заточении. Я даже не уверен, что Атталу доложили, что мы здесь. И каждый день одно и то же — тану нездоровится, он примет вас в другое время... Держат нас за дураков, хотя весь город знает, что Аттал ничем не болен, просто никого не хочет видеть после смерти адмирала.
Эстри тяжело вздохнула и задумчиво потерла кончик носа.
— Кто знает?.. Может быть, на его месте мы бы поступили точно так же. Сколько они были вместе, лет семнадцать? Думаю, я понимаю, что он чувствует. Когда я пытаюсь представить, как бы я жила, если бы Крикс не оказался там, на площади, и не вернул тебя назад — мне каждый раз становится так страшно и так грустно, что хочется поскорее отыскать тебя и убедиться в том, что ты живой... Но мне не нравится, что в спальне у Аттала жгут люцер. Когда я хожу по коридору, который ведет к его покоям, там почти всегда воняет дымом. Я, конечно, не считаю, что его пытаются убить, но тот, кто предложил ему лечить свою тоску люцером, дал ему очень дурной совет. Мы должны с ним поговорить. Даже если бы не поручение дан-Энрикса, все равно нельзя было бы оставить все, как есть. Нужно придумать, как привлечь его внимание.
— Поджечь дворец? — невесело пошутил Отт, теребя свой расшитый пояс. — Думаю, мы уже перепробовали все, что можно.
— Вовсе нет. На самом деле, до сих пор мы вели себя, как самые что ни на есть почтительные гости, и делали все, чего от нас требуют. "Да-да, как вам угодно, мы сейчас вернемся в свои комнаты"... "Да, конечно, мы пойдем в сто первый раз подряд гулять по саду"... — голосом примерной девочки передразнила Эстри.
— Но мы ведь и правда только гости, — рассудительно напомнил Кэлринн. — Нравится нам это или нет, мы вынуждены ждать, когда Аттал захочет нас принять. Мы же не можем перебить его охрану и ворваться к нему силой!
— Ну, конечно, нет. Но, может быть, мы сможем сделать так, чтобы он сам спустился к нам, — сказала Эстри. — У меня есть идея. Окна этой спальни выходят на ту же сторону, что окна в комнатах Аттала. Давайте дождемся темноты, запрем входную дверь и забаррикадируем ее. А после этого откроем окна настежь и будем петь как можно громче. Может быть, Аттал захочет выяснить, в чем дело.
Безликий удивленно посмотрел на Эстри. За время их знакомства Алвинн успел убедиться, что авантюризма ей не занимать, но ее нынешнее предложение казалось настоящим сумасшествием. Кэлринну тоже явно сделалось не по себе.
— Мне кажется, что это неудачная идея, — осторожно сказал он. — Ты представляешь, чем все это может кончиться?.. Если из твоей затеи ничего не выйдет, то нам, в лучшем случае, прикажут убираться с Филиса на все четыре стороны. А в худшем...
— В худшем случае Аттал сведет себя в могилу, а аварский флот поможет Олваргу занять Адель, — нетерпеливо перебила Эстри. — Крикс надеется на нас. Помнишь, ты сказал ему, что можно было бы послать на Острова кого-нибудь другого? Тем не менее, он выбрал нас троих. Мне кажется, он вправе ожидать, что мы сделаем все возможное, чтобы исполнить его поручение, даже если для этого придется рисковать. Разве не так?..
Яркие синие глаза Эстри светились воодушевлением. Безликий отвел взгляд. Смотреть на Эстри было трудно — ее пушистые волосы, как обычно, выбились из косы и окружали лицо Эстри сияющим полупрозрачным нимбом, а алое платье было таким ярким, что казалось, будто бы о ткань можно обжечься. Это сочетание — пламя и золото — нервировало Алвинна, напоминая Безликому об Альдах. Тем не менее, он должен был признать, что Эстри говорила правду.
Они провели на Филисе почти две недели, не добившись ровным счетом ничего. На все вопросы, связанные с тем, когда они смогут увидеть тана Аггертейла, приближенные Аттала отвечали так уклончиво, что впору было усомниться, знает ли Аттал об их прибытии. Если же кто-нибудь из них пытался задавать прислуге более конкретные вопросы, связанные со здоровьем тана или с тем, что он сказал, когда узнал об их приезде, собеседники не отвечали вовсе — притворялись, что оглохли, и переводили речь на посторонние предметы, вроде, например, того, что подать к ужину. Надеяться, что ситуация изменится сама собой, было бессмысленно. Если они действительно рассчитывали сделать то, о чем просил дан-Энрикс, то пора было переходить к решительным действиям.
— Эстри права. Выбора нет, надо рискнуть, — подумав, сказал Алвинн.
Отт скривился, как от запаха какой-нибудь тухлятины.
— Когда я обещал Атталу, что однажды обязательно спою свои баллады здесь, на Филисе, я представлял это совсем иначе. Я рассчитывал, что буду выступать перед людьми, которые нарочно собрались меня послушать, а не устаивать ночной дебош, — с горечью сказал он. Безликий понял, что Отт сдался — он уже не спорил, а, скорее, жаловался. — Мы же все-таки артисты, а не пьяные гуляки, которые дерут глотку у людей под окнами!..
Алвинн ухмыльнулся, осознав, что мысль о таком унижении его искусства ужасает Кэлринна даже сильнее, чем возможность встретить завтрашнее утро в местной городской тюрьме.
— Попробуй посмотреть на это дело под другим углом, — с усмешкой посоветовал Безликий. — Может, ваша музыка — единственное, что может вернуть Аттала к жизни. Ты читал трактат "О меланхолии"?
Кэлринн растерянно моргнул.
— Саккронис много раз подсовывал мне эту книгу, и я ее даже пролистал, но... увлекательной ее не назовешь, а я не занимаюсь медициной, так что я решил не тратить время.
— Там написано, что человека, который охвачен горем и апатией, следует как можно больше развлекать, поить вином, играть ему на музыкальных инструментах и не позволять ему надолго оставаться одному и погружаться в мрачные раздумья.
