— Что может Повелитель Бурь, Элрик?
— Все, что умели сраженные им.
— Проще говоря, мы сумеем оторваться, попав в засаду, организованную отцом, оказавшимся капитаном, Урахарой, Йороучи и их союзниками?
— Только если они ещё не успели проанализировать последние события.
— Я не доверяю Урахаре — проговорил Ичиго после недолгого раздумья — Но мне нужно задать вопросы отцу, чтобы понять, что стоит за всем этим. Но потом, обещаю, я сделаю всё, чтобы мы не попали на чужую войну, умирать за пустую благодарность или риск получить нож в спину. Я не спрашиваю, поможешь ли ты мне. Я просто говорю тебе, что сделаю.
— Я подчинюсь тебе, король — улыбнувшись, ответил Корум — только помни, что слово Короля...
Он многозначительно умолк. Впрочем, Ичиго посчитал, что понял его.
Тело — этот полезный, но порой уязвимый кусок плоти — осталось в спальне. Сам Ичиго, прихватив с собой перчатку, забытую Рукией, спустился вниз.
Сестры крепко спали, так что неожиданный косплей старшего брата, разгуливающего в ночи в облике духа в чёрном халате, не мог вызвать язвительных коментариев Карин на тему папашиных генов.
Оставалось надеяться, что они не разоруться так громко, что имеющая способности медиума сестра проснется и за компанию разбудит Юзу.
Ичиго провел рукой в перчатке сквозь голову спящего отца, как это пару раз делала с ним Рукия. Как только дух Куросаки-старшего оторвался от тела, младший, не разбираясь, переместился со своей ношей на крышу прямо сквозь перекрытия. И тут же отпрыгнул в сторону, уходя от горизонтального удара мечом.
Цепи у отца не было. Как и следовало ожидать от духа, выглядящего в точности, как непривычно серьезный Куросаки-старший, являющийся шинигами, навскидку, пару сотен лет.
— Ичиго. Догадался — холод — такой знакомый по собственному отражению, пойманному на плоскости Забимару в последнюю встречу с Ренджи — ушел из глаз отца. Или затаился?
— Папа — он сам не заметил, как, словно на замену, этот холод появился в его глазах — ничего не хочешь мне объяснить?
— Нет.
Ичиго приопустил веки, словно уходя в себя, а на деле проверяя округу на наличие посторонних.
Ответ отца был неприятен, но ожидаем. Если человек ничего не рассказал своему сыну, когда даже сестры заметили неладное, то стоит ли ожидать откровенности теперь, когда все вроде как закончилось?
— Ясно. В таком случае, я уезжаю.
— С ума сдурел, Ичиго?!
— Брось, папашка. Я не хочу снова быть пешкой, твоей или Урахары. Разговор окончен.
— Я тебя никуда не отпущу!
— Разговор окончен, папаша. Твоего мнения уже не спрашивают. Мнение "простых людей" не интересует духовные сущности.
Ичиго прошёл к краю крыши, готовясь уйти, когда ему в спину ударил вопрос отца:
— Бросишь сестер наедине с Пустыми? А кто будет защищать Каракуру?
— Пока я не обрёл силы, Пустые нашу семью не больно-то беспокоили. А город вполне может защитить кто-то вроде тебя.
— Значит, оставишь на Карин свой долг?
Изморозь выстрелила вдоль крыши, сковывая всё в раиусе пяти метров. Ичиго повернул голову, чтобы видеть отца краем глаза.
— Ты только что угрожал моей семье, Иссин? Знаешь, мои инстинкты и занпакто так и просят убить тебя. Только тот факт, что я недавно считал тебя отцом, останавливает меня.
Ичиго отвернулся, успокаиваясь и возвращая занпакто в спящую форму.
— Если Карин или Юзу из-за твоей глупости умрет, лучше тебе тут же сдохнуть, Иссин. Прощай.
Он исчез, удалившись при помощи шунпо.
Иссин Куросаки, постояв немного времени на наполовину покрытой белым инеем крыше, короткими прыжками отправился в сторону магазина Урахары. Мысленно кивнув себе, Ичиго Куросаки вернулся в дом, в собственное тело.
Сумка оказалась там, где и была два часа назад — под кроватью. Билеты были в кармане куртки. Ичиго отправил сообщение с извинениями на почту сестер и выключил компьютер. Уже через минуту, его в доме не было.
Уже сев в электричку, уносящую его из Каракуры, он позволил себе удивиться, как легко оказалось покинуть родной город. Программа по обмену со школой где-то на Хоккайдо, Иссин, не глядя подписавший бумагу, быстрй ответ. Вся подготовительная работа заняла меньше двух недель.
Словно бы кто-то за кулисами помогал ему.
Впрочем, Ичиго было плевать. Он был твердо намерен распрощаться с Обществом Душ, спокойно переварить то, что получил в ходе этой безумной кампании, и не видеть никаких духовных сущностей ближайшую сотню лет, пока его тело не развалиться от старости.
В его внутреннем мире, на огороженной белыми горами ледяной равнине, на вершине витого шпиля цвета снега, сидел человек. Черты лица его, как и рост и волосы, постоянно менялись. Правый глаз порой скрывался под повязкой, а на лбу появлялся то квадратный шрам, то черный камень.
— Твой Танелорн всегда с тобой, Ичиго. Пойми это, стань Королём, за которым можно идти, не задумываясь. И все сокровища мира будут твоими.
Черты его лица, постоянно менявшиеся, замерли в облике ребёнка с длинными черными волосами, бледной кожей и глазами, горящими алыми огнём.
— Два миллиона лет прошло, а ты всё также сопротивляешься своей сути, Воитель.
Проклятые земли: Dead Ends
В память о короткой дискуссии с сэром Седриком
— Гипат
Глухой звук удара чем-то тяжелым о деревянные ворота, разнесся по комнате, устланной коврами. Единственная обитательница затерянного под снегами Ингоса убежища, краснокожая девушка, вздрогнула.
Говорят, когда человек рождается, Гай-ла-Тлок, человек-лама, подбросывает монетку. Кому-то она падает на герб, даря удачу на всю жизнь. Для кого-то выбирает решку.
Людей стало много, очень много, и Гай-ла-Тлок не успевает подбросить монетку за каждого. Именно потому люди и являются хозяевами своей судьбы, и у большинства из них, удача и несчастья идут рука об руку.
Краснокожая Лу-а-Джалла — наверное, последняя представительница вымершей человеческой расы джунов — оказалась в числе тех, для кого старый бог успел подбросить монетку. И нельзя сказать, что жизнь её была лёгкой.
Лу-а-Джалла села на атласную кушетку, смиряясь с неизбежным. Словно почуяв овладевшее ей отчаянное смирение, удары усилились. И всё, что ей оставалось — это ждать, когда цепь несчастий, сопровождавших её с самого рождения, наконец, прервётся.
Раса джунов была проклята. Крылатый скелет, нежить, демон или нечто иное, активное и материлаьное, Проклятие их народа. Они — те, кто прожил достаточно, чтобы осознать происходящее, так его и назвали.
Одни за другим, пропадали друзья, родные. Оставшиеся в живых бросили всё, даже родной дом, попытавшись сбежать. Но Проклятие нашло их, пресследуя повсюду, на каждом осколке буквально расколотого на части мира.
Последним Лу-а-Джаллу покинула Ат-Зако. Любимый человек остался прикрывать её побег. Сгинул. И будто этого было мало, несчастья продолжали пресследовать Лу-а-Джаллу.
Область, куда её отправил Ат-Зако перед своей гибелью, называлась Ингос. Заснеженное захолустье с деревянными поселками лесорубов и шахтеров, антипод любимых джунами ступенчатых пирамид и монументов белого камня, возведенных их народом в жарких джунглях.
Она была разбита. Все, кого она знала, все близкие люди, даже родной дом — всё было потеряно. Она осталась совсем одна в диком, незнакомом крае. Хорошо хоть, язык во всём мире был общим, а её навыки дарили надежду, что она найдёт спокойную работу и со временем придёт в себя.
К сожалению, красная кожа, привлекавшая Проклятие, снова сыграла с ней злую шутку. Местный губернатор, глупый и низкий человек, захотел её. Как ребёнок игрушку, с той разницей, что кукле нельзя сделать больно, в отличие от неё.
Сначала были подарки. Затем обещания. Услышав первые угрозы, Лу-а-Джалла сбежала, оставив свой новый дом. Ей, сироте без друзей и родных, это было легко. Секретная магия джунов позволила взять всё ценное, даже подарки губернатора, с собой.
Гай-ла-Тлок, если он действительно ещё был жив, точно подкинул её монету.
И вот теперь — что стоило монете упасть другой стороной? — она осталась одна. Снова. Всё, что ей остаётся — это слушать стук ударов и треск начинающей поддаваться двери.
Вонь горелого дерева и озона ворвались в убежище с короткими молниями, отколотой щепой и дымом.
Лу-а-Джалла не подняла глаз. По её щекам, срываясь вниз, текли слёзы. Последняя из джунов сдалась.
Молния, созданная одним из червелицых, отбросила её и обожгла плечо. Лу-а-Джалла сломанной куклой улетела к стене, не почувствовав ни удара молнии, ни удара о покрытый коврами камень подземелий.
"Странно. Почему болит левое плечо, но не чувствую я правой ноги?" — отстраненно подумала она.
Червелицый — странное создание в балахоне и выглядывающими из-под капюшона щупальцами — приближался. Следом за ним, из дыма, появились два сородича вторженца.
Лу-а-Джалла сквозь слёзы, размывающие взор, смотрела на приближающуюся смерть. И перед ней, накладываясь, показывалась чужая жизнь.
Она смотрела, как какой-то мужчина канийской расы — ничего общего с её любимым Ат-Зако, абсолютно ничего — идёт по развалинам. Как достигает посёлка, населённого людьми. Как его копье с гранитным наконечником истребляет гоблинов и орков. Как гранит меняют на кремень, а затем на обсидиан.
Он не был один. С ним был местный мужчина, высокий и массивный, как телохранители губернатора Вальрасиана. Затем добавилась ещё и девушка, ученица шаманки.
Мужчина — откуда-то она уже знала его имя, звучащее насмешкой судьбы — шёл сквозь Гипат, точно таран. Костяное копье, доспехи из кожи человекоящеров, могущественные спутники — он собирал всё. И однажды почти весь остров, за исключением населённого драконами и речными ящерами водораздела, Мертвого Города, был им покорён. И он вернулся в Посёлок, откуда начал свой победоносный путь. Вернулся с древним мечом из синеватой канийской стали, соратниками и кое-кем ещё.
Лу-а-Джалла смотрела вперёд и не видела приближающегося червелицего от застилавших глаза слёз. Но она ясно видела покрытое потом лицо Наи, ученицы шаманки, и её мужа Зака, держащего на руках их сына.
Севшим голосом, она выдохнула:
— Будь же...
Гром от молнии, разорвавшей воздух и тело джуны, оборвал её.
— Ингос
По улицам города, хрустя по утоптанному снегу тяжелыми латными ботинками, шёл человек. Люди провожали его завистливыми взглядами. Ещё бы — полный доспех из стали. Интересно, сколько лесовиков он убил, чтобы так вооружиться? Никак не меньше семнадцати мартышек, любителей плеваться стрелами! Силён!
Неизвестный — его лицо, к огорчению сплетников, было скрыто капюшоном накинутого поверх доспехов плаща их тролльей кожи — покосился на плакат, приколотый к стене.
Изображенный там человек — вполне обычный каниец с бледной кожей — был удивительно похож на него. Надпись под рисунком показывала, что не зря он скрыл своё лицо.
"Зако Гипатский. Опасный преступник. Убийца, насильник и вор. Награда за голову: 15000 золотых"
Человек пошёл дальше, к торговым рядам. Следовало закупиться напоследок и прорываться к порталу, пока на его след не вышли охотники за головами.
Зако вздохнул чуть глубже, чем следовало спокойному человеку. Воспоминания, будь они неладны, не давали покоя.
Поначалу, всё выглядело неплохо. Вздорная девица из джунов отправилась к Великому Магу. Сам Великий Маг, потребовавший найти очередного джуна, отправился к себе, услышав, что о нём думает Зако. Право слово, не следовало называть Великого Мага лжецом, пусть тот и не торопился возвращать ему память, требуя новой услуги.
Зако остался здесь, на Ингосе. Карансул держал губернатора на коротком поводке, торговец и глупый самовлюбленный наместник Кании обдирали население как липку и всячески притясняли его. Город находился на грани войны с лесовиками, к чему он,Зако — что греха таить? — тоже немного приложил руку. Единственный человек, достойный называться заботящимся о народе, Бриссен, вынужден был жить в лесу, с мирными лесовиками. Как он мог не остаться, чтобы восстановить справедливость?
Восстановил. На свою голову. Карансул, как оказалось, содержал сразу две армии. Одна состояла из отборных головорезов, наподобие тех, кого Зако месяц назад резал в Предгорьях. Вторая же для проформы подчинялась губернатору. Стоило один раз нанести торговцу ощутимый ущерб, как он, Зако, оказался во всё кругом виноват.
Строго говоря, если разобрать всё, в чём его обвиняли, то вредил он Ингосу давно. Ещё задолго до того, как очнулся на окраинах Посёлка, Зако, оказывается, грабил добропорядочных граждан, насиловал, убивал и вообще выполнял всю работу местных разбойников.
Однажды, залечивая сквозную рану в бедре, Зако посмотрел на трупы охотников за головами вокруг. На союзников, залечивающих раны друг у друга, кто с помощью астральной магии, кто зельями и жезлами. И решил, что с него хватит. Либо он захватывает город и ждёт карателей из Кании, которые отобьют город у "варваров", как традиционно называли всех мятежников. Или сбегает с Ингоса сам. Ещё можно спрятаться в Лесном Приюте, завести семью с той же Майраной, и жить до конца дней своих под защитой лесовиков. Либо очередная попытка убить его и соратников, окончится удачей.
Зако Гипатский, революционер и борец за справедливость, шёл по улице города и думал, что выбрать.
Будущее было мрачным.
— Суслангер
Как известно, люди не равны между собой. Каждый, рожденный, является кому-то господином, а кому-то рабом. Это истино для всех, кроме иноземцев и Императора, ибо чужаки не могут повелевать кем-либо, находясь в самом низу. Повелевать же Незебом не может никто. Разве что Великий Маг, но о том говорить не принято, ибо за нарушение обычаев можно и не сносить головы.
Таков Хадаган, благословенный и осененный солнцем, перенёсший крушение мира и окрепнувший под солнцем вновь. Лишь одно мешает Хадагану жить спокойно. Кания, проклятая страна и давний враг, соперник, мятежник, тоже пережила Катаклизм и вечно интригует, пытаясь нарушить спокойное течение жизни и воды в хадаганских арыках.
Впрочем, речь не о ней. Настанет время, и Кания падёт, как пал в далёком прошлом её форпост в Бесполезных Землях.
Холай, старший имперский некромант, вырвавший должность из рук узурпатора Тайво, о конце котором, позорном и страшном, шептались по чайханам, вспомнил ученика, рассказавшего ему о драконе. Когда-нибудь он, Холай, совершит экспедицию в Мёртвый Город и добудет из рук первого некроманта все знания, которые он даст. А отдаст он всё, потому что Холай и его ученики, особенно старший — это сила, с которой стоит считаться!
Ученик, Зако, был радостью старого некроманта. Сильный, вгрызающийся в знания, как будто понимает, что от них зависит его жизнь. Верный учителю достаточно, чтобы не хотелось прибить его, как ядовитую змею. Практичный и беспринципный в нужной мере, чтобы помочь отомстить Тайво, этому сыну шакала и ослицы...
Холай осекся, останавливая мысли. Право слово, о мёртвых либо хорошо, либо ничего. Измываться над мертвым противником, который покорным личем сторожит вход в конюшню, это так мелко...
