— Но народ должен знать, кого выбирает, — ответил Асеро, — инки могут оценить друг друга по тому, что кто из них сделал полезного для государства, и то могут порой ошибиться. А простой обыватель, который за делами государства не следит, как он будет выбирать из тех, о ком до этого ничего не знал? Он только в своём айлью, зная людей, лично может выбрать достойнейшего, но осознанный выбор Первого Инки для него невозможен.

— Почему невозможен?

— Чтобы осознанно выбирать, нужно представлять себе последствия того или иного выбора. Кто не видит последствий, тот, по сути, бросает жребий, а кто оценивает последствия неправильно — обречён на ошибку. А ошибка в таких вопросах может поставить наше государство на грань гибели.

— Но почему?

— Потому что наибольший шанс быть избранным будет у языкастого авантюриста. Такой сумеет понравиться народу благодаря обещаниям, которые и не собирается исполнять. Для такого охмурить народ — дело техники, примерно как для опытного соблазнителя обольстить юную и восторженную девушку.

— Значит, надо чтобы народ набрался опыта. Умел бы сравнивать разные точки зрения. Например, я бы позволил каждому желающему печатать газеты или книги, какие ему заблагорассудится, и никто бы не мог наказать автора за то, что он написал что-то не то! Это у вас одна газета на всю страну, и ты, прежде чем она выйдет, читаешь все её материалы и можешь снять любой из них.

— А если бы кто-то написал и размножил бы неправду?

— Ну, тогда тот, кто уличил бы его в неправде, мог напечатать в ответ опровержение.

— Допустим, — сказал Асеро, — а если бы кто-то напечатал клевету, пятнающую честное имя ни в чём не повинного и уважаемого человека?

— Ну, тогда оклеветанный может подать в суд и выиграть дело.

— А если выиграть не удастся, то клевету в отношении его можно считать доказанной? А если, только прочитав её, несчастный сляжет с сердечным приступом? Или ещё того хуже, если от клеветы пострадает кто-то из его близких?

— Но почему следует предполагать такие крайности?

— Потому что я знаю, что пишут обо мне за рубежом, — ответил Асеро, — и пишут не по приказу, а добровольно. Те, кто ничего не знают обо мне, усиленно смакуют мои пороки, мол, я и в морях крови плаваю, и всякими мерзкими изысками типа разделанной живой рыбы развлекаюсь, а про мою похоть не говорит только ленивый. Одни дошёл даже до того, что приписал мне надругательство над родными дочерьми! Конечно, я к этим помоям привык и внимания на них не обращаю, утешаясь тем, что в моей стране такую мерзость никогда не напечатают, и ни моя мать, ни мои дочери их в жизни никогда не увидят.

— А если бы тавантисуец прочёл что-то такое, что бы было?

— Зависит от того, поверил бы или нет.

— А если бы поверил?

— Наверное, переполнился бы гневом и побежал бы меня убивать. Насильников у нас ненавидят самой жгучей ненавистью. Впрочем, на примере истории с Джоном Беком вы должны были это уже понять.

— Так разве его не за порчу водопровода повесили?

— За водопровод бы его казнили по закону, а так, не дожидаясь казни, его прикончила разгневанная толпа. Очень уж он их тогда разозлил...

Асеро знал, а точнее, догадывался, что за якобы стихийной расправой стояла на самом деле Служба Безопасности, ведь это люди Горного Ветра, услышав такое, стали зачинщиками расправы, что, впрочем, никак не отменяла ни их искреннего гнева, как и того, что подавляющее большинство простых тумбесцев их гнев разделяло. Инти как-то говорил Асеро, что совсем стихийно, без подготовки, никакую расправу никогда не вызовешь, а уж он то в таких вещах разбирался. Однако Дэниэлу обо всём этом знать было совершенно не нужно, так что Асеро продолжил самым невозмутимым образом:

— Наш народ очень горяч, и потому стоит про кого-то крикнуть, что он насильник или предатель, то обвинённый потом и трёх дней не проживёт без стражи, его просто растерзают. Именно поэтому ложные или предположительные обвинения ни в коем случае не должны широко оглашаться перед всем народом. В нашей Газете можно писать только твёрдо установленные вещи, иначе ошибка может очень дорого обойтись, ибо можно ненароком опозорить и убить невинного человека. А ведь частный газетчик способен раздуть историю чисто для перчика, чтобы привлечь внимание читателей.

— А ваш народ очень легко верит в то, что ему говорят?

— Верит. Особенно печатному слову. В книгах и прессе можно что-то недоговорить, но лгать — нельзя. Также как нельзя учить дурному, ибо научивший дурному несёт моральную ответственность за то, что натворят наученные им.

— Ну и странный у вас народ, — пожал плечами Дэниэл.

— Народ как народ, — тоже пожал плечами Асеро. — А мне кажетесь странными вы. Я читал о вашей стране книгу, где говорится, что у многих ваших людей нет пищи и крыши над головой, а вам это кажется неважным, зато такое внимание к второстепенным вопросам типа срока правления правителя.

— Откуда ты вычитал про это, Инка?

— Был у вас некий государственный муж по имени Томас Мор, и он написал книгу, которую назвал сколь полезной, сколь и забавной, в первой части которой он описал проблемы вашей родины, а во второй — свой общественный проект.

— Томас Мор жил сто лет назад, с тех пор многое поменялось.

— Разве у вас теперь нет голодных и бездомных?

— Есть, но по мне лучше голодные и бездомные, чем тирания, даже такая тирания как у Мора. Он не отрицал самоуправление, но если при этом нельзя вырасти крупным собственникам, то это самоуправление, по сути, получалось бы самоуправлением нищебродов, которое ведёт к тупику и застою, потому что нищеброды ничего не хотят, кроме как меньше работать и больше жрать. К чему им что-то новое? Новое могут создавать только деловые и предприимчивые люди, ставящие целью прибыль. А остальные могут только тупо работать из страха.

— Но ведь у нас строятся новые плотины и новые города. Мы перенимаем ваши изобретения, да и сами изобретаем. Или ты опять не веришь мне в этом, как с дорогой?

— Ваш народ жалок и забит, я не хочу жить как те, которые таскали эти камни.

— Не хочешь — твоё дело. А они не хотят жить как в Англии. И я не собираюсь превращать мою родину во вторую Англию.

— Но если ты хочешь, чтобы у вас были те же товары и изобретения, что и у нас, то придётся менять порядки. Или свернуть торговлю.

— Пока вопрос так не стоит, но лучше я сверну торговлю, чем отдам свою страну на разграбление.

— Что тебе важно, Первый Инка? Власть? Слава?

— Ни то ни другое. Что мне слава и власть, если я погублю свою Родину? Не нужна мне тогда будет и сама жизнь.

— А разве, отдав народу их поля и плотины в собственность и разделив на паи, ты погубишь её?

— Да, погублю. Ещё до того, как первые Сыны Солнца вышли из скалы, на свете существовало государство аймара, где тоже пытались построить общество разумно, и с этой целью они ограничили рынок, но только не уничтожили его совсем, и когда рынок начал разъедать план, решили, что лучше всего всё сделать паевой собственностью народа, и от этого вскоре появились нищие и богачи. Это привело их государство к гибели, и я не хочу, чтобы такая же судьба постигла и Тавантисуйю. Да и даже если бы Тавантисуйю и не погибла бы от этого напрямую — всё равно Тавантисуйю с торговлей и богачами неизбежно бы лишилась всех своих достоинств, став лишь пустой оболочкой себя прежней. А я люблю свою страну именно такой, какая она есть сейчас, а пустая оболочка мне ни к чему. Если это всё, что ты хотел обсудить со мной, то я думаю, что не стоит нам дальше тратить время на этот бесполезный разговор.

— Хорошо, Инка, я понял тебя. Тут действительно есть о чём подумать, — и тут Дэниэл опять перешёл на испанский. — Так что больше не смею отрывать Ваше Величество от летнего отдыха и удаляюсь. До встречи в столице.

— До встречи в столице, — ответил Первый Инка.

Дэниэл удалился, а Асеро направился к своей охране. Горный Хрусталь, заместитель Начальника Охраны, отёр пот со лба:

— Наконец-то это противный англичанин удалился, — сказал он. — Я не слышал вашего разговора, но, глядя на него, мне всё время казалось, что он так и хочет вцепиться тебе в горло.

— Он не сумасшедший. Но если понимать "вцепиться в горло" не буквально, то, может, и хочет. Я им мешаю, они бы предпочли более сговорчивого правителя.

— Не получат, — сказал Горный Хрусталь, — я готов отдать за тебя жизнь, Государь, многие из моих воинов тоже.

Асеро лишь благодарно улыбнулся в ответ, с грустью подумав, что как ни велики искренность и решительность Горного Хрусталя, коварство чужеземцев может оказаться сильнее. Ведь и у Атауальпы были не менее верные охранники.

Когда Асеро вернулся в замок, на столе уже был готов завтра, Инти и Луна поджидали только его.

— Пока тебя не было, у нас уже был лекарь. Осмотрел обоих. Сказал, что у Луны угрозы выкидыша уже считай нет. А мне разрешил небольшие прогулки. Я его спросил — как сердце может быть настолько неутомимым, что служит нам всю жизнь? Он ответил, что это потому, что оно успевает отдохнуть между ударами. Но если ритм сбился и стал слишком частым, оно восстановиться не успевает, и если ритм не замедлить, то беда неизбежна.

Луна добавила:

— Конечно, с одной стороны, хорошо, что носящие льяуту не могут без тебя — значит, не держат за пазухой ножа, но с другой стороны, тебе ведь тоже надо отдохнуть как следует, а они тебе не дают.

— Тут не столько они, сколько я сам не даю себе отдохнуть. Кажется, я понял, какой вопрос меня мучил. После завтрака напишу записку Киноа.

Тщательно продумывая слова, Асеро писал:

Здравствуй, Киноа!

Отчасти понимаю твои затруднения. Был у меня англичанин Дэниэл Гольд. Вёл себя относительно прилично, деликатных тем не касался, но ни до чего мы с ним так и не договорились. Он сам понял, что разговор бесполезен.

Он говорил о необходимости свободы торговли, но на общефилософском уровне, я так и не понял, зачем конкретно ему это надо. Но, думаю, с тобой или твоими подчинёнными разговор был более предметен. Не мог бы ты мне его изложить?

Да, и хотелось бы получить отчёт от Золотого Слитка, о продаже чего удалось договориться твёрдо.

Асеро

Гонец на следующий день привёз ответ:

Здравствуй, Асеро!

Мне, наверное, с самого начала нужно было изложить суть, но я думал, что её изложат сами англичане. Дело было так: ты сам знаешь, какие надежды я возлагал на обмен технологиями. Но Дэниэл ? купец и делец, а такие сами умеют только торговать и ничего более.

Асеро удовлетворённо отметил, что хоть в этом отношении Киноа трезв.

Однако я надеялся через него связаться со специалистами. Мои подчинённые приготовили списки ремёсел, специалисты по которым нам наиболее интересны, и спросил Дэниэла, сможет ли он найти таких у себя на родине. Он сказал, что знаком с такими и даже говорил с ними до поездки в Тавантисуйю. Конечно, я обрадовался.

Я спросил его, знает ли он, что между двумя войнами у нас был период, когда европейские специалисты нередко работали в Тавантисуйю. Оказалось, он знает об этом. Знает и об условиях, на которых у нас работали иностранцы. Сперва временный контракт с частичными правами, а затем на выбор — вернуться на родину с щедрой выплатой или стать тавантисуйцем и получить полные права.

Асеро знал, что частичные права покрывают основные потребности и отчуждаются только со смертью. Они есть даже у заключённых. Это право на паёк, право на помощь лекаря, право на жилище, на защиту жизни и здоровья, и т. д. Полные права — это право вступать в брак, участвовать в управлении, в том числе и занимать государственные должности и т. д. Правда, очень немногие из европейцев хотели становиться тавантисуйцами, потому что полные права означают и полные обязанности, а жить по тавантисуйским законам для европейцев было всё-таки тяжело. Кроме того, многие из них понимали, что между христианнейшими королями и язычником Манко вполне возможна война, а это ставило бы их в весьма двусмысленное положение. Но некоторые всё-таки оставались.

Дэниэл сказал, что знает об этом и даже обсуждал эту тему со своими знакомыми мастерами.

Асеро даже присвистнул от удивления. "Лихо же они подготовились, чтобы вести у нас свой бизнес", — подумал он. — "А Киноа ? простофиля, что не обратил на этот момент внимания сам и не сообщил Горному Ветру".

Они сказали, что работать на таких условиях не согласны, рисковать - так по крупному. Их условия — это паевая собственность, и никак иначе.

Я сказал, что с этим есть сложности со стороны законов, однако вполне возможно, что они преодолимы.

Асеро даже фыркнул. "Преодолимы", нечего сказать. Хотя Искристый Снег вполне может из лучших побуждений найти в законах какую-нибудь лазейку и началась бы продажа Тавантисуйю с молотка. Нет, конечно, он и тогда бы успел вмешаться, далеко бы дело не зашло, но всё же... всё же к лучшему, что англичане так настойчиво лезли к нему, а он их обломал.

В общем, узнав, что он не только знаком с горными инженерами, но и получил от них рекомендации, как они считают нужным организовать дело. Так как сам я в этом не особенно смыслю, я пригласил к себе Главного Горного Инженера и Главного Архитектора, чтобы он перед нами троими изложил свои соображения, точнее, соображения своего английского компаньона.

В общем, только этого он и ждал. Конечно, он перво-наперво пояснил, почему его компаньоны не хотели бы идти на службу государства Тавантисуйю. Во-первых, они презирают труд по найму, считая его уделом рабов, слишком позорным для свободного человека, во-вторых, по их мнению, наёмный управленец слишком несвободен в своих решениях, а, собственно, секрет успешности англичан в том и состоит, чтобы управленец действовал самостоятельно и за свои действия не перед кем не отвечал.

Ну, Главный Горный Инженер сказал, что это бред, потому что если человек не перед кем ни за что не отвечает, то кому, кроме него, может быть какая-то польза от его деятельности.

Асеро отметил про себя, что Главный Горный Инженер явно умеет зрить в корень. Хоть это радует. Может, стоит вручить ему синее льяуту? Хотя бы для того, чтобы не дал Киноа глупостей наворотить. И уже с этой мыслью Асеро продолжил чтение.

Я сказал Главному Горному Инженеру, чтобы тот пока помолчал, и дал нашему гостю высказаться. Тот спросил, возможна ли ситуация выкупа какой-то существующей шахты, и, получив отрицательный ответ, сказал, что надо строить новые и эффективные, с минимумом затрат, и развернул типичный проект, как у них строятся шахты.

У Асеро не осталось никаких сомнений, что вся эта кампания с целью заставить их торговать с Англией была продумана сильно заранее. Отвратительно и расчётливо спланирована. Он вспомнил несчастные глаза Чуткого Нюха и ещё более несчастные и безумные глаза его матери (по сравнению с ней Луна ещё легко отделалась), вспомнил несчастных племянников... сколько жизней они уже поломали ради своих мерзких планов! Как там у них говорится, "ничего личного, только бизнес"? Да, именно "бизнес", а не просто "дело".