Макс вернулся к машине, сел за руль.
— Всё, дальше дороги нет. Это просто лесная просека, да еще и вспаханная.
— Езжай, Макс, езжай.
— Куда? Завязнем в песке или в яму провалимся. Кто нас потом вытащит?
— Нет здесь ям. Я тут пешком ходила. Давай, покажи, что ты за водитель. Еще метров сто подъем, а дальше уже только вниз, еще метров триста. Доедешь — поцелую.
— В щечку?
— Посмотрим на твое поведение.
— Ладно, — улыбнулся Макс, — будем надеяться, что я буду вести себя не просто хорошо, а очень хорошо.
"Рафик", поддерживаемый антигравом, медленно покатил по просеке. Макс всеми силами изображал борьбу с бездорожьем, даже пару раз включал задний ход. Поворачиваясь, чтобы сдать назад, удавалось мельком взглянуть на Ленку. Она сидела с закрытыми глазами и чему-то улыбалась. Наконец подъем закончился и "Рафик" покатился вниз. Просека закончилась небольшой поляной, впереди были то ли какие-то низкорослые кустики, то ли высокая трава, в свете фар дальше ничего нельзя было разобрать.
— Давай, Макс, метров тридцать осталось.
"Рафик" продвинулся на требуемое расстояние. Трава на самом деле оказалась невысокой, просто она росла на возвышавшейся над поляной песчаной дюне.
— Грэйв, куда это она меня привезла? И зачем?
— Ну а ты сам как думаешь? Девушка молодая, умная, незамужняя, к тому же комсомолка, а тут такой шанс — работник культмассового сектора из ЦК комсомола республики.
— Слушай, заканчивай это свое словоблудие, я тебе не Брежнев, чтобы меня подкалывать, надоело уже. Переключайся в обычный режим.
— Режим дружеской беседы выключен. Жду дальнейших распоряжений.
— Помолчи пока вообще. Мне сейчас не до тебя.
— Макс! О чем задумался? — прервала перепалку с грэйвом Ленка. — Приехали уже, пойдем.
Макс послушно вылез из машины и побрел за Ленкой на дюну. За дюной был пляж и море.
Метра за три до воды Ленка остановилась, дождалась Макса.
— Посмотри по сторонам. Видишь что-нибудь?
— Ничего. И никого.
Ленка хмыкнула.
— Ну раз никого, может искупаемся?
— Почти середина сентября, вода, наверное, холодная.
— В этом году сентябрь очень теплый, значит и вода тоже. — Ленка нагнулась, попробовала воду рукой. Градусов тринадцать, может, даже все четырнадцать.
— Да все равно холодно.
— Ну ладно, тогда я одна. Замерзну — у тебя в машине печка есть, отогреюсь. Отвернись.
Макс отвернулся, стал рассматривать почти полную луну. Вскоре к тихому плеску волн добавились легкие шлепки по воде.
— Можешь поворачиваться, — донесся голос Ленки.
Макс медленно обернулся. Ленка, скрестив руки на груди, стояла в десяти метрах от берега и улыбалась.
— Вот, даже юбку не замочила. Неожиданно, да?
— Что неожиданно?
— А то. — Ленка подобрала юбку выше колен и побрела к берегу. — Мелко тут почему-то. Плюс парусника ни ты не видишь, ни я. И дороги сюда нет. Так, всего лишь вспаханная просека, да и она до самого пляжа не доходит.
Ленка уже стояла перед Максом и смотрела ему прямо в глаза. Макс подумал — как хорошо, что сейчас темно, Луна светит сзади и Ленке почти не видно его растерянности.
— Местные мне говорили, что по ней к морю даже грузовик проехать не может, только трактор. Какой ты молодец, Макс, стоило мне пожелать, ты сразу взял и вот так запросто проехал! Кто ты Макс, комсомольский работник или профессиональный шофер? Может ты еще и в микросхемах разбираешься? Может, и зовут тебя вовсе не Макс? Откуда ты у нас взялся? Ну что ты все время молчишь?
— Лен, меня на самом деле зовут Макс.
Света луны оказалось достаточно для того, чтобы увидеть, как в глазах Ленки блеснули слезы.
— Сколько сейчас времени, Макс?
— Без семи десять.
— Точно? Ты же на часы не смотрел... — Ленка ухватила Макса за пальцы и потянула его руку к свои глазам, пытаясь разглядеть стрелки. — Вот и Эдик точное время всегда без своих часов знал. Но не это главное. Часы у вас совершенно одинаковые. Ну? Скажи что-нибудь, не молчи.
Макс решился. Он много раз говорил эти слова разным женщинам, но всегда они давались ему с трудом.
— Лен, я тебя люблю.
— Ты? Да кто ты такой, чтобы меня любить? Я с тобой чуть больше часа знакома. Любишь, говоришь? И даже не спросишь, кто такой Эдик?
— Лен, Эдик — это...
— Да, — перебила Ленка, — Вот именно. Эдик — это сволочь. Я его два месяца ждала, плакала, а он сказал, что я некрасивая.
— Ничего он такого не говорил. Он просто сказал, что ты не в его вкусе...
— А ты, значит, подсматривал? Подослал ко мне тупого робота, научил его, как меня посильнее расстроить и подсматривал? Какой молодец!
— Он не робот, это был живой человек, настоящий Эдик.
— Даже так? А если бы я ему понравилась? Бросилась бы я ему на шею и стала бы целовать? А ты бы и дальше смотрел, как я целую того, кого в глаза никогда не видела? Вот такая твоя любовь, наш трусливый дон Румата? Не нужна мне такая любовь. Всё, я пошла. И не провожай меня, дорогу я знаю, уже третий раз здесь. Можешь отправляться к своей Зиночке, может она тебя подберет. А вот с Юлькой ты пролетел, могу поздравить. У нее скоро свадьба, за Сидорова замуж выходит. За комсорга нашего, Женьку. Он, когда я увольнялась, предложение ей сделал.
— А она?
— Тебя, что, действительно по голове трубой били? Я же только что сказала, что скоро свадьба. Она, правда, не сразу согласилась, но, когда узнала, что забеременела, согласилась стать Сидоровой-раз.
— От кого забеременела?
— А это у тебя, всевидящего, надо спросить.
— Я тут не при чем. Я как тогда исчез в июле, больше ни с кем из вас не виделся. Ты первая.
— Не виделся? А как же ты Юльку вылечил?
— А что, для этого надо видеться? Я в медицине ни бум-бум. Для этого всякие медицинские устройства есть. Я, как услышал о ее проблеме, сразу задание дал, чего надо — то починить. Она сама ничего не заметила — вечером спать легла, с утра проснулась уже здоровая.
— И где же ты о ее проблеме услышал?
— Помнишь, московский следователь к вам приходил, Сырцов, ну сразу после того, как вы Брежневу про меня ляпнули? Ну не мог тогда я вас одних оставить с ним. Он кагэбэшник, мало ли что ему на ум придет? Ну вот я и смотрел, если что, то вмешался бы.
— И долго ты за нами присматривал?
— До тех пор, пока вы из моей квартиры не ушли, окончательно на меня разобидевшись. Вы, кстати, очень вовремя оттуда ушли. Сразу после вас туда заявился этот следователь и мне пришлось разбираться со шкурками от мандаринов. У вас ведь, оказывается, мандарины бывают только под Новый год.
— И ты все видел и все слышал?
— Всё. Я хочу прощения попросить за ту дурацкую шутку с фотографиями. Честное слово, ни один человек на Земле без моего желания не мог увидеть то, что увидели там вы. Но, вы то этого не знали, и шутка не получилась.
— Да знаю я уже, что это были не фотографии. После того, как наш московский академик привез нам документацию по производству экранов на электронной бумаге, я посмотрела образцы под микроскопом и точно так же посмотрела под ним свою фотографию. Почти то же самое, только зерна почти порядка на два меньше.
— Зерна, конечно меньше, но технология отличается как цветной телевизор от черно-белого. На один и тот же экран может смотреть сотня людей и каждый увидит то, что предназначается именно ему. И там не только сложный экран, там еще куча видеокамер и мощнейший процессор. Захочешь, я тебе потом расскажу. Если простишь. — Макс вздохнул. — Если не простишь и узнать захочешь, все равно расскажу.
— И как только тебе такая шутка в голову могла прийти? Знаешь, как мы перепугались?
— Знаю. Ты была в Ленинграде?
— Была, конечно. Нас в пятом классе на экскурсию возили.
— А в Петродворце была, ну где фонтаны?
— Была.
— Помнишь фонтаны, которые начинают работать, когда на камешек наступишь?
— Ну да, мы тогда все вымокли, но нужного камешка так и не нашли. А наша классная чуть только сама промокла, сразу нас насильно увела на солнце, сушиться.
— Вот и моя шутка из той же оперы. Нет никакого камешка. У фонтана на лавочке сидит человек, который включает и выключает воду. А я тоже сидел и включал вам нужные картинки в нужный момент.
— А чем ты нас фотографировал?
— Да не фотографировал я вас. Просто все, что я вижу и что вокруг меня происходит, автоматически записывается в память моего компьютера. Оттуда я и извлек изображения и немного переделал их в чем-то вроде фотошопа.
— В чем?
— Ну это такая специальная программа для редактирования изображений. Долго рассказывать, быстрее показать.
— Ладно, потом покажешь.
— А оно будет, это потом? Ты меня простишь?
— Никогда! Если ты меня сейчас же не отнесешь в машину, я простужусь, заболею, умру и уже никогда тебя не прощу. Вода все-таки холодная, а песок так вообще ледяной. Сам в туфлях стоит, а мне тут босиком замерзай.
Макс подхватил Ленку на руки и понес к машине. По дороге дал грэйву команду подогреть в ней всё, что можно. Возле машины возникла небольшая проблемка — он взял Ленку не на ту руку, и поэтому посадить ее сразу на теплое сидение не представлялось возможным.
— Все, приехали, слезаем на секундочку и садимся в машину.
— Не хочу — закапризничала Ленка. — Мне и тут хорошо, ты теплый, как батарея отопления. И потом, я не выполнила своего обещания. Ты себя хорошо вел, и за это Снегурочка тебя поцелует.
Поцелуй был долгим и закончился уже в другой реальности. Тут, как всегда, было тепло, но Макс приказал добавить еще несколько градусов — холод от ледяных Ленкиных пяток успел просочиться сквозь ткань его джинсов.
— Ну, ставь меня на землю — приказала Ленка. А то еще чуток, и ты не сможешь меня держать, упадешь и насмерть меня придавишь. Ой, а машина то где? И луна пропала.
— Сейчас свет включу. Раз...
На пляже возник парусник. На мачте горели яркие фонари, от кормы и носа к мачте тянулись гирлянды лампочек. Борта, уходящие в песок, светились мягким светом, освещая пространство вокруг.
— Ой, — сказала Ленка, — ты тоже его видишь?
— Кого? — Макс стал оглядываться вокруг — Темно, ничего не вижу. Нет, вижу! У тебя глаза светятся. Посвети мне ими вон туда, немного правее, градусов на восемьдесят девять.
Ленка повернула голову.
— Два.
Море осветилось подводной иллюминацией.
— А теперь посмотри туда. Три.
Засветились стены и окна небольшого аккуратного домика.
— Там есть три корочки хлеба и кастрюлька какого-то варева. Так что могу пригласить на поздний ужин в приют старого холостяка. Но самое главное — там есть горячая ванна. И не спорь, у тебя ноги ледяные.
Макс снова поднял Ленку на руки и понес ее в дом. Там, при ярком освещении, Ленка погрустнела и потребовала поставить ее на пол.
— Где твоя ванна? — спросила она, стараясь не смотреть на Макса. Макс распахнул дверь, Ленка шагнула в проем и застыла. Макс подошел к ней и обнял за плечи.
— Такое впечатление, что твоя ванная комната больше всего дома.
— Ну вообще-то так и есть. Домик — это просто видимость, простенькая обертка от вкусной конфетки. Каждая дверь в нем — это постоянный портал в помещение, которое находится в другом месте. Давай, проходи, залезай в ванну. Напор воды регулируется ручкой, вверх-вниз, температура отдельными регуляторами для ванны и душа. Можешь смело крутить, кипяток или ледяная вода сразу не пойдут. Когда температура воды будет комфортной, просто нажми регулятор. Пол стерилен, теплый, но если хочешь тапочки, я принесу.
Ленка сделала шаг внутрь и остановилась.
— Макс...
— Что?
— Я боюсь... Боюсь, что, если я закрою дверь и залезу в ванну, ты опять исчезнешь.
— Я не исчезну. Теперь я никуда не исчезну. И вообще, я могу залезть в ванну вместе с тобой. Потрешь мне спинку?
— Макс... Дело в том, что я никак не могу привыкнуть к твоему лицу. В темноте остается только твой чужой голос, а на свету добавляется еще и чужое лицо. Я очень, очень любила Эдика... тебя, когда ты был Эдиком. Даже когда я поняла, что ты не землянин и можешь продолжать быть где-то рядом, только в другом облике, все равно я представляла тебя Эдиком. Ну не могу я вот так, лежать в ванне при почти постороннем мужчине!
— Ох, Господи ты Боже мой! — воскликнул Макс, обхватил Ленку за бедра, поднял и поставил в ванну. Хоть ледышки свои отогрей. — Макс установил регулятор на 45 градусов. — Если вода станет слишком горячей, скажешь. Тоже мне, нашла постороннего инопланетянина. Если уж я инопланетянин, то чего меня стесняться то? Инопланетянин — это ведь как доктор или кошка. Ты врача ведь не стесняешься?
— Стесняюсь немного. При том, что ни один врач-мужчина меня без одежды не видел, — хихикнула Ленка. Ну, может, когда совсем маленькая была, но я не помню. А взрослой меня вообще ни один мужчина без одежды не видел, только Эдик.
Макс, растиравший руками Ленкины икры, улыбнулся, вспомнив про тех двоих Ленкиных парней, которых она перепутала, изрядно напившись на какой-то вечеринке. У каждого есть свои скелеты в шкафу, особенно по молодости лет.
— Вода не горячая? А то моим рукам уже горячо.
— Еще чуть-чуть... И, пожалуйста, притуши свет. Пусть будет сумрак. Можешь? Вот так, даже еще немного темнее. И залезай уже в ванну, она у тебя большая, как океан, одной в ней страшно...
Макс проснулся от бившего в глаза лучика солнца и недовольно перевернулся на другой бок. Он уже почти снова заснул, но почувствовал на щеках чьи-то пальцы. Макс приоткрыл глаз и увидел Ленку, которая рассматривала его и осторожно гладила по лицу.
— Привет! Привыкаешь к моей новой внешности?
— Ага. Ночь прошла, а щеки твои такие же гладкие, как вечером. У инопланетян не растет борода?
— Не знаю, чего там не растет у инопланетян, я такой же землянин, как и ты. Ну, почти такой же. Вернее, совершенно такой же, только из другого времени. И даже не столько из другого времени, сколько из другой временной реальности. А борода у меня не растет потому, что раз в месяц я пользуюсь специальным кремом, временно подавляющим волосяные луковицы. Я мог бы вообще их извести, есть средства, но зачем мне это надо? Вдруг я когда-нибудь захочу отрастить бороду и что тогда? Вживлять волосы снова, в соответствии с генами? Не хочу, это недолго, но не хочу, потому что опять придется привыкать к изменившемуся телу.
— Макс, а эти другие средства, ты дашь их мне?
— Тебе то зачем?
— Раз прошу, значит надо.
Макс поразмышлял над тем, где собирается уничтожать волосяной покров Ленка, вспомнил и улыбнулся.
— Ленка, ну вот ты же почти натуральная блондинка, только красишься в темный цвет.
— Я?
— Ну не я же.
— Подсматривал, как я крашусь?
— Нет, что ты, ничего я не подсматривал, хотя, конечно, имел полную возможность. Я это еще в июле здесь, на пляже, понял. Да ты не смущайся так, это было еще в первый день, когда после купания у тебя тушь с твоих светлых бровей смылась.
— А причем тут брови?
Макс засмеялся.
