Расторопный щелкопер немедленно передал письмо в Интеллидженс Сервис на Чаринг — Кросс*. Прошедшее по инстанциям письмо отправили в резидентуру в Москву. В русскую столицу срочно прибыл глава русского отдела Интеллидженс Сервис Дени Гамильтон. Экспертиза, проведенная в Лондоне, заключила, что все материалы, полученные от 'Регины', подлинные. Перепроверка сведений, занявшая достаточно много времени, показала, что источник данных 'Регины' — высокопоставленное лицо либо из Департамента Государственной Охраны, либо аппарата председателя правительства, либо военного министерства. Повторная, глубокая перепроверка привела к выводу о том, что 'Регина' имел также доступ и мог точнее отслеживать на товарной бирже объемы закупок и номенклатуру некоторых стратегических товаров.
Ознакомившись с письмом, Каррингтон настоял и вызвался сам встретиться с неизвестным, выбравшим псевдоним 'Регина'. Он с горечью вынужден был признавать, что агентурная сеть резидентуры в России была слабой, конечно же, бездеятельной, если нескольких жалких паразитов вообще можно было назвать агентурой. Британская резидентура в Москве — аванпост разведки, наиболее придвинутый к секретам, которые необходимо добывать. Главную ставку в своей работе британские разведчики делали на работу с агентурой. Их вербовке, 'обустройству' на нужных сообщениях придавалось большое значение. Каррингтон действовал, скорее по наитию, горя жаждой настоящего дела. Он пошел на встречу один. Так было оговорено в приписке 'Регины', но так бы не поступил ни один опытный профессионал. Ведь 'Регина' мог оказаться сотрудником русской политической полиции, в задачу которого входила вербовка агентов из числа работников британского посольства. Каррингтон решился пойти на развитие контактов с 'Региной' и посмотреть, что из этого получится. Подобные контакты были необходимой частью в оперативных играх противоборствующих сторон, и если появлялись какие — то шансы по вербовке человека, нельзя было упускать такую возможность
Встреча прошла на одной из дальних аллей Аптекарского сада, недалеко от Грохольского переулка: Каррингтон передал вознаграждение — две тысячи фунтов и получил небольшой пакет с бумагами и документами.
Вербовка и последующие контакты с 'Региной' стали серьезным успехом Каррингтона и всей британской резидентуры в Москве, а сведения, которые английская секретная служба получала, являлись весьма ценными и зачастую использовались при планировании и осуществлении политических акций Великобритании. Чем больше Каррингтон занимался 'региной', тем больше он увлекался этой операцией. Мысль о том, что перед ним открываются блестящие возможности сделать карьеру и наверстать упущенное, подстегивали малькольма. Его охватила творческая лихорадка, подобно той, которая овладевает писателем, приступающим к произведению, или художником перед полотном, на котором прорисовываются первые контуры его замысла. Пожалуй, ради таких минут, Каррингтон и любил свою профессию.
За полтора года сотрудничества Каррингтону так и не удалось узнать ни настоящего имени 'Регины' — кроме денег для продолжения контактов ( а выплачивались суммы и в три и в пять тысяч фунтов стерлингов), тот требовал строжайшего соблюдения своего инкогнито. Собственно, для дела это было несущественно, но Малькольм Каррингтон хотел знать, кто этот человек, так дешево и легко продающий русские политические и экономические секреты? Он предпринимал попытки установить личность агента, пытался производить скрытое фотографирование, чтобы затем сравнить снимки с фотографиями из картотеки резидентуры, устраивал скрытую слежку, анализировал, несколько недель изучал телефонные справочники, но это не помогло.
Британский информатор 'Регина' имел обыкновение встречаться со своими московскими кураторами из британской дипломатической миссии в самых неожиданных местах: прогуливаясь в парках воскресным вечером, в торговых пассажах, в пустых купе поезда столичного метрополитена, в безлюдных боковых пределах немногочисленных протестантских церквей и даже на кладбищах. Собственно, встречами, короткий, мимолетный контакт, обычно продолжавшийся менее трех — пяти минут, назвать было нельзя: 'Регина' быстро передавал пакет с материалами, забирал вознаграждение и назначал время и место следующего свидания. На встречи 'Регина' являлся всегда загримированный, и образы предпочитал самые разные: то однорукий старик — инвалид, то немолодая грузная женщина, то добродушный бородатый увалень — крестьянин, то степенный чиновник в очках с тяжелой и дорогой оправой, то немного рассеянный приват — доцент, то усатый шоффер в кожаном реглане. Наиболее удавались 'Регине' имитации инвалидности — отличное конспиративное прикрытие.
Все встречи, а происходили они нерегулярно, когда один раз в месяц, когда два раза в три месяца, тщательно обставлялись и планировались, а при проведении задействовались все наличные силы резидентуры. Два раза встречи происходили в Литве, и тогда туда приходилось выезжать сотрудникам московской резидентуры британской секретной службы, остальные — в Москве.
Кроме встреч, происходили и передачи информаций через тайники. Один из тайников был оборудован на Немецком кладбище, в надгробной плите на купеческой могиле некоего Франца Розенберга. Плита была закреплена четырьмя медными винтами, один из которых представлял из себя тонкую гильзу, полую внутри, с наружной резьбой. Британские техники в Лондоне заранее изготовили два совершенно одинаковых винта. 'Регина' вывинчивал один винт, вставлял другой, принесенный с собой, с уже вложенными в полость листками тончайшей папиросной бумаги, и уносил пустой с собой. Вся операция по закладке занимала менее тридцати секунд. Нехитрая и не слишком оригинальная штука, достаточно хорошо известная в практике тайниковых операций разведки...
Каррингтон постарался свести до минимума число лиц, посвященных в тайну 'Регины'. Кроме того, жесткая слежка со стороны русских за персоналом посольства и торгово — дипломатической миссии делала маловероятной возможность того, что высокопоставленному лицу, коим, несомненно, являлась 'Регина', свободно будут дозволены контакты с британским дипломатом, а значит, придется проводить тайные операции, и лучше, если о них будут знать как можно меньше людей...
Картинки из прошлого — XII.
...Тесно, по — восточному пестро и шумно в Казанных рядах, что в Кожевниках, недалеко от Саратовского вокзала. И там и тут купчишки в цветастых халатах, стеганых куртках, чалмах, тюбетейках, тростниковых шляпах, войлочных колпаках и фесках, криком заходились, орали, перебивая друг друга, предлагая свой товар. Не накричишься — не расторгуешься. Вокруг народ — Москва город людный. А это и вовсе столичное чудо — Московский восточный базар...Для каждого вида товара здесь существовали отдельные павильоны — лари, лари, лавки, ковровые, ювелирные, мебельные, фруктовые, золотые, с пряностями, с восточными специями, всевозможные ремесленнические мастерские, где обрабатывали медь и делали из нее различные восхитительные работы, чайные со вкусным чаем со специями и сладостями (сахаром, домашним козинаком, халвой, орешками и изюмом). В Казанных рядах найти можно все, что угодно: рисовую и тростниковую бумагу, кожу, благовония, тибетские амулеты, индийскую бронзу, шелк, атлас, ювелирные изделия тончайшей работы, ковры с причудливыми узорами, расписную посуду и резные сундуки. Торгуют здесь товарами со всего Востока, со всей Азии, а покупатели приезжают чуть ли не со всего мира.
Московский восточный базар издревле были не только местом торговли, но и местом встреч деловых людей. Общеизвестно, что одна из первых мусульманских общин в Москве сложилась на месте 'посольского квартала', или Ордынской Татарской слободы, и служила интересам международных торговых связей Москвы. Там же, в Замоскворечье, имелись конные рынки, а позже мастерские по выделке и обработке кожи, отчего и весь район получил название Кожевники. Из Ногайской степи татары приводили тысячи голов лошадей, которые использовались как тягловая сила для городского транспорта вплоть до конца XIX — начала XX века. Понятно, что именно в Татарскую слободу прибывали не только крымские и ногайские торговцы, но со временем и казанские, и астраханские, и персидские, и вообще восточные, а позже и азиатские купцы...
...Сергей Владимирович Чечель, тяжело ступая, прихрамывая на правую ногу, прошелся неспешно по центральному, ковровому ряду, что ему надо увидел и шагнул к лавке, в дверях которой стоял невысокий улыбающийся мужчина в пестром теплом халате и линялой турецкой феске. Тот, сложив руки у груди, с почтением низко склонился. Быстрые, острые глаза его без страха глянули в лицо Чечеля и спрятались под опущенными желтыми веками. Отступив назад, он широко распахнул звякнувшую хитрыми колокольцами дверь. Сергей Владимирович шагнул через высокий порог. В лицо пахнуло щекочущими запахами пряностей. Здесь, чувствовалось, не на копейки торговали. В лавке на полках тускло поблескивали длинногорлые медные кувшины, отсвечивали льдистым холодом серебряные пудовые блюда, чеканенные на жарком Востоке, лежали персидские, туркменские, афганские, бухарские, ручной работы, ковры. Далек был путь этих товаров, и цена им в Москве была велика.
Чечель прошел через всю лавку прямиком в конторскую комнатку. Купец вошел вслед за Чечелем, тщательно притворил дверь и хлопнул в ладоши. Тут же невесть откуда вынырнул юркий, чернявый мальчишка, расстелил перед гостем белый анатолийский ковер, разостлал скатерть, бросил подушки, принес бронзовые тарелки с миндальными пирожными и вяленой дыней. Купец округло, от сердца, показал гостю на подушки. Чечель грузно опустился на ковер. Купец легко присел на пятки, и его бескровные губы зашелестели неразборчивые слова молитвы. Сергей Владимирович поморщился и негромко буркнул:
-Асаф, заканчивай ты это представление.
Но тот и бровью не повел. Помолившись, купец из великого уважения к гостю сам наполнил чашки крепким, как вино, чаем. Чечель поднес чашку ко рту, отхлебнул глоток.
-Выкладывай, Асаф, что за разговор у тебя ко мне? — сказал Чечель и отщипнул от пирожного, бросил сладкую крошку в рот. Купец по — восточному мягко улыбнулся, отпил чай, едва касаясь губами края чашки.
-Не тяни, Асаф. — устало сказал Чечель, прикрыв глаза.
-Сергей Владимирович, дорогой, погодите, дайте соблюсти традиции и приличия восточного торгового гостеприимства. — ответил купец, поправляя линялую феску.
Он запустил руку в складки стеганого халата, достал блестящую коробочку и бросил щепотку порошка на угли. Порошок зашипел, и из жаровни поднялись тонкие струйки текучего ароматного дымка.
-Считай, что ритуал полностью соблюден. — махнул рукой Чечель. — Хотя от тебя, бухарского еврея, сие и не требуется. Молчать ровно столько, сколько того пожелает гость тоже не нужно. Говори, чего звал? Что за дело? — и упираясь кулаками в ковер, подался вперед.
Асаф Соломонович Ачильдиев, выходец из еврейской общины в Бухаре, один из тех еврейских купцов — 'азиатцев', к коим российское законодательство поощрительно относилось, всплеснул руками:
-Эх, Сергей Владимирович, сколько ж мы не виделись — то? С полгода наверное?
-Восемь месяцев.
-Стороной мою лавчонку обходите, будто обидел я вас чем — то. А ведь вы всегда можете рассчитывать на мою откровенность и искренность.
-Асаф, кончай мне этих одесских штучек! — рассердился Чечель. — И прекрати строить из себя всю мудрость востока.
-Ох, как ни тяни, а разговор надо начинать. — вздохнул купец, гибкими пальцами перебирая четки.
-Начинай не издали.
Но Асаф Соломонович не начинал, как будто собирался с мыслями. Он вновь наполнил чашки, откинулся на подушки. Неожиданно он взглянул прямо в зрачки Чечеля и спросил:
-Сергей Владимирович, дорогой мой и уважаемый гость, не поможете ли советом добрым?
-Излагай.
И Асаф стал излагать суть дела...Одна иностранная девица, по всей видимости англичанка, в достатке, время от времени посещала лавку Асафа, прикупая разную медную утварь. Иностранцы, а тем паче англичане, в Казанных рядах не в диковинку. Но эта кувшинами маскировала свои, отнюдь не благопристойные похождения, афишировать которые было нельзя — девица тайно встречалась в лавке с другой иностранкой, помоложе. Две респектабельные женщины превратили конторское помещение Асафа в щедро оплачиваемое место для экзотических амурных эскапад похотливых любовниц. Предприимчивый Асаф Соломонович Ачильдиев вел своеобразный журнал и дневниковые записи, и даже сделал несколько фотографий, разумеется, тайно от девиц. Записи, со временем превратившиеся в набор компромата, торговец рассчитывал продать за хорошую цену.
-Значит, их утехи происходили прямо тут? — поинтересовался Чечель.— Где мы с тобою так чинно распиваем чаи?
Асаф виновато развел руками.
-Давно твой тайный бордель функционирует?
-Месяца два, Сергей Владимирович.
-Показывай 'судовой' журнал и пикантные фотографические карточки. — вяло сказал Чечель.
Торговец запустил руку под белый анатолийский ковер, на котором он с гостем восседал, и протянул Чечелю небольшую тетрадку в кожаном коричневом переплете. Сергей Владимирович открыл тетрадь и в сердце его возникла необъяснимая тяжесть: на первой странице лежали плохенького качества черно — белые фотографии, на одной из которых в лесбийском поцелуе сплелись две совершенно нагие женщины, на другой они же, голые же, лежали в умиротворенных, нецеломудренных позах, распластанные на изящном ширазском ковре. Приглядевшись, Чечель, узнал на этой фотографии одну из женщин — это была секретарша британской торговой миссии в Москве, двадцатишестилетняя Кристина Уинем — Рич...
Впервые на Кристину Уинем — Рич он обратил внимание несколько месяцев тому назад, оказавшись на каком-то необязательном и оттого малолюдном дипломатическом приеме. К Кристине подошли тогда две девушки. Рослая брюнетка была в элегантном сером платье, низкая полная шатенка куталась в зеленую шерстяную шаль. Шатенка нежно приобняла англичанку, прижалась щекой к ее груди. Рослая брюнетка небрежно кивнула.
-А, что, брюнетка недурна, — негромко, словно бы невзначай, заметил Чечель, глядя, однако не на нее, а на Кристину.
-Две московские поэтессы. — небрежно пояснил случившийся поблизости второстепенный европейский дипломат и усмехнулся. — Бездарные, увы...И к тому же они слишком нежны друг к другу...Ну, вы понимаете... -добавил он, слегка презрительно скривив рот.
-Хм — м, а может быть в этом что — то есть? — ответил Чечель задумчиво, еще внимательнее разглядывая Кристину Уинем — Рич.
-Не предполагал за вами подобной широты взглядов. — второстепенный европейский дипломат неодобрительно покачал головой.
-Не надо ограничивать свободу личности ни в каких проявлениях. — сказал Чечель.
-Вы — вольнодумец. — второстепенный европейский дипломат подитожил короткую беседу и отступил к барной стойке...
С этого момента Чечель решил взять англичанку в 'разработку', на перспективу...И вдруг...Вот так поворот...
