— А теперь мне уже бессмысленно брать вассальную клятву у того, кто в ссоре со всеми соседями: больше хлопот будет, чем пользы.
— Вот поэтому-то я и не стал самовольничать: если бы он искренне хотел твоей защиты, он лично отправился бы к тебе и принёс бы клятву, и тогда хоть чуть-чуть можно было бы ему верить. Но ведь твоё величество знает коварство и вероломство шжи.
— А за Шамо спасибо. Действительно, лучше, чтобы этими полудикими землями правил местный владетель. Я уже утвердил его наместником и поддержал твоё ходатайство о достоинстве имперского рыцаря. Как только Сейм его утвердит, я дарую ему титул барона, как ты и обещал. Да заодно, друг. Его бывшая жена Сюйсю исключительно мила и привлекательна. Я поздравляю тебя с такой наложницей. Сына твоего от неё можно будет сделать графом Чин-чин. Не носит ли она его уже в чреве?
Такие пышные похвалы наложнице означали, что по обычаям гостеприимства хозяин должен приказать ей развлекать и обнимать гостя. Но, посмотрев в умоляющие глаза Цюацю, Клингор изобрёл одну из своих стратагем. Он вспомнил, что местные жители рассказали ему о белом носороге в ближних лесах и что король Аслир страстный охотник и любитель собирать экзотических зверей для своего отличного зверинца.
— Цюацю, сегодня ночью ты должна будешь обнимать нашего гостя, если, конечно, он соизволит принять моё скромное гостеприимство. Я сейчас отдам распоряжения.
Выйдя на секунду, он велел доверенным людям как можно быстрее выяснить насчет белого носорога и организовать охоту ещё сегодня и кое-что тихо добавил самым доверенным. Вернувшись обратно, он застал Цюацю сидящей с обречённым видом на коленях у короля, и монарха, уговаривавшего свою страсть развеселиться и предлагавшего ей подарки. Он сурово глянул на Цюацю и незаметно подмигнул ей. Та, безгранично верившая в ум и смелость своего любимого, стала улыбаться королю и подливать ему вина. Ухажёр растаял.
Но неожиданно в пиршественную залу ворвался Он Илинаэс.
— Наши охотники выследили в здешнем лесу белого носорога!
У короля сразу же загорелись глаза, он вскочил, сбросив с колен Цюацю, а та восхищённо глянула на своего возлюбленного господина, всё поняв.
— Немедленно собираемся на охоту! Мы ещё успеем вернуться к ночи!
Конечно же, и к ночи, и на следующий день не вернулись, а на третий день привезли усыплённого белого носорога, для которого уже сколачивали воз-клетку, чтобы доставить его в королевский зверинец. А Цюацю два дня разлуки плакала, что никак не может понести плод от Клингора. Но, может быть, ей мешало то, что она знала о категорическом запрете у старков любиться с беременными: ведь никакой гарантии, что за год с лишним запрета никто не соблазнит Клингора, не было, и она полуавтоматически проделывала гигиенические процедуры, снижающие риск зачатия. Словом, в эту ночь она обняла своего властелина жарко-жарко и искренне хотела принять его семя в своё лоно до конца, чтобы зачать. Но, наверно, день был неблагоприятный для зачатия.
После триумфа в столице королевства Зирварны и месячного отдыха у короля (где уже Клингор был в статусе гостя и потребовать у него наложницу никто не имел права), Клингор послал своему сыну по крови Лиру Клинагору поздравление в связи с официальным признанием его Первым Учеником Мастера Тора и потребовал, чтобы сын встретил его на границе королевства и совместно с ним проследовал до Карлинора, откуда он через месяц будет отпущен обратно завершать обучение у отца по духу. Лиру пришлось согласиться.
А Цюацю заметила признаки охлаждения своего хозяина. Высший свет Зирварны нашел правильный подход к самостоятельному, но исключительно гордому, Клингору. Его просто не замечали, а король никак его не отпускал. Из намёков (прямые высказывания привели бы к обратному) Клингор понял, что его считают целиком подпавшим под власть чар варварки, Из гордости он не стал ухаживать за другими, но в сердце появились холод и скука по отношению к любимой.
Клингор по секрету велел служанкам Цюацю регулярно давать ей противозачаточное. Посадить своего сына от наложницы на графский престол в Чин-чин было, конечно, привлекательно, но это означало окончательно признать себя втюрившимся в варварку. Если бы он с самого начала не афишировал свою влюбленность, это, наоборот, было бы воспринято как умный дипломатический ход. А сейчас такой исход принёс бы больше вреда, чем пользы, тем более в связи с близкой перспективой избрания Императором.
А вместо прислужниц он окружил Цюацю симпатичными бедными молодыми дворянами и намекнул им, что муж чинчинки получит в приданое отличное поместье. Наложницу принц не взял с собой в Зоор и Линью, а отправил прямо в Карлинор. Цюацю плакала от горя. А парни наперебой делали ей комплименты, советовали, как сохранить красоту и увеличить привлекательность и заодно незаметно пытались её соблазнить. Но как-то раз в сердцах Цюацю высказала им:
— Все вы вместе карлики по сравнению с принцем!
Встреча принца с сыном по крови была поединком двух личностей. Лир Клинагор приехал вместе со своей Ярой и первым делом захотел познакомить Яру с Цюацю. Узнав, что Цюацю отправилась прямо в Карлинор, он с обескураживающей прямотой спросил отца:
— Она понесла?
— Пока нет.
И тут Клингор понял, что он очень сильно проиграл в глазах сына. Сын, в отличие от света, был готов уважать своего отца за настоящую любовь, а тот уже стал её предавать. Но теперь пойти на попятную показалось князю Карлинорскому слишком трусливым поступком и тем случаем, когда исправить ошибку хуже, чем совершить. Он, улыбнувшись, пригласил сына к Высокородной гетере Орлиссе, куда сам князь уже был приглашён на нынешнюю ночь и ещё на три ночи. Яра пожелала брату-возлюбленному-хозяину-подзащитному стойкости: большего она сделать не могла. Спикировавшая на Лира кандидатка в Высокородные Ижосса через три дня расплакалась: сработало и проклятие Алтироссы, и то, что она вынуждена была расписаться перед собой, что её чары и при общении, и в постели на Лира не повлияли. В итоге Ижосса получила несчастную любовь, что считалось признаком профнепригодности для Высокородной, и выпала из обоймы кандидаток. Права на вызов по отношению к Лиру она теперь не имела, первое время пыталась попадаться ему на глаза, но постепенно спилась и опустилась на дно.
В Карлиноре Лир и Яра познакомились с Цюацю и были очарованы её красотой, высокой, хотя и чужой, культурой, грустью и чистой, преданной любовью к князю. Цюацю не была идеальной, но огненная страсть и сильные душевные страдания очистили её душу и возвысили её. "И такую женщину мой отец держит в пренебрежении из-за ничтожного голоса молвы! Он же и сам полюбил её и теперь страдает. Я-то вижу, хотя другие, наверно, никогда этого не заметят" — сказал Лир Яре наедине. "Отец твой очень силён. Но ты, мой любимый братец, сильнее. Не суди его, а помолись за него и попытайся ему помочь. В больное место его души ещё вонзят отравленный кинжал" — неожиданно ответила Яра.
А Клингор в некоторый момент истины вдруг почувствовал душу сына и изумился, сначала уйдя с ним в место, где можно было чувствовать себя относительно защищенным:
— Вот, оказывается, какие у тебя способности! Надо было развивать их с чрева, но и теперь ещё не совсем поздно.
— Я свой выбор сделал, отец. Я остаюсь человеком.
— Но ведь это самый тяжкий из грехов: не использовать свои возможности. Бог ведь желает от нас, чтобы мы развивались.
— Чтобы мы развивались душой. А стать демоном из человека — не обязательно подъём. Это может быть такая пропасть... Ведь поколение Победителей спутало развитие сил с развитием души и впали в такие страшные грехи, что почти все оказались уничтожены, а оставшиеся несут тяжкую покаянную службу.
Клингор, неожиданно сам для себя, высказал то, что его порою мучило:
— Я мог бы удержаться по этой причине: во мне слишком много всего намешано. А ты светлая душа.
— Я видел, отец, как ты противостоял демонице, и на себе потом ощутил, сколь это трудно. Я приведу тебе только маленькую аналогию. Допустим, ты мастер цеха. Кем скорее всего будут твои враги?
— Другие мастера, купцы. Городские патриции. Может быть, дворяне.
— А теперь ты — Великий Мастер.
— Всё понял.
— А кто мои враги — ты сам видишь.
— Но ведь и сейчас демоны могут быть твоими врагами, так не трусость ли твоё решение?
— Если злой демон захватит власть, ведь новое поколение уже не так чуждается людей, должны же быть у народа вожди, чтобы это иго скинуть?
— Но ведь ты мог бы сам взять власть, а я тебе помог бы с радостью.
— И превратил бы мою победу в пиррову! Я бы потерял несравнимо более важное: свою душу. Её я и храню, и развиваю.
— Ну тогда я скажу тебе прямо и грубо. Ты втюрился в свою сестрицу-охранницу и понимаешь, что на новом уровне тебе её придется оставить.
— Отец, ты несчастный человек. Дважды в жизни тебе выпадала настоящая любовь, и дважды ты её отверг из-за суеты. Я твою ошибку не повторю.
Ответ сына кинжалом вонзился в душу принца. Действительно, так. Но уже через пару дней Клингор, вновь переключив всё на холодный рассудок и ледяную интуицию, установил, что точка невозврата на линии судьбы с Цюацю уже пройдена и исправлять ошибку теперь будет намного хуже, чем довести линию до конца. И что Императором он не сможет стать, если у него будет столь уязвимое место, как по-настоящему любимая и любящая женщина из варваров, а если даже станет, им будет можно манипулировать через эту слабость. И у него выкристаллизовалась ясная цель: стать таким Императором, который будет решать сам, а не сидеть позолоченной куклой. Клингор установил для себя, что это и есть его высшее Предназначение. Ведь лишь такое достижение искупало всё то, что он натворил на своем Пути.
* * *
Алтиросса, которая медленно восстанавливал себя после своих страшных "подвигов" на островке и последовавшего за ними сурового наказания, услышала, что племянник покойного рыбака, из которого она высосала силы и жизнь и отправила его душу к Кришне, зовёт у дверей. Неверная ученица Элир решила не откликаться.
В хижину вошёл паренек лет шестнадцати, черноволосый, невысокий, подвижный, как ртуть. Увидев на ложе кровь, а затем на полу лежащую ничком прекрасную нагую женщину с раной на спине, он остолбенел.
— Что случилось?
Алтиросса, тщательно подбирая слова, чтобы не допустить примитивной прямой лжи, заговорила:
— Ты, наверно, племянник Кинь?
— Да, госпожа, — ошеломленно промямлил парень.
— Твой дядюшка Тон стал любовником демоницы. Увидев меня, он влюбился по уши, и я допустила ошибку, сжалившись над ним и его искренней любовью и приняв его в себя. Могучая демоница жестоко наказала меня за это. А у дяди Тона любовница выпила кровь и похоронила его в море. У меня повреждён позвоночник, но, кажется, не перебит полностью.
Несколько раз открыв и закрыв рот, Кинь взялся за дело. Старкских детей учили основам оказания медицинской помощи, поскольку это может оказаться критическим для выживания. Парень снял дверь с сарайчика, где висела сухая рыба и складывались вяленые морепродукты, положил эту широкую доску на женщину, аккуратно привязал её ремнями и осторожно перевернул, после чего выволок на улицу, чтобы обмыть. Для гигиенических процедур он приподнял доску, и у Алтироссы отошли моча и кал. Парень без лишней брезгливости вымыл всё морской водой, после чего сполоснул обычной. Затем он помыл в хижине, заварил чай и рис и покормил Алтироссу рисом с рыбой и чаем. Зрелище беспомощно распятой ослепительно красивой женщины соблазнило его, и он стал совершать соитие с Алтироссой.
Гетера-демоница, которая до этого начала уже симпатизировать парню, теперь сразу обратила его в нуль в своих мыслях. Так воспользоваться беспомощностью женщины! Кинь был аккуратен, чтобы дополнительно не повредить красавицу: видимо, он предвкушал, как будет любиться с нею ещё несколько дней, пока не приведёт её в состояние, пригодное для перевозки. Алтиросса столь же аккуратно взяла часть его силы и восстановила ещё некоторые функции таза и ног. Кинь, увидев, что пальцы на её ногах шевелятся, и что женщина, хоть и не отвечала на его поцелуи, не высказывает признаков гнева и не ругается, ещё больше обрадовался:
— Красавица, ноги у тебя живые. Значит, наверняка смогут вылечить тебя так, чтобы ты могла ходить. А я поухаживаю за тобой, пока ты не окрепнешь для перевозки. Заодно соберу всё из домика и сарая. Кстати, как тебя зовут?
— Айтосса, — перевела свое имя на старкский диалект Алтиросса.
Кинь, знавший секрет подводного источника, привёз свежей воды, регулярно обмывал женщину, поил её и кормил, и трижды в день поливал своим семенем. Делать ему было мало что, рыбачить он не планировал, поэтому затраты энергии восполнял глубоким блаженным сном.
На третий день Алтиросса, которую до этого регулярно освобождали от ремней, но вновь привязывали для процедур, одной из которых Кинь, видимо, считал соитие, попросила его:
— Ноги постепенно восстанавливаются. Я хочу попытаться обнять тебя. Ты сможешь удержаться на весу,чтобы не повредить меня в пылу страсти?
— Конечно, смогу! — обрадовался Кинь, а Алтиросса подумала: "Теперь уже твоя тяжесть мне не страшна, а сила твоя ко мне сейчас перейдёт".
И Кинь умер в её объятиях, новоиспечённая демоница выпила его кровь, после чего приподнялась, взяла палку и, опираясь на неё, сделала несколько шагов, выйдя из хижины. Вдали виднелся парус.
Безжалостно тренируя себя, Алтиросса прошлась возле хижины, совсем забыв про корабль, а с корабля в подзорную трубу заметили нагую красавицу возле хижины, и он пошёл к острову. Сев на камень и прислонившись к стене хижины, Алтиросса наслаждалась ветром и превращала полученную силу в энергию регенерации. Она очнулась, когда вдруг в сотне шагов от неё раздалась грубая матросская брань. Сон, который гетера видела, превращался в явь, но на другой линии Судьбы.
Преодолевая боль, Алтиросса отошла к скале, укрывшись от взглядов пиратов, и вдруг сообразила, что сделать. Она вжалась в трещину скалы и создала ментальный образ каменной поверхности, чтобы отвести глаза пиратам. Конечно же, если бы кто-то из них физически протянул руку к ней, "скала" не защитила бы, но как укрытие это могло сработать.
Пираты вышли на берег, вломились в хижину и первое, что им бросилось в глаза: труп юноши с прокушенным горлом, вокруг которого всё залито кровью.
— Лучше уйдём. Здесь, видно, ведьма поохотилась. Или, не дай Судьба, демоница, — задумчиво сказал пожилой пират, явно один из самых авторитетных и умных в этой компании.
— Если ты, Спрут, обосрался, беги за хижину. А если лишь обоссался, садись в лодку и жди нас. Мне ведьма ничего не сделает. Я её не боюсь и трахну. А потом убью. Гей, братва! Кто захочет, сможет её трахнуть после меня!
— Ну делай что хочешь, Косатка, а я действительно в лодку уйду, — спокойно ответил Спрут.
Из дюжины пиратов один последовал за Спрутом, за Косаткой не осмелился пойти никто, а все остальные тупо сгрудились на берегу, перепуганные и ожидающие, что же будет.
