Она сделала мир лучше — своей бесподобной крутизной!
Быстренько переодевшись и приняв душ, она проверила телефон. Мама звонила ей дважды.
'Уже иду', — быстро набрала она в ответ. — 'Чувствую лучше. Сотик был в шкафчике. Поговорим дома.'
В животе у нее похолодело, омрачив, но вовсе не погасив ее ликующую радость. Наверное, мама просто беспокоилась о том, что она сотворила какую-нибудь глупость после того, как ее бросили. Ха! Тут не о чем беспокоиться.
— Счастливо, Джейн, — сказала она на прощание женщине за стойкой. — Огромное спасибо за разговор. Это... кажется, мне помогло. За мной должок. После тренировки я... по-моему, мне стало лучше.
— Да не вопрос, — добродушно ответила та, широко улыбнувшись. — Просто не забудь сделать это для какой-нибудь девушки, когда станешь старше, ладно?
— Договорились, — ответила Виктория с улыбкой. Джейн была приятным собеседником. — Девочки должны держаться вместе.
— Все верно.
Виктория сразу отправилась домой, приземлившись прямо перед входной дверью. Она сделала глубокий вдох. Ну что ж, пора было встретиться с матерью. Хотелось надеяться, что будут лишь унизительные попытки утешить дочь после расставания, без упоминаний о действиях каких-нибудь независимых мстителей. Она помассировала виски. Нельзя было выглядеть слишком счастливой.
Мама ничего не заподозрила. Все прошло без проблем, и после объятий и горячего шоколада с зефирками, Виктория поднялась наверх, чтобы принять горячую ванну.
— Я тебе говорила уже, — заметила сестра. — Не возвращайся к нему лишь потому, что он извинился.
— Ой, заткнись, Эймс, — лениво протянула Виктория, обдумывая дальнейшие свои планы. Надо будет это когда-нибудь повторить.
— Я серьезно! По телефону твой голос звучал так, будто тебе плохо!
— Теперь мне лучше. Пока я тренировалась, у меня было время все обдумать. Я послушаю, что он скажет. И посмотрю, что он будет делать. — Потому что Дин, черт возьми, должен был, по меньшей мере, хотя бы принести извинения.
— Хфмп.
— Хочешь что-то сказать, Эми?
— О нет, конечно нет. Как я могу посметь что-нибудь тебе посоветовать? Ты же всегда лучше знаешь.
Виктория вздохнула. Ну отлично. Теперь сестра начала пассивно-агрессивно нападать. Буэ. Не было никаких шансов заручиться ее помощью. Она была слишком уж правильной. Конечно, Эми могла бы быть очень полезна... но она обязательно расскажет маме, что Виктория пошла и в одиночку уничтожила целую банду. У нее не было выбора, придется держать Эми подальше от этой стороны своей жизни.
— Ну, с тобой просто невозможно разговаривать, когда ты такая, — пожала плечами Виктория. — Тебе нужна ванная, чтобы почистить зубы или еще чего-нибудь? Потому что ты должна это сделать до того, как я пойду отмокать.
Эми вздохнула.
— Оставь мне воды в нагревателе, когда закончишь, хор? Мне тоже надо принять ванну. У меня голова раскалывается после больницы.
О! Теперь все стало понятно. Пока Виктория на улице была абсолютно потрясной и боролась с преступностью, Эми должна была заниматься больными людьми в госпитале. Что, конечно, тоже было совершенно потрясно. Она, наверное, и сама была не слишком-то рада, когда мама позвонила и попросила узнать, как там сестра.
— Ладно, ладно, — сказала она, мягко обняв сестренку. — Без проблем. Я понимаю. Но это же входит в жизнь супергероя, так ведь?
АРКА 4 — Маски
Глава 4.01
— Бог... — бесцветным голосом, полувопросительно, повторила я вслед за Кирсти, и пристально глянула на нее, пытаясь понять, всерьез ли та говорит.
Она безмятежно смотрела на меня в ответ, ее покрасневшие глаза лучились искренностью. Маленькая фигурка ангела над нашими головами испускала мягкое золотистое сияние, совсем не похожее на блеклый свет лампочки.
— Да, — ответила Кирсти. — Он начал говорить со мной, еще когда я была маленькой. А потом, когда я подросла, он показал мне небеса, — она по-прежнему чуть улыбалась своей смутной, неуверенной улыбкой. — Он Бог; я люблю его.
Охо-хо. Я даже не знала, как мне на это реагировать. После долгой минуты молчания я решилась сказать:
— Ясно.
— Да, — серьезно кивнула Кирсти, — ты понимаешь. Бог говорит, что он и тебя избрал. Иногда он посылает мне со... сообщения. Он рассказывает мне о чем-нибудь и предупреждает о плохих вещах, которые могут случиться, и что делать, чтобы произошло что-нибудь хорошее. Вот откуда я узнала, что ты вернешься, — она подалась вперед, скрестив по-турецки ноги. Даже в золотом сиянии ее кожа смотрелась восковой и бледной, а виски чуть поблескивали от пота. Ногти были обгрызены, а на пальцах и запястьях были шрамы. Не на внутренней стороне запястий, а на внешней; и, по-моему, она не сама себе их нанесла. — Бог никогда меня не обманывает. Просто я иногд-да недостаточно сильна, чтобы сделать то, что он хочет. Н-но я всегда стараюсь сделать все, что в моих силах!
Что сказать тому, кто начинает нести такое? Вера... ну, для меня это было малость сложновато, окей? Мама никогда не веровала. Папа был верующим, но не из тех, кто серьезно задумывается над этим, — правоверный католик, который просто воспринимает все это как должное. Мы ходили в церковь — только мы с ним — так что это было нашим особым временем, которое мы проводили вместе. Потом, после маминой смерти, мы просто... перестали. Он остался дома в воскресенье после похорон, и неделю спустя тоже. Он просто... отдалился, и мы перестали ходить в церковь. Возможно, оттого, что там было ее надгробие. Он все еще ходил туда иногда, сам по себе, но это бывало лишь изредка, и происходило скорее механически. Мы никогда это не обсуждали, но я подозревала, что мама не хотела бы, чтобы ее похоронили там.
Так что я испытывала смешанные чувства. Думаю, было бы здорово, существуй на самом деле любящий Бог, который наказывал бы виновных и помогал людям. В этой истории с Губителями нам не помешал бы кто-нибудь на нашей стороне. И как только он действительно сделает что-нибудь, чтобы помочь, я буду более чем готова снова ходить в церковь. Но я продолжала молиться, когда началась травля. Просто это не помогло. Наверное, если бы мне пришлось заполнять анкету переписи населения, я была бы католичкой. Я хочу верить в Бога. Я просто не уверена, что верю в него.
Но даже когда я была помладше, Бог не разговаривал со мной. Он был далекой, абстрактной фигурой. Церковь была просто одной из обязанностей, которой я занималась с папой, когда мы ходили в причудливое здание и слушали, как люди разговаривали, пели песни и слушали библейские истории. Никто из моих знакомых не не говорил о Боге с такой полной убежденностью, как Кирсти.
— Мм-м, — сказала я.
— Я видела, как твои херувимы искали меня, — ее ноги подергивались от нервного напряжения, и она крепко обхватила себя руками. — Бог рассказал мне, давным-давно рассказал, как вернуть ангелов к его свету. Так что я сказала твоим ангелам вернуться к тебе, не отыскав меня. А вчера он... — она потянулась под подушку и вытащила обрывок бумаги. — Смотри! — сказала она, с внезапной уверенностью поймав мой взгляд.
Я посмотрела. Это оказалось объявление, выдранное из одной из тех газет, которые сюда доставляли.
НАЧИНАЯ С ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ
ПОШИВ* ДЛЯ ВАС ПО ДОСТУПНЫМ ЦЕНАМ
В ДОМЕ ТКАНИ ГЕРБЕРТА
ТОРОПИТЕСЬ!
*Tailoring; не думаю, что кто-то из вас не знает, что 'тейлор' это 'портной'.
— Так Бог сообщил мне, что ты придешь, — сказала она. — Там написано, что ты вернешься. И ты вернулась.
Э-э. Хм. Это было... газетное объявление. Нельзя просто сказать 'там написано' про объявление. И там, конечно, говорится о 'пошиве', но... слушайте, моя фамилия не 'Герберт', что бы там ни думали новые учителя. Я взглянула на бумажку в Другом Месте. Она была опаленной и обгорелой, но на ней не было никакого секретного послания вроде КстаТЕ гаваря ТЕЙлор ВИРнЕЦА или как там еще Другое Место могло бы это сказать. Там была совершенно нормальная просьба: ПОжалуста КУпите нАШу ОДежДу наМ НужнЫ денги.
— Итак. Ты видишь... то, что... не существует? — спросила я.
— Нет, — спокойно ответила Кирсти. — Я вижу то, что есть самом деле. То, что могут увидеть лишь те, кого благословил Бог. Вроде меня. И тебя, — она сложила руки перед собой в почти молитвенном жесте. — Ты тоже можешь видеть небеса. Или не можешь?
— Небеса? Ты... имеешь в виду Другое Место?
Кирсти кивнула.
— Ты вновь открываешь глаза и видишь совершенный мир, сотворенный Богом, — сказала она. Теперь она не заикалась, и ее слезящиеся глаза не фокусировались на мне. Она пялилась прямо сквозь меня на что-то еще, в тысяче ярдов отсюда. — Мир, в котором нет обмана. Это Небеса. Когда-то у нас был Эдем, но теперь он утрачен. Отныне Избранными являются лишь те, кого отметил Бог. Мы знаем Эдем.
Я потеряла дар речи. Другое Место не было небесами. Вовсе не было. Действительно, там не было никакого обмана, но казалось, что оно молчаливо наслаждается, вскрывая людей и выставляя напоказ все их маленькие грязные секреты. Кирсти явно была не в себе, но, что более важно, подумала я, сырое Другое Место покрылось подпалинами, когда вмешалась она. Мы вообще одно и то же место видим?
— Как выглядят небеса для тебя? — спросила я как можно мягче. Я не хотела ее напугать. Я не была уверена, что сумею еще раз заставить ее успокоиться. Если я ошибусь, то упущу Фобию, которая вырвется на свободу, раздутая и откормленная всем ее неистовым, пойманным в ловушку, ужасом.
Она одарила меня лучезарной улыбкой, и шрамы на ее лице сморщились.
— Небеса наполнены благодатью, — она подтянула одно колено к груди, поставив на него подбородок. — Любовь ярче солнца. Она повсюду. Дым нашептывает мне, рассказывает кое-что. Я пыталась объяснить людям, как мир п-пылает от любви божьей, но мне никто не верит. Они говорят, я сумасшедшая. Я перестала пытаться ув-верить их, что это не так, — в ее глазах застыло странное выражение. — Обидно, что они мне не поверили.
Я прислонилась спиной к стене, сложив руки на груди. Все было иначе. Мне нужно было о многом подумать. Тем не менее, не думаю, что она была в здравом уме. Я, конечно, и сама решила, что схожу с ума, когда начали раскрываться мои силы, но она-то думала, что с ней разговаривает Бог. Я старалась не хмуриться, думая о странных надписях в Другом Месте. Будь я религиозной, я бы тоже решила, что Бог разговаривает со мной. Или, хуже того, Дьявол. Она определенно жила в мире, окруженном пламенем и дымом.
Так что, ради своего изодранного в клочья рассудка, она решила, что это Бог разговаривает с ней, и что огонь — это священное пламя. Полагаю, лучше уж так, чем думать, что она оказалась в аду. Хотя... почему я не видела все это, когда была тут в прошлый раз? Это потому, что я тогда еще не привыкла к своим способностям? Другое Место, похоже, делилось на слои, каждый из которых скрывал разные вещи, пока не обдерешь их, как старые обои. Сколь многое еще скрывалось под тем, что я могла увидеть? Это был совсем не успокаивающий вопрос...
— Так, — сказала я, — а эти S-I-X? Раньше... раньше ты очень испугалась, когда я заговорила об этом. Они связаны с... — я попыталась перевести это в ее понятия, так, чтобы ее не взбаламутить, — с Дьяволом?
Кирсти сглотнула.
— Это были очень п-плохие люди, — тихо проговорила она, отведя от меня взгляд. — Поначалу они не были плохими, но демоны проникли к ним в головы, и с-сыграли на всех их плохих качествах, — она взглянула на меня, а потом опять в сторону. — В один ужасный день они послушали Дьявола, и теперь говорят его словами. Они попали в ад, где все холодное, черное и темное.
— Разве... в аду не должно быть, типа, жарко? — не смогла удержаться я.
К счастью, она не приняла это близко к сердцу.
— Мне так говорили в церкви, когда я была маленькой, но Бог сказал, что они не правы, — кивнула Кирсти, — Бог говорит, что Ад — это небытие. Он за пределами его л-любви. 'В начале сотворил Бог небо и землю, земля же была безвидна и пуста'. Таков ад — бытие без Бога. Или, быть может, небытие. Не думаю, что можно реально существовать, если Бог тебя не любит, — она улыбнулась. — Хотелось бы мне быть такой же доброй, как Бог. Он люб-бит даже очень плохих людей. Я... я же слишком порочна, чтобы любить плохих людей. Я просто хочу, чтобы они умерли. Плохие люди вроде... людей S-I-X. Они берут землю божью и превращают ее в скотобойню. Они х-хотят затопить океаны кровью, — она сглотнула. — Я им не п-позволю.
— И ты говоришь, Бог сказал тебе, что... демоны захватили тех людей S-I-X, и теперь они... в аду? — спросила я. Это было не то, что мне хотелось услышать.
И вновь она, казалось, глубоко задумалась.
— Ну, н-нет, — сказала она, нахмурив брови. — Бог мне этого не говорил, — в ее глазах появился необычный стальной блеск. — Но никто, в ком еще осталось добро, и кто м-может быть спасен, не станет творить то, что делают они. Только люди, которые слушают демонов, делают такие вещи.
Ладно, это была уже опасная территория. Страх перед S-I-X, кем бы они ни были, как раз и делал ее невменяемой; сейчас она была такой адекватной, лишь потому, что я извлекла ее слепой ужас... но даже так, в своем уме, она чувствовала, что может говорить от имени Бога. В углу задергалась Фобия, и я решила увести разговор в сторону.
— Ты в курсе, что твоя больничная карточка... странная? — попробовала я сменить тему. — Типа, что здесь вообще о тебе знают? Они не знают всего, что должны знать, — я попыталась мыслить как она. — Это Бог тебя прячет?
— Да, — она сглотнула. — Он позаботился, чтобы никто не задавал вопросов, зачем я здесь. П-поэтому ангелы оберегают меня и не дают остаться без крыши над головой. Я не так сильна, как Мария, не думаю, что для меня найдется хлев. Тут больше нет скота, так что и хлевов нет.
Хм. Верно.
— Так что... это из-за тебя выцвела бумага? Ты отправила ангела сделать это?
— Нет, нет, — на ее лице промелькнула досада. Я впервые заметила, чтобы она проявляла такие эмоции. — Бог! — вот, кто это делает. Не я. Он заботится обо мне, потому что я верую в него, — на этом ее раздражение прошло, и она вновь улыбнулась. — Думаю, ты могла бы поступить так же, если тебя тошнит от грехов этого мира. Ты могла бы переехать жить ко мне.
Пришлось очень постараться, чтобы удержать выражение лица. В рейтинге людей, с которыми я никогда не хотела бы жить, делить комнату с чокнутой религиозной девицей, которая пряталась в психушке, было лишь самую чуточку ниже, чем ночевка на диване у Софии.
— Сколько тебе лет? — спросила я у нее.
— Мне двадцать девять, — смущенно моргнув, ответила Кирсти. — А что?
— Чего? — это было так неожиданно, что я совершенно сбилась с мысли. Она выглядела... ну, вообще-то, она выглядела моложе меня. Я, конечно, выгляжу старше своего возраста, но ей бы я не дала больше шестнадцати или семнадцати. А ей оказалось почти тридцать...
— По мне не ск-кажешь, но я здесь с тех пор, как мне исполнилось семнадцать. Я давно уже здесь живу.