Узнав об этом, Эйзенхауэр сначала был разъярён, а затем впал в депрессию. Его вернул к активной деятельности госсекретарь Гертер, убедивший президента, что медлить нельзя, и надо что-то решать с Турцией, пока эта страна ещё остаётся на карте.
Прежде, чем делать громкие политические заявления, Эйзенхауэр связался по прямой телетайпной линии с Кремлём:
«Господин Первый секретарь, мне необходимо уточнить ваши намерения в отношении Турции. От этого может зависеть судьба мира. Мы готовы действовать со всей решимостью, чтобы не допустить советского захвата Турции и установления там коммунистического режима. При необходимости мы готовы применить ядерное оружие.»
Хрущёв, прочитав перевод телеграммы американского президента, ответил очень неожиданно:
«Господин президент, ядерное оружие есть и у нас, вы хорошо это знаете. Мы тоже можем его применить. Но я рад, что вы не стали принимать поспешных решений и предпочли в этот непростой момент сначала связаться со мной по прямой линии. Советский Союз не имеет намерений оккупировать Турцию и приводить к власти коммунистический режим. Наши действия являются исключительно ответом на убедительную просьбу Греции о помощи в прекращении геноцида. Наша авиация и флот выполнили поставленные перед ними ограниченные задачи и вернулись к режиму патрулирования, с целью разделить враждующие стороны.
Если со стороны Турции, США или НАТО не последует дальнейших шагов по эскалации конфликта, Советский Союз готов перейти к мирному урегулированию вопроса. Мы также готовы попытаться повлиять на непримиримую позицию греческого правительства, но не можем гарантировать, что эта попытка будет удачной. Греки слишком сильно пострадали от турецкого геноцида.»
С формулировкой ответа Никите Сергеевичу помог министр иностранных дел Громыко — у самого Хрущёва гладкие дипломатические фразы получались плохо.
Эйзенхауэр, получив ответ советской стороны, ответил не сразу. Президент, видимо, ожидал жёстких заявлений, и уже приготовился давить и угрожать. Неожиданно спокойный и выдержанный тон советского послания и готовность к сотрудничеству сбили Эйзенхауэра с агрессивного настроя.
— Я ожидал совсем не этого, — сказал Айк, передавая телеграмму стоящему рядом госсекретарю. — Не понимаю... Он что, испугался? Вначале пригрозил ответным ударом, а потом заговорил о мирном урегулировании? Советы не собираются воевать?
Гертер внимательно изучал ответ Хрущёва.
— Вы уверены, что перевели всё правильно? — спросил он переводчика.
— Да, сэр. Текст очень простой и понятный, никаких сложных идиоматических выражений, которые так любят красные. Писал, скорее всего, Громыко. Стиль дипломатический, на Хрущёва непохоже.
Госсекретарь ещё раз вчитался в текст.
— Нет, господин президент. Хрущёв не испугался. Как бы странно это ни было, он действительно готов сотрудничать.
— Странно...
— Ничуть, — покачал головой Гертер. — Первый секретарь, также как и вы, господин президент, ощущает свою ответственность за судьбу мира. Он понимает, что дальнейшая эскалация конфликта только всё усложнит. Поэтому он даёт нам ясный сигнал: не нажимайте, и можно будет решить дело миром. В противном случае...
— Да, уж... Очень противный случай может получиться, — проворчал Эйзенхауэр.
В этот момент телетайп снова ожил, напечатав следующую часть послания Хрущёва:
«В отношении ядерного удара. По кому ударять собираетесь, господин президент? Если по территории СССР, так ответ прилетит быстро. Подумайте как следует, стоит ли начинать третью мировую из-за каких-то осло#бов? Если бомбить греческие войска? Так они сейчас на территории Турции. Турция вроде как ваш союзник и входит в НАТО. Союзника ядерными бомбами крошить будете? Если бомбить Грецию — а зачем? Греция тоже страна НАТО. К тому же турки и так треть Греции сожгли. Хотите войти в историю, как человек, уничтоживший ядерным ударом Афинский Акрополь? Это можно. Один такой уже был — Герострат. Всё человечество его до сих пор помнит. Слава громкая, но плохая. Подумайте ещё раз.»
Президент перечитал второе послание дважды. Фыркнул, передал Гертеру.
— О! А вот это уже лично Хрущёв, — усмехнулся госсекретарь. — Что скажете, сэр?
— Скажу, что он прав, чёрт возьми! — буркнул Айк. — Начинать мировую войну из-за Турции — идиотизм. Кстати, какой сочный термин — donkeyfuckers. Надо запомнить.
— Моё мнение, сэр — проблема с красными в сложившейся ситуации не может быть разрешена прямолинейно, силовым способом, — сказал Гертер. — В конце концов, личный контакт первых лиц государства часто даёт лучшие результаты, чем даже долгая кропотливая работа дипломатов. Вспомните, как вы удачно побеседовали с ним в Женеве в 1955 году? Вам удалось договориться с красными по программе «Открытое небо» и по платежам за ленд-лиз. (АИ, см. гл. 01-32). И если бы не идиотская Суэцкая авантюра англичан и французов, вполне возможно, что мы смогли бы развить этот дипломатический успех. Заметьте, Советы продолжают вполне успешно сотрудничать с Францией, несмотря на Суэц.
— Вы так думаете, мистер Гертер? — с сомнением спросил Айк.
— Сэр! Я позволю себе инвертировать цитату великого Макиавелли: «Дипломатия есть продолжение войны иными средствами», — ответил госсекретарь. — Я допускаю, что в случае красных нам, возможно, удастся добиться дипломатическими методами значительно большего, чем прямой конфронтацией. Начать войну может любой идиот, гораздо сложнее её закончить, и уж тем более — выиграть.
— Мне представляется, сэр, что с каждым усилением конфронтации мы теряем возможные выгоды, которые могли бы получить в случае решения проблемы дипломатическим путём. Кроме того, этот путь значительно безопаснее и дешевле, чем гонка вооружений. И разве вы не хотели бы войти в историю как президент, прекративший «холодную войну» ? Может быть, нам стоит пригласить мистера Хрущёва посетить Соединённые Штаты?
Эйзенхауэр задумался.
— Возможно, вы правы, мистер Гертер. Но мы не можем пригласить его прямо сейчас. Это будет выглядеть как капитуляция перед коммунизмом.
— Сэр, вы знаете, что согласование визита на высшем уровне — дело не быстрое, — ответил госсекретарь. — Пока мы всё взвесим, пока наметим приблизительную программу визита, круг обсуждаемых вопросов — пройдёт несколько месяцев. Если в этот период не будет дальнейшего обострения отношений, общественность не свяжет визит с нашим уходом из Ливана, и даже с событиями в Турции. Если визит состоится, скажем, осенью будущего года...
— Согласен. Возможно, это выход, — ответил президент. — Но вопрос с Турцией надо решать прямо сейчас. Греческий король выжил из ума, если думает, что может просто так оттяпать половину Турции, отдать красным Босфор и Дарданеллы, и мы это проглотим.
— Можно устроить встречу на нейтральной территории, сэр, — предложил Гертер. — Предложите это Хрущёву.
Президент несколько минут обдумывал предложение. Затем решился:
— Передавайте, — сказал он оператору связи.
«Соединённые Штаты готовы обсудить варианты мирного решения вопроса. Предлагаю встретиться лично. Готов рассмотреть варианты места встречи. Это может быть Мальта, Сардиния, или Корсика, например. Греция и СССР должны вывести войска с территории Турции.»
Через несколько минут телетайп затрещал снова:
«Приветствую идею личной встречи. Так проще договориться. Никаких предварительных условий. На это не согласится ни Греция, ни СССР, ни курды. Турки перешли черту. Они пролили слишком много крови гражданского населения, и им придётся за это расплатиться. Король Павел требует проведения публичного процесса, как в Нюрнберге. СССР и страны ВЭС поддерживают это требование. Если США не согласны — встречи не будет.
Из Китая сейчас перебрасываются 2 миллиона добровольцев. У нас есть средства, чтобы закончить эту войну на наших условиях. Предлагаем провести переговоры: Греция, Турция, представители Кипра, Курдистан, + США и СССР как посредники и гаранты безопасности. Вместо Корсики предлагаю греческий остров Санторини. Там красивее, и легче организовать меры безопасности. Ваше решение, господин президент?»
— Соглашайтесь, сэр, — подсказал Гертер. — Чёрт с ними, с турками, от них всё равно толку не было. Конфронтацией мы ничего не решим, и результата не добьёмся. Вот увидите, переговоры будут сложные, но лучше переговоры, чем ядерная война.
Пару минут президент молча размышлял.
— Хорошо. Передавайте:
«Согласен встретиться на Санторини. Время встречи согласуем через МИД и Госдепартамент. Без предварительных условий»
Получив телеграмму от Эйзенхауэра, Хрущёв ответил коротко:
«Согласовано. Надеюсь, мы с вами придём к взаимопониманию».
Затем Никита Сергеевич снял трубку ВЧ-телефона:
— Это Хрущёв. С академиком Королёвым соедините.
Он подождал, пока в трубке щёлкнуло, и ему ответили.
— Сергей Палыч? Это Хрущёв. Айк предложил встретиться на высшем уровне для переговоров. Запускайте лунник.
Тщательная подготовка и стендовая отработка ракеты Р-7 принесли результаты. Количество неполадок удалось заметно уменьшить, надёжность улучшилась, каждую систему ракеты теперь отлаживали сначала на стенде, в том числе — и каждый прибор в отдельности, затем в составе состыкованной схемы, потом ещё раз — после установки на ступень, или боковой блок, и несколько финальных проверок — на стартовом столе.
По настоянию Королёва был переделан редуктор-мультипликатор в приводе насоса перекиси водорода, разрушившийся при огневых испытаниях на стенде.
(В реальной истории разрушение шестерён этого редуктора дважды приводило к потере ракеты на старте — 4 декабря 1958 г и 31 сентября 1959 г, и только после второй аварии носителя редуктор переделали. Б.Е. Черток «Ракеты и люди» )
Тем не менее, первая попытка пуска Р-7 с вымпелом по Луне оказалась неудачной. Вторая ступень ракеты взорвалась на этапе выведения, недоразогнанная третья ступень с АМС «Луна-1» упала в океан и оказалась утеряна. Королёв приказал срочно подготовить следующую ракету из трёх, запасённых на случай неудачи.
27 сентября 1958 года ракета Р-7, несущая вымпел с гербом Советского Союза, ушла к Луне. Полёт занял 38 часов с минутами. За полётом АМС следили не только советские пункты слежения, но и английский астроном сэр Бернард Ловелл, из своей радиообсерватории Джодрелл Бэнк близ Манчестера. Это была единственная в Европе на то время радиообсерватория, имевшая достаточно большой радиотелескоп, способный отследить радиосигналы советской АМС. 29 сентября станция «Луна-2» достигла поверхности Луны в районе Моря Дождей вблизи кратеров Аристилл, Архимед и Автолик.
(В реальной истории — 14 сентября 1959 г, ровно накануне визита Хрущёва в США)
Попадание в Луну было подтверждено не только английской обсерваторией. Заместитель директора NASA доктор Хью Дрейден сообщил прессе: «Мы не имели возможности визуально проследить за её прилунением. Но мы на территории США получили сигналы «Луны-2». Мы поддерживали постоянный контакт с профессором Лоуэллом из обсерватории Манчестера, который сообщал нам о каждом «шаге» советской лунной ракеты. Наши ученые на основании данных профессора Лоуэлла вычисляли траекторию полета ракеты»
30 сентября на греческом острове Санторини началась встреча на высшем уровне, в которой участвовали король Греции Павел I, турецкий премьер Аднан Мендерес, президент Народной Республики Курдистан Мустафа Барзани, председатель Прогрессивной партии трудового народа Кипра Эзекиас Папаиоанну, а также президент США Дуайт Эйзенхауэр и Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв.
Само собой, приехали не только главы государств, а целые делегации. В составе греческой делегации также был премьер-министр Константинас Караманлис, в составе советской — опытные переговорщики Алексей Николаевич Косыгин, Андрей Андреевич Громыко и Анастас Иванович Микоян. Эйзенхауэр прибыл в сопровождении госсекретаря Кристиана Гертера. Кроме них, в составе делегаций были специалисты, большой штат референтов, охрана, обслуживающий персонал.
Делегации разместились в новом отеле, построенном на острове по совместному советско-греческому проекту. Встретившись с Хрущёвым, президент Эйзенхауэр одобрил выбор советской стороны:
— Вы были правы насчёт Санторини, господин Первый секретарь. Действительно, чудесное место.
— Я плохого не посоветую, господин президент, — ответил Хрущёв. — Кстати, у меня для вас небольшой подарок.
Он повернулся к своему помощнику по дипломатическим вопросам Олегу Александровичу Трояновскому, взял у него небольшую деревянную шкатулку и передал президенту.
— Перед нашей встречей с Вами, господин Президент, советские ученые, инженеры, техники и рабочие порадовали нас запуском ракеты на Луну. Мы не сомневаемся в том, что замечательные ученые, инженеры и рабочие Соединенных Штатов Америки также доставят свой вымпел на Луну. Советский вымпел, как старожил Луны, будет приветствовать ваш вымпел. (источник http://www.bbc.com/russian/russia/2009/09/090929_khrushchev_usa_visit)
Он открыл шкатулку. В ней, на голубоватом бархате, покоился сверкающий шар, составленный из пятиугольников нержавеющей стали, с гербом Советского Союза и надписью «СССР, сентябрь 1958 г.»
(В реальной истории — сентябрь 1959 г, но из-за многочисленных аварий вымпелы неоднократно переделывались на разные даты пуска. В АИ, за счёт тщательной отработки ракеты, на вымпелах удалось существенно сэкономить)
Президент задумчиво взвесил на ладони прославленный на тысячах газетных страниц массивный лунный шарик, солнечный луч празднично блеснул на его отполированных гранях.
— Благодарю вас за уникальный подарок, господин Первый секретарь. Я передам его в музей моего родного города Абилина, чтобы люди могли видеть его, — ответил Эйзенхауэр.
В действительности, президент был взбешён — хрущёвский «подарок» стал ещё одним напоминанием о техническом бессилии Америки в схватке за престиж с более слабым в технологическом отношении противником.
Репортёры тут же сообщили новость о подарке Хрущёва во все газеты и телеканалы. Вернер фон Браун, комментируя сообщение о попадании в Луну, сказал: «Я убежден в том, что, если Россия немедленно остановится, мы сможем догнать ее через один, два или три года»
Как и предсказал Гертер, переговоры с самого начала пошли трудно. Премьер Турции Мендерес, чувствуя поддержку Эйзенхауэра, требовал безоговорочного вывода греческих войск с «оккупированной территории».
В ответ премьер Караманлис выложил на стол переговоров более двух десятков цветных фотографий, где были запечатлены свидетельства турецкого геноцида. Хрущёв, внимательно следивший за Эйзенхауэром и Гертером, обратил внимание на их реакцию. Президент помрачнел и стал выражаться заметно суше, говоря о Турции или обращаясь к премьеру Мендересу. Гертера и вовсе передёрнуло.
