Меня обступили его сопровождающие.
-Я должен поговорить с маркизой.
-Вы с ума сошли! О чем вам с ней разговаривать! — прошипел он, но, кажется, в его глазах промелькнул испуг, старый демон понял, что я готов с легкостью убить его.
-Позвольте мне погворить с ним, — умоляюще обратилсь к нему Лалулия.
-Молчите, негодная! Вы и так навлекли на себя подозрения.
Я окончательно взбесился.
-Я убью вас, подлый старик, чтобы навсегда освободить эту женщину от ваших домогательств.
-Я не буду драться с вами, самонадеянный болван,— прохрипел он.
-Вы не можете ответить отказом на мой вызов.
-Зато я могу просить любого из моих друзей заменить меня в поединке, по причине моего нездоровья и почтенного возраста. Это допускается!
-Ты хитер, демон, но от меня не уйдешь. Когда я убью всех твоих дузей, тебе самому придется взять в руки меч.
-А пока прощайте, наглец! — бросил он мне.
И я, теснимый его дворянами, вынужден был освободить кусок дороги.
Но он не ожидал одного — маркиза в последнюю минуту успела выскочить из кареты и подбежала ко мне. Всадники были вынуждены расступиться. Глаза ее наполнились слезами.
-Льен, милый, позвольте мне уехать!
-Вы сами этого хотите?
-Да.
-Вы лжете — вас заставляют!
-Нет, Льен, так надо, они вас погубят из-за меня. Я не могу этого допустить.
-Ну и пусть!
-Возвращайтесь в Мэриэг.
Тут мы совершили отчаянный поступок — на глазах у ошалевшего Фэту и двух свидетелей я поцеловался с Лалулией. И с трудом отпустил от себя.
-Вы за все заплатите мне!— возмущенно крикнул он и, схватив за руку жену, затолкал ее в карету.
Чувство полной безрассудной любви к маркизе захлестнуло меня. Верно говорят: женщина способна разрушить любые замыслы, лишить и трезвости, и ума. И я чувствовал ее нежные пальчики на своем лице, и волнующий запах, и шуршание юбок и тонкую вуаль, сквозь которую сверкали то синие как море, то ясные как небо, глаза моей богини и восхитительный каскад светлых локонов. И ее ум, и ее доброту. Неземная женщина. И я должен был владеть ею. Я понял это, когда увидел, что от меня безвозвратно увозят мою любимую.
Разные сладостные видения преследовали меня. Не могу сказать, чего я желал больше — души или тела маркизы. Я хотел обладать ею целиком, каждым мгновением ее жизни. А пока, этими мгновениями, стуком ее сердца владел мерзкий, грязный душой и разумом старый скорпион, увозивший от меня навсегда мою любовь. И потому мне хотелось заорать, броситься в погоню.
Именно на это и был сделан подлый расчет Тамелия Кробоса. Именно этого добивался паук в своей золотой клетке.
Он следил за мной, поджидал в ловушке. Он узнал о моем чувстве, чьи-то зоркие глазки помогли ему в этом, острый как жало язычок донес ему о моем внимании к Лалулии Фэту, и теперь...нас разлучают.
На меня насмешливо и холодно взирали три пары глаз моих новых врагов. Они не рассчитывали на легкую победу. Я слыл человеком опытным и умелым. Но их было больше. Ярость, переполнявшая меня, устремилась на них.
У каждого боя есть свой стержень, причина, то, что наполняет его силой. Иногда это банальное соперничество, которое от природы в крови у мужчин, есть еще такой принцип: проучить нахала, так, что руки сами хватаются за меч; заслуживает уважения драка за убеждения, которые приходится отстаивать; месть — неписанное правило, завещанное нашим предками: око за око, зуб за зуб, — никогда не потеряет актуальности; защита собственной жизни — банально, но чаще всего приходится драться по этой причине: ты не можешь не вступить в бой, когда в тебя тычут оружием; защита близких; долг — это сродни поединку за убеждения; устранение помехи на пути к цели, — я не сразу осознал этот важный побудительный мотив, но со временем я перестал церемониться со многими помехами; бой за женщину; слепой гнев и свод правил. Из всех этих мотиваций две последние для меня самые непривлекательные. Свод правил, написанных предками, устаревает и зачастую подвергает жизнь воина ненужному испытанию. А слепой гнев лишает ум человека ясности, мешает ему хладнокровно мыслить, и принимать верные решения.
Но в данный момент я как раз поддался своей ярости. Я не стал церемониться и мешкать, ждать пока они займут позицию, и сразу всадил одному противнику в горло нож. Убив первого врага, принялся за двух оставшихся. Стихия убийства овладела мной. Мне захотелось утопить весь мир в крови! Чувствовать себя обманутым, проигравшим и не иметь возможности отыграться — это ломает личность изнутри. Сначала ты направляешь гнев на внешние объекты, а потом начинаешь убивать себя. Я поддался слабости, временному безумству. Наверное, ненужно было исступленно бить в мертвое тело проигравшего бой элла, но я перестал управлять собой. Последний дворянин из сопровождения Фэту испуганно отступил.
-Ну что же вы? Уже уходите?! Какая жалость! — язвительно бросая слова, я наступал на него. Губы мои побелели, лицо исказилось.
-Я капитулирую,— прокричал он.
-Неет, я убью тебя! Вы все смеялись, что отняли ее у меня, я никого не пощажу!
-У вас репутация благородного и великодушного человека! Уймите свой гнев. Я приношу извинения!
-А-а-а моя репутация!
Я прижал его к изгороди, он затравленно смотрел на меня. Клянусь, я был готов убить этого жалкого человека. Но что бы это изменило?
Я опустил руку, и он мгновенно ретировался по направлению к своей лошади. Он забрался на нее и пустил галопом. Я увидел как он, становится все меньше и меньше, удаляясь от места битвы, но вот, кто-то едет ему навстречу. Они поравнялись и придержали коней.
Можно было догадаться, с кем он говорил! Еще выходя из Дори-Ден, я заметил, что за мной следят. Почти в открытую. Соглядатаи Суренци. Мне удалось оторваться от них ненадолго, но теперь они наверстывают упущенное. Положение мое осложнялось.
Глава 21 Бендир
С тоской и отчаянием, думая о маркизе, я хотел броситься вдогонку, несмотря на то, что чета Фэту была уже бесконечно далеко, но удерживал себя, и любовь моя крутила меня изнутри и жгла.
Позже я думал: почему она не перевесила чашу весов, таким ли сильным было это чувство — почему я не бросил все и не помчался вслед за своей мечтой?
Отказывать себе — больно. Боль и горечь отречения пройдут через всю мою жизнь. Но именно так поступают сильные люди — это я усвоил с детства. Теперь, с тоской вспоминая карету, увозящую мою любимую, я вспомнил свои слова, сказанные мной в замке духа. И пожалел об этом — может, сама судьба решила наказать меня за то, что я презрительно пренебрег силой любви, не веря в нее, отказался в пользу честолюбивых планов.
Драка с людьми маркиза помогла мне выпустить гнев, и я задумался. Тамелий хотел уличить меня в неповиновении, уж, если меня не убьют люди маркиза, то погоня за его каретой — это серьезный повод для обвинений в неповиновении королю. Чувства мои перемешались: уязвленную гордость и отчаяние от потери подслащивала мысль о том, что король просчитался, что он ничего не понял обо мне. И отогнав счастливые и мучительные видения, я вернулся в Мэриэг.
Поручение, навязанное мне Тамелием, я отклонить, конечно, не мог. Я прекрасно понимал, на что был сделан его расчет. Новая попытка стравить между собой двух своих противников: принца и Турмона. Это была ловушка и для меня. Люди Суренци ходили за мной по пятам. Они должны были доложить о любом моем промахе.
Да, и, в общем, в этом не было необходимости — ни Турмона, ни Кафирии не было в городе — это я знал точно. Я ломал голову, как предупредить коннетабля. И отправился к принцу. Он, как будто даже не был удивлен.
-В целом, не будет ничего страшного, если вы поедете с ними,— медленно произнес он.
Меня от его слов передернуло.
-Что вы имеете в виду?
-Ну, вы же не сами придумали это. Вас заставили. Поезжайте в Бендир, и не вступайте пока в конфликт с королем.
'Отлично! — раздраженно думал я,— ваше высочество, решили избавиться от свидетелей вашего участия в заговоре против короля. И кто же вас надоумил вступить в общество мертвых аясков! Теперь вы поняли, что запахло жареным и хотите выйти сухим из воды. Но я не могу позволить Тамелию Кробосу использовать меня столь подлым образом. Мне было известно, что Турмон находится в Бендире, и добраться до него без свидетелй я не смогу, но вот до близкого к нему человека — стоило попытаться.
Улон Сат, барон Ивонд, и еще несколько людей из его окружения могли предупредить его об опасности. Для начала я выбрал дом барона Ивонда — он был ближе всех ко мне.
Я отправился к себе домой, и, предупредив сэллу Марчу, чтобы никто не смел входить в мою комнату, ибо я ложусь вздремнуть час-другой, опять воспользовался старым испытанным средством — магическим плащом.
Дело происходило днем. И пройти по улицам было не так сложно, как потом явиться взорам людским. Пришлось показаться прямо в гостиной барона Ивонда.
Он вместе со своим семейством сидел в столовой и обедал. А я ждал его возле камина, в красивом кресле с резными подлокотниками.
Вошла служанка и испуганно уставилась на меня. Я приложил палец к губам. Она убежала, чтобы позвать хозяина.
В коридоре раздались быстрые шаги. Барон Ивонд! Лицо его выражало недоумение.
-Не стоит удивляться, барон, и думать о том, как я попал в вашу гостиную, — это не важно сейчас. Важно другое. Мне надо сказать всего три слова.
-Я вас слушаю.
-Сегодня арестуют коннетабля.
-Это все?
-Это все. Я знаю наверняка, потому что король приказал это сделать именно мне.
-Я вас отлично понял.
-Скажу откровенно, мне все это ужасно не по душе.
-Вы поступаете верно, достойные люди это оценят.
-Боюсь, что цена за мою жизнь становится все меньше с каждым днем,— усмехнулся я. — Я попрошу вас на минуту выйти из гостиной, барон, и я уйду тем же способом, что пришел.
Снова незаметно я вернулся домой. У дверей дежурил сам Бэт Суренци. Лично! Он не доверял никому! Вот какая я важная птица. Королевская дичь, — снова усмехнулся я, вошел в дом и по-настоящему лег поспать: ночь предстояла тяжелая.
За мной заехал Лаоджон Сат! Враждующий со страшим братом Улоном, самый младший Анзулио встречался со мной в Изумрудном море, и погиб при неизвестных для всех, кроме меня и моей команды, обстоятельствах. Но Лаоджон Сат ненавидел старшего брата и был кровно заинтересован в том, чтобы его накрыли вместе с патроном, которому он был предан.
Мы ни о чем не говорили. Группа мадариан прекрасно знала куда ехать, и мне было невыносимо оттого, что я еду с ними. По дороге мне встретился один знакомый. Он удивленно посмотрел на меня в необычном обществе. И я был уверен, что теперь о моей поездке узнает весь Мэриэг.
Мы прибыли в поместье Бендир ближе к вечеру. В доме горели яркие огни, играла музыка, и как мне показалось сквозь оконные проемы, танцевали люди.
Я последовал за Сатом. Он вторгся в дом, где был бал — соседи, дворяне из окрестных мест развлекались обычным для себя способом: кто-то сидел возле столов с едой, кто-то танцевал, словом — мирное времяпровождение. Все удивленно взирали на вошедших воинов.
-Что вам угодно, кэллы?— спросил барон Товуд.
-Нам нужен хозяин поместья.
-Сегодня я за него. Мой тесть пригласил свою дочь и меня погостить у него в загородном доме. Мы, люди молодые, решили немного поразвлечься.
-Таак!— выдохнул Сат и, резко повернувшись, со злобой посмотрел на меня. — Ваших рук дело!
-О чем это вы? — засмеялся я.— Король попросил меня сопровождать вас на этой прогулке, наверное, боится, что вы сами не справитесь, заблудитесь или напутаете что-то. Я знаком с бароном Товудом и искренне рад его снова увидеть.
-Вы пожалеете, — прошипел Сат, и вышел из дома.
-Спасибо, Льен, — сказал барон,— вы во второй раз выручаете меня. — Не желаете остаться на ужин?
-Ужин будет весьма кстати, злость у меня всегда вызывает голод, но вот от танцев я сегодня откажусь.
-Для всех присутсвующих дам это большая потеря.
Ненадолго задержавшись у Товуда, я вернулся в Мэриэг отдельно от людей короля. В сущности, я открыто пошел против него, и теперь был готов ко всему.
Но меня не вызывали больше в Дори-Ден, не арестовали как пособника преступного ордена. Казалось, что про меня забыли.
Гораздо сложнее было объяснить моим друзьям причины этой поездки. Паркара долго недоумевал. Но меня все же поняли, и мне верили, а это для меня было самым главным.
Я не могу удержаться от искушения сделать еще одно авторское отступление.
Мысли Льена о плане короля в целом были верны. Но кроме всего, у тех, кто стоял за его спиной имелся другой расчет. Аров-Мин был уверен в том, что неберийцы спрятали артефакт, за которым мадариане охотились в храмах Неберы. Он не подозревал, что артефакт был украден лицом неизвестным — третьей стороной, и, находясь в уверенности, что он у неберийцев, пытался заполучить его любым способом. Арестовав Турмона за неподчинение, можно было кроме политической выгоды, сделать попытку поторговаться с ним за артефакт — свобода в обмен на магию — он мог согласиться. Понятно, что планами этими кэлл Аров-Мин ни с кем не делился, но он был одним из первых, кто высказал идею об аресте коннетабля.
Самое худшее для Турмона было то, что с некоторых пор он стал Тамелию больше ненужен — его вполне могли сменить другие люди на посту коннетабля — амбициозные, дерзкие, опытные в делах войны. Один был известен точно. Не говоря о том, что мятежный герцог по-прежнему сильно мешал ему. И понимая это, Турмон поддерживал Союз мертвых аясков. До Тамелия дошли и эти сведения. Он прекрасно понимал, что коннетабля следует убрать. Чем скорее, тем лучше. Шпионы донесли королю, о том, что готовится новое собрание неберийцев — был удобный случай заполучить эту карту.
А события в Небере, и на острове, заставили его действовать решительно, поскольку Турмон отлично понял, что на него началась охота, и был готов в любое время объеденить свои силы с бунтовщиками в Гэродо. Но как видно из рассказа Льена, Тамелий снова просчитался. Первым его желанием было арестовать Льена, но на этот раз его остановил Миролад Валенсий.
Он уже знал, как расправится с Льеном. Очнувшись от удара по голове на острове Кэльд, он смог сам убедиться в том, на что способен этот молодой человек. А когда понял, то решил, что следует быть осторожным. Если Льен смог управлять магическим камнем в руках другого человека, то, что он может сделать с артефактами, которых его попытаются лишить принудительно. Таким образом, артефакты потеряли для Миролада Валенсия в этой ситуации всякий смысл. Проще было устранить Льена с дороги, используя людей, что он и собирался сделать.
Глава 22 Граф Влару
После поездки в Бендир время побежало стремительно и неумолимо к развязке нашей истории. Все мы были настороже и озабочены последними событиями, и все-таки я удивился, когда нашел обычно веселого и безмятежного старину Влару в подавленном настроении.
-Что-то случилось, Флег?
-Да,— отмахнулся он, а потом сказал, — мой отец беспокоит меня. Старость-насмешка судьбы. Иногда мне кажется, что лучше умереть молодым. И это, разумеется, никак не связано с моим отношением к батюшке.
