Но бог с ним, с названием! Пусть французы и ошибаются в его происхождении, но играют в "тenez" они очень хорошо, — и женщины часто лучше мужчин. Более века назад, в разгар Столетней войны, как раз в то время, когда Жанна из Арка так удачно выступила против наших войск, в Париже молодая и красивая женщина по имени Марго — опять Марго, заметь! — играла настолько блестяще, что с её темпом игры не могли сравниться лучшие из мужчин-игроков. Преклоняюсь перед француженками, хотя и люблю свой народ и свою страну!
— Нет, туфли дайте мне из мягкой замши и без каблука, — сказала Елизавета горничной, принесшей ей обувь. — Я мучаюсь с каблуками каждый раз, когда играю.
— Да, французы любят игру в мяч, — продолжала она разговор с Джейн. — Карл Девятый, старший брат короля Генриха, был неплохим игроком и называл "тenez" одним "из самых благородных, достойных и полезных для здоровья упражнений, которыми могут заниматься принцы, пэры и другие знатные особы". Кстати, он сказал это за год до того, как кровавые Гизы устроили, с его разрешения, страшную резню в Париже накануне католического праздника святого Варфоломея. Прекрасные родственники у моей кузины Марии: Гизы — её дядья и кузены по материнской линии, Карл — её деверь, брат первого мужа! — неожиданно воскликнула Елизавета. — А если вспомнить, к тому же, её свекровь Екатерину из рода Медичи, отравившую больше людей, чем чудовищный Александр Борджиа, то стоит ли удивляться, что такие родственники постоянно толкали и толкают Марию на преступления.
Джейн вздрогнула.
— Ваше величество, но Мария Шотландская уже столько лет находится под вашей опекой, — сказала она. — Разве она не искупила свою вину долгим затворничеством?
— Мою кузину держат под стражей для её же блага, — тут же ответила Елизавета. — Марию вечно вовлекают в какие-то заговоры. Кажется, злоумышленники должны были бы уже понять, что устраивать заговоры с участием моей кузины это всё равно что строить дом на болоте — обязательно провалится. Господи, — Мария и заговоры! Смешно. Что бы она ни затевала и что бы для нее ни затевали другие, заранее обречено на неудачу. Иногда я думаю, какая славная получилась бы пара, если бы Марию выдать замуж за моего Дадли, — улыбнулась королева. — Вот был бы союз двух неудачников, — впрочем, слишком опасный как для них самих, так и для окружающих!
Мария приносила несчастье всем, кому не повезло быть с ней рядом. Её первый муж умер, не прожив с ней одного года; второй муж был убит сразу после свидания с ней; третий муж потерпел полное поражение в войне со своими противниками, лишился состояния, уважения, чести и с позором покинул родину.
После смерти первого мужа Мария стала никому не нужна, и её попросту выгнали из Франции. О, я представляю, каким это было ударом для моей кузины, — как же, перед ней преклонялись, ей писали стихи, из-за неё дрались на поединках, — а потом прогнали прочь. Её, истинную королеву, в чьих жилах течёт кровь сорока поколений королей, имеющую права на половину Европы, такую красивую, утончённую, прекрасно воспитанную, образованную и умную — выставили вон за ненадобностью!
Приехав в свою Шотландию, она вообразила, что здесь-то покажет чего она стоит. Напрасно. До её приезда страна процветала, а своенравные шотландские лорды кое-как ладили между собой. Моя кузина перевернула всё вверх дном; желая создать великое государство, она подняла в нём разрушительную бурю гражданской войны, и через несколько лет Шотландия уже находилась на краю гибели. Второй муж Марии, Дандли, был ещё меньше пригоден для помощи в государственных делах, чем мой Дадли. Но Дадли, по крайней мере, джентльмен и ведёт себя достойно, а Дандли отличался грубостью и буйным нравом. Марии приходилось одновременно бороться со своими лордами и с ним, потому что он с редким постоянством предавал её, занимая их сторону. В конце концов, он так надоел шотландцам, что они его прикончили, — однако напрасно молва приписывает это убийство моей кузине. Мне нужно никаких доказательств, чтобы понять вздорность подобных слухов, — если бы Мария организовала этот заговор, Дандли остался бы жив, потому что покушение непременно закончилось бы провалом.
Третий муж познал на себе всю силу её неудачливости: весной того злосчастного года, когда граф Ботвелл женился на ней, он был самым влиятельным человеком в Шотландии, а летом ему не позавидовал бы последний нищий. За три месяца потерять все свои земли, замки, войско, сделаться таким жалким, что у победителей не хватило духу убить его — есть ли ещё в истории пример подобного невезения?
В результате мне пришлось дать моей кузине убежище в Англии, а потом улаживать дела в Шотландии, — и все лорды этой страны, даже немногочисленные друзья Марии, в один голос просили меня, чтобы я, не дай бог, не позволила ей вернуться домой. Да что, лорды, — её собственный сын Яков отрёкся от матери! Он заключил со мной соглашение, в котором сказано, что Мария не должна возвращаться на родину. Несмотря на свой молодой возраст, Яков теперь успешно правит Шотландией, где постепенно забывают кошмары, связанные с Марией.
— Украшений не надо, они будут мне мешать, — распорядилась Елизавета, обращаясь к вошедшему в комнату хранителю драгоценностей. — Маленькие серьги с сапфирами под цвет глаз, пару золотых колец с финифтью, — и достаточно.
— Рассуди сама, дорогая Дженни, — повернулась она к фрейлине, — неужели я не была милостива к Марии? Двадцать лет я охраняю её от всяческих бед, трачу на её содержание пятьдесят два фунта в неделю, и это не считая расходов на охрану! А во сколько мне обходятся волнения, которые она мне причиняет: сэр Уильям и сэр Френсис мне все уши прожужжали, что Мария опасна, что за ней стоят влиятельные лица в Европе, желая использовать мою кузину в своих интересах, — а сейчас, когда мы готовимся воевать с Филиппом, её могут сделать знаменем испанского вторжения в Англию.
Что мне делать с Марией, я не знаю. Королевой ей уже никогда и нигде не быть, — и это хорошо для всех, — однако сама она по-прежнему считает себя королевой. Просто наказание иметь такую родственницу! Это мой крест, который мне нести всю оставшуюся жизнь; меня нужно пожалеть, а не Марию... А почему ты спросила о ней?
— Я случайно услышала стихи, которые она написала. Очень трогательные, — ответила Джейн, покраснев. — Она молит Бога освободить её от земного существования и вверяет Ему свою душу
— Вот как? — Елизавета взглянула на Джейн. — Что же, все мы в руках Господа, и моей кузине следовало бы почаще вспоминать об этом. А молить Его о смерти — это грех. Надо смиренно сносить испытания, которые Он нам посылает. Её гордыня и здесь проявляет себя, Мария восстает против Бога. По её мнению, он тоже обращается с ней неподобающим образом, забывая, что она королева. Нет, она неисправима, — не знаю, что с ней делать!.
— Пожалуй, я готова, — сказала Елизавета, посмотревшись в зеркало. — Можно идти играть в мяч; уверена, что ни на одной из придворных дам не будет такого платья.
* * *
В окружении своей свиты королева шла по дворцовым коридорам. Настроение её величества было великолепным, она шутила, смеялась и обменивалась шутками со своими приближенными. Платье Елизаветы произвело надлежащее впечатление, — вначале придворные остолбенели, потом переглянулись, а после начали хвалить её непревзойдённый вкус. Однако на всём пути в зал для игры в мяч они продолжали искоса поглядывать на это платье, пожимать плечами и многозначительно поднимать брови. Дамы в то же время кляли себя за то, что отстали от моды, и внимательно изучали фасон платья Елизаветы, чтобы пошить по нему свои наряды для следующей игры.
Перед самым входом в зал Елизавету дожидался сэр Френсис. Увидев платье королевы, он тоже изумлённо уставился на него и не сразу приветствовал её величество.
— Вам нравится, милорд? — задорно спросила королева, расправляя платье.
— М-да, наверное, — промычал сэр Френсис. — Я не знаток женской моды, ваше величество.
— Вы хотели сыграть с нами в мяч? — продолжая улыбаться, сказала Елизавета.
— У меня нет времени на такие забавы, — отрезал сэр Френсис. — Мне необходимо переговорить с вами.
— Как, прямо сейчас? Неужели нельзя отложить до вечера, а лучше всего — до завтра? — Елизавета не теряла хорошего расположения духа. — Что такое могло случиться? Надеюсь, испанцы не высадились на нашем берегу?
— Нет, мадам, но у меня чрезвычайно важное дело, которое не терпит отлагательства, — сурово проговорил сэр Френсис.
— Кто-то из великих литераторов сказал, что около каждого счастливого человека надо поставить сторожа с колокольчиком, чтобы не дать забыть о несчастиях других людей. Вы, милорд, тот самый сторож, приставленный ко мне, — со вздохом произнесла Елизавета.
— Как вам будет угодно, мадам, — пробурчал сэр Френсис.
— О боже, что за напасть быть королевой! Ладно, пройдёмте во флигель... Господа, я оставлю вас на короткое время, — прибавила она, обращаясь к придворным.
Войдя в комнату, Елизавета не стала садиться, подчёркивая этим, что разговор должен быть недолгим. Однако сэр Френсис не торопился: он достал из своей поясной сумки две бумаги, — меньшая из них была сложена в несколько раз, большая свёрнута в рулон, — и принялся тщательно распрямлять их.
— Может быть, вы уже начнёте, милорд? — спросила Елизавета.
— Минуту, — отвечал сэр Френсис, продолжая распрямлять бумаги, и лишь когда закончил, посмотрел на королеву и сказал: — Дело чрезвычайной важности. Мы раскрыли опаснейший заговор, который имел целью отнять власть и жизнь у вашего величества.
— А я подумала, что у вас действительно серьёзное дело, — протянула Елизавета, желая уязвить его. — А у вас просто очередной заговор. Опять несколько фанатиков или испанских агентов хотели взять штурмом дворец, перебить всю стражу, уничтожить моих министров, а затем и меня? Или на этот раз они собирались взорвать Вестминстер? А, возможно, прорыть подкоп из пригородов Лондона прямо в мою спальню? Я не преуменьшаю опасность, сэр Френсис?
— Фанатики и испанские агенты собирались захватить вас во дворце и лишить жизни, — ответил он, не замечая её ироничного тона.
— Боже, как скучно! Никакой выдумки. И стоило ради этого мешать мне развлекаться? — продолжала подтрунивать над ним Елизавета.
— Ваше величество недооценивает значения этого заговора. Во-первых, он непосредственно связан с подготовкой испанцами войны против нас. Во-вторых, в нём замешана Мария Стюарт.
— Ну, это становится нашей традицией! Не будь у нас Марии с её заговорами, Англия определённо что-то потеряла бы. Я только что разговаривала со своей фрейлиной об этом, — и вот, пожалуйста, подтверждение! — рассмеялась Елизавета.
— Вы говорили со своей фрейлиной об этом? С которой из них? Я полагаю, что это была леди Джейн?
— Как вы проницательны, милорд! Как вы догадливы! Сразу видно, что вы начальник секретной королевской службы, — не унималась Елизавета.
— Догадаться не сложно, — сказал сэр Френсис, ничуть не задетый её замечанием. — Главой заговора является некий сэр Энтони, жених этой юной леди, а сама она оказала нам помощь в раскрытии планов заговорщиков.
Улыбка сбежала с лица Елизаветы.
— Уж не хотите ли вы сказать, что Джейн работает на вас? — спросила королева.
— Нет, мадам, она помогала нам, но не более того. Ваша фрейлина по своей наивности даже не подозревала, в какие события оказалась вовлечена. Её мнимый жених использовал доверчивость леди Джейн в своих интересах.
— Значит, здесь не было предательства? — с облегчением заключила Елизавета. — Слава Богу! Как говорил некий великий литератор, "предатели могут кому-то нравиться, но предательство не нравится никому". Однако бедняжка Джейн любила своего Энтони, — каково ей будет узнать, что он государственный преступник и должен понести заслуженную кару.
— Ваше величество, в данном случае важны не судьба этого негодяя Энтони и не переживания леди Джейн, — недовольно поморщился сэр Френсис, — важно участие в заговоре Марии Шотландской. Я докладывал вашему величеству, что испанцы обязательно постараются нанести удар нам в спину и их орудием будет Мария Стюарт. Сколько можно жить на пороховой бочке, не пора ли привлечь Марию к ответственности?
— У вас есть доказательства её участия в этом заговоре? — спросила Елизавета.
— Конечно. Я не стал бы обвинять бездоказательно. Два часа назад все участники заговора арестованы, а ещё нам удалось перехватить послание Марии Стюарт к ним, — сэр Френсис подал королеве маленький листок бумаги.
— "Сэр Энтони! Приступайте к осуществлению вашего плана. Верю, что Бог поможет вам, потому что вы выступаете за правое дело. Если понадобятся крайние меры, не останавливайтесь перед ними. Убейте Елизавету, если нельзя по-другому. Зверь, вышедший из бездны, должен быть сражён. Если это случится, вызволите меня из замка до того, как вести из Лондона дойдут сюда. Мария, королева", — прочитала Елизавета и сказала с усмешкой. — Да, это написано моей кузиной, — и когда она уймется? Что же, ещё один заговор, ещё одна неудача. Возьмите эту бумажку и приобщите её к своему архиву, милорд, — сколько там уже набралось таких!
— Ваше величество, вы с ума сошли? — не сдержался сэр Френсис. — Если вы не цените свою жизнь, подумайте об Англии. Это дело нельзя положить в архив, ему надо дать законный ход.
— Вы, как всегда, очень любезны, милорд, — ответила Елизавета, не позволяя раздражению овладеть собой. — Однако с ума сошли вы, а не я. Если дать делу законный ход, это будет означать смертный приговор для Марии.
— Вы сами говорили, что нужны веские причины, "дабы перетянуть на чаше весов правосудия святость рождения и звания" шотландской королевы. Я точно запомнил ваши слова. Теперь веские причины есть, — не отступал сэр Френсис.
— Вы змей-искуситель, сэр Френсис, — сказала Елизавета. — Вы считаете, что я не хочу избавиться от своей взбалмошной кузины? Вы полагаете, что мне не надоели заговоры Марии? Вы думаете, мне нравится выделять из казны бешеные деньги на её содержание? Я борюсь с собой, а вы меня искушаете.
— Не старайтесь побороть себя, если не хотите остаться в проигравших, — так говорил ваш отец, король Генрих.
— Перестаньте! Мой отец не был святым человеком, и вы это отлично знаете! — воскликнула королева. — В конце концов, ваше предложение вредно с политической точки зрения. Вы хотите поставить закон над монаршей волей, а монарха, как обычного смертного, предать суду. Вы понимаете, к чему это может привести? Достаточно один раз показать, что святость власти ничего не стоит; достаточно позволить одну-единственную вольность в отношении народа к государю; достаточно посеять одно зёрнышко сомнения в неприкосновенности личности правителя, — и королевство зашатается. Если бы я даже ненавидела Марию во стократ сильнее, чем ненавижу её, я всё равно не согласилась бы на её казнь... Возьмите же, говорю вам эту бумажку, и спрячьте её в архив.
— Эту бумагу тоже приобщить к архивным делам? — спросил сэр Френсис, принимая от королевы первое письмо и показывая ей второе. — Мы изъяли это послание при обыске у самой Марии.
