— Ну что, убедилась в моем таланте переговорщика и в силе своего творчества? — Джун, отходивший за водой, застал ее за попытками расправить пляжное покрывало так, чтобы не было ни складочки, ни морщинки. Он опять был в каких-то палантинах, с расплывчатыми как картины импрессионистов узорами. Улыбался и сбивал ее с толку. — И больше никаких отговорок. До вечера ты в моем полном распоряжении.
— А Инна?
— А свою дорогую подругу поздравишь потом. Сама видишь, как она занята, изображая обиженную.
— А братья?
— Как будто им нечем заняться!
Спорить совершенно не хотелось. Поэтому весь день Лиза так и провела в обществе своего соседа. Он рассказывал ей полувыдуманные истории о своих родителях. Признался, почему решил помочь Толстушке с личной жизнью. Оказывается, его мама — та самая любимая балерина родителя Жизели! Вот Джун и решил, что должен взять ответственность за свою омоним — ведь из-за нее девчонка живет с таким странноватым именем. Обещал как-нибудь познакомить Лизу со своими русскими дедушкой и бабушкой. И все было почти идеально. Девушка чувствовала, что она ему небезразлична, вот только никак он не собирался признаваться в своем обмане. Может, и правда, существует дружеская ревность?
Да все было хорошо — до вечера. Они отправились перед ужином немного посидеть у моря. Джун предложил Лизе для разнообразия нарисовать их вдвоем и готов был позировать прямо на пляже, где в этот час никого еще и уже не было, если не считать чаек. Тогда-то, пока Лиза устанавливала этюдник в песке (не обошлось без пары камешком под складные ножки, чтобы не разъезжались), Джун и сказал ей, что собирается уехать уже сегодня. Прямо после того, как она в последний раз его нарисует. Это было немного странно, ведь их отдых заканчивался завтра, и даже Лиза еще не собирала вещи, а она-то никогда не откладывала дела на последнюю минуту, каким бы занудством это не казалось окружающим. И вдруг Джун заявляет, что уезжает, что ему надо как можно быстрее быть в Корее, что он, скорее всего, пробудет там довольно долго...
Лиза слушала и уже скучала. Она, конечно, собиралась попросить любимого дать ей свой сеульский адрес — для писем и посылок, но надеялась, что это "довольно долго" все-таки закончится побыстрее. И ломала себе голову над тем, почему все-таки надо так спешить.
Бросив в волны монетку, Джун некоторое время смотрел куда-то вдаль, а потом присел рядом с Лизой на небольшой холм из камней, которые до начала сезона выловили из моря, чтобы отдыхающие не ранили свои ноги, близко-близко, и шутливо произнес:
— Перед отъездом я кое-что хочу тебе сказать. Обещай, что не будешь прыгать до потолка? А то ушибешься.
— Что? — Лиза замерла от восторга. Неужели Джун доверит ей свою тайну? Все-таки он ей начал доверять!
— Ты, кажется, меня убедила, и я начинаю тебя любить. Но сейчас нам надо расстаться... Я сразу же уеду домой, в Сеул, а так как моя карета быстрее твоей тыквы, то...
— Это и есть то, что ты хотела мне сказать? — перебила Лиза.
— Да... — Джун явно не знал, чего она от него ждет. Или искусно делал вид, что не знает.
— Больше ничего?
В ответ только покачивание головой. Конечно, чего еще ждать?
— Ясно... Значит, ты говоришь мне, что любишь?
— Точно. Даже не верится, — развел Джун руками и тотчас зачем-то скрестил их на груди.
— Ты меня любишь...
— Ну да... я понимаю, что ты рада, но повторять-то зачем? — ее сосед-выдумщик недоумевал. Ничего, Лиза не собиралась держать его в неведении.
— Что же это за любовь? Ты говоришь, что любишь меня, но не хочешь признаться в одной мелочи. Так, конечно, не важно, кто ты. Я тебе и сама об этом могу сказать. Я люблю именно тебя — и мне все равно, кто ты и какой ты, — спокойно, не повысив голоса проговорила девушка, следя за тем, как меняется ее недоверчивый любимый в лице. — Я бы поняла, если бы ты и правда был девушкой, переодетой мужчиной, и тогда не захотел бы даже перед разлукой рассказывать мне о своем переодевании. Но ведь все наоборот!
— Постой, Цыпленок. Ты хочешь сказать... что...
— Вот и дай мне сказать то, что я хочу. Если бы ты не признался мне в любви, я бы поняла твою скрытность. В конце концов, обычной знакомой в таких вещах не признаются. Но ведь ты, зная о моих чувствах, уезжаешь и говоришь, что начинаешь любить меня. И все? Мы можем больше никогда не увидеться, а ты даже не собираешься сказать мне, что ты парень? Хочешь, чтобы я продолжала надеяться на отношения с несуществующим любимым человеком? Что же это за любовь у тебя такая? — последний вопрос все же получился чуть более громким, чем вся речь. Даже чайки, что-то выискивающие в песке и кромки воды, встрепенулись и недовольно покачивая головами отошли подальше.
— Но Цыпленок... все не так... я просто хотел... подождать... Я не собирался расставаться с тобой. Я бы приехал как парень... — Джун сбивался и, кажется, не знал, что сказать. Неужели его фантазия на выдумки на этот раз подводила?
— По-твоему, я конченная дура? Говорю о любви, каждый день рисую тебя — и не смогла бы узнать своего любимого в другом костюме. И как бы ты объяснил свое сходство с некоей Ли Джун? Брат-близнец? Или ты, может быть, соврал бы, что ради меня из девушки стал парнем?
— Да нет же — я бы просто сначала немного подшутил... — Темные глаза смотрели на девушку испуганно.
— Считай, что твоя шутка уже удалась. Можешь уезжать прямо сейчас, как и собирался.
— А как же наш последний сеанс? — услышала девушка, не поднимавшая головы, в ожидании, когда Ли Джун уйдет. Такой любимый. Человек, который не собирается ей доверять.
— Спасибо, но я больше не хочу рисовать тебя. И видеть пока тоже. Езжай.
С этими словами Лиза никуда не убежала, даже не заплакала, а просто как будто совсем перестала его замечать. Даже не ответила на его слова, что он остается, что они еще не договорили.
Наверное, он не очень-то и хотел оставаться — пять минут постоял и побрел к номеру.
Наверное, Лиза странная, что обиделась на такой пустяк. Но она не могла понять, как можно признаваться в любви и продолжать скрывать от любимой девушки такие важные вещи.
Наверное, она пожалеет об этом сразу же, как только войдет в опустевшую комнату.
Это было очень странно. Пытаться заговорить со своей любимой и понимать, что тебя для нее не существует. Это было невыносимо. С этим надо было что-то делать. Нельзя же, в конце концов, ложиться спать в ссоре?! Расставаться в ссоре! Бабушка Аня его этому не раз учила, когда маленький Джун спрашивал, почему она всегда первая мирится с дедом, даже если тот явно виноват. "Потому что упрямство, Женечка, это палка о двух концах, а мягкая вода твердый камень точит", — неизменно отвечала мудрая женщина и улыбалась. Не мог он так все оставить, хотя и должен был уехать. Память услужливо подсказала: у него оставалась еще незаконченная история. Наспех собрав вещи, которые еще оставались в номере, Джун отправился загружать их в машину, про себя вспоминая придуманную недавно сказку. Он сам оказался глупым клоуном — гораздо глупее своих неразборчивых в средствах братцев.
— Что-то ты рано вещи пакуешь. Может, тебе бельишко приглянулось и ты по темноте его прихватить хочешь?
"Только Хрюши сейчас не хватало. А вообще, именно его и не хватало"
— Слушай, брат, у меня к тебе просьба.
— Выкладывай, сестренка.
— Посерьезнее, пожалуйста.
— Это с тобой-то и посерьезнее? — продолжил было ерничать Костик, но увидев что-то на его лице, все же поинтересовался. — И что тебе нужно?
— Дай мне в глаз от души. А то самому себя бить — это глупость несусветная.
— А друга о таком просить — это, конечно, умно.
— Тебе это в самый раз сделать. Считай, что я заслужил.
— Ты что же это, все-таки добрался своими ручонками до моей сестры?
— Хуже!
— Она до тебя добралась, а ты ее продинамил?
— Хуже! Стой, и ты вот так спокойно говоришь об этом? Твоя сестра...
— Наивная, но далеко не дура. Она знает о тебе то, что надо знать.
— И что это значит?
— Она в тебя влюблена. Она художница. Она неглупая. Рано или поздно она бы все поняла.
— Убил наповал. Ну и семейка.
— Считай, что это вместо настоящего удара. Так что тебе от меня на самом деле надо?
— Уже ничего.
После этого невразумительного диалога двое друзей разошлись довольные собой и своими планами на оставшиеся мгновения догоравшего дня.
Так и есть. Он все-таки уехал. Лиза застыла посредине комнаты. Никаких вещей. Она бросила альбом на кровать. Зря только спешила сюда с пляжа. Еще ругала себя за вспыльчивость, думала, вдруг он на прощание хотя бы объяснит, зачем ему все это понадобилось. Или скажет свое корейское "спокойной ночи". Тихий звук прервал воспоминания, и девушка обернулась.
Джун невозмутимо стоял у двери, держа руки за спиной. Он все еще был одет в какую-то многослойную тунику, но из-под нежного шелка вместо тонких кремовых лосин выглядывала грубая светлая джинсовая ткань.
— Знаешь, Цыпленок, а я ведь задолжал тебе счастливый финал, — как ни в чем не бывало, словно и не было их размолвки, заявил он.
— Счастливый финал?
— Для грустной сказки о глупом клоуне, — пояснил её знакомый незнакомец, как будто она должна была помнить все его выдумки. Но она помнила. Может, она была не очень умна и внимательна, но память у нее была превосходная. И вечер, когда она заснула у него на руках, оставался ее драгоценным воспоминанием, как бы она ни сердилась на своего прекрасного обманщика.
— Ты хочешь сейчас мне рассказать сказку? Чтобы я опять плакала, а ты утешал?
— Я буду рассказывать тебе сказки всегда, если ты только захочешь. А вместе можно не только плакать, но и радоваться, — в голосе ее изящного и самоуверенного возлюбленного звучала незнакомая нотка — робости, звучащей в унисон с надеждой.
Когда первый шок прошел, он кинулся к маленькой помощнице фокусника. Из-за его признания она пострадала. Его глупая выходка сделала ее невнимательной. Он и только он убил ее. Своим признанием, сделанным не вовремя. Или своей глупостью. Близко его не подпустили. Голову аккуратно положили с хрупким телом на носилки и унесли за кулисы, а он бежал следом, бежал и не догнал. И рухнул на колени где-то между клетками диких животных и снарядами для гимнастических номеров. И лег на бок, и обхватил себя руками, в одной из них все сильнее сдавливая обломки веера.
Он сидел в гримерке, усталый, бледный не от грима, а от горя и сжимал в руках красный нос. Он непонимающе рассматривал руки, испачканные в саже. Рядом с огромным зеркалом лежал ее глупый, бессмысленный, бесценный последний подарок. Он не помнил, как добрался сюда, но это было неважно. Все отныне не имело значения.
Он думал, что представление отменят: как можно смотреть на трюки эквилибристов и ужимки дрессированных мартышек после такой трагедии? кто вообще останется в зале? Но до его слуха доносились восторженные крики и громкая веселая музыка. А потом к нему заглянули и поторопили выйти с новым номером.
"И все-таки я смешон, — потирая заспанные, заплаканные глаза и очищая лицо для нового грима, подумал он. — Что ж, раз я настолько слаб, что не смог проститься с любимой, в память о ее чудесной улыбке пойду смешить публику. Может быть, какая-нибудь жестокая девчонка наконец улыбнется своему неудачливому поклоннику и будет более благосклонна"
Дверь без стука открыли. На пороге стояла маленькая помощница фокусника.
— Ты наконец-то проснулся! Ну и сердита же я на тебя! — говоря так, она не переставала смеяться. — Хорош влюбленный! Убежал куда-то и заснул рядом с тиграми!
А он счастливый, ошеломленный и бессловесный стоял, пока она расспрашивала, что у него с лицом, почему он плакал, что он видел во сне. Не веря своим глазам, подошел и обнял свою ожившую любовь, которая тотчас же затихла, засмущалась и наотрез отказалась отвечать, чем же таким она испачкала свой веер.
— А ты знаешь, что уголь и алмаз — одно? — глухо спросил Джун, когда молчание затянулось.
Лиза не ответила, так как в середине рассказа принялась отчаянно и страстно зарисовывать говорящего взволнованно, но ладно возлюбленного.
— И все-таки неисправима, — улыбнулся юноша. Он и не надеялся, что на эту его реплику кто-нибудь ему ответит.
— Привыкай, моё корейское чудовище, — буркнула Лиза. — Буду теперь тебя эксплуатировать на законных правах.
— Каких еще законных правах? — воскликнул Джун. Он, кажется, сейчас станет счастливым человеком.
— Ты говорил, что не можешь быть моей девушкой, но моим парнем-то быть не откажешься? — не отрывая глаз от бумаги, спросила Цыпленок.
— С одним маленьким условием, — хитро улыбнулся удачливый дипломат, нашедший выход из тупиковой ситуации. — Позировать как девчонка я тебе больше не буду.
С этими словами он снял с себя тунику и остался в одних джинсах.
Лиза, взглянув на него, замерла. Рука, державшая карандаш, прекратила свой танец, пальцы медленно разжались и поднялись к губам, тщетно пытаясь поймать слетевший вздох.
— Да-да, я даже красивее, чем ты представляла, — довольно отреагировал Джун. — И раз уж ты сама прервала сеанс...
В два шага он пересек разделявшее из расстояние и обнял свою малышку — ничуть не слабее, чем придуманный им клоун свою маленькую помощницу фокусника. Судьба и не такие фокусы выделывает.
Глава 31
— Ну что, прощаемся, рыжий?
— От рыжей слышу.
— Смотри-ка, как заговорил. Небось, рад, что уезжаю и перестану тебя доставать.
— Обрадуешься тут. Сама, небось, довольна — наигралась с бедным парнем, завлекла его — и в кусты.
— А интересная постановка вопроса, как думаешь, Цыпленок? — Лизе, наблюдающей прощание повара Феди и "буки" Аллочки, почти почудилась насмешливая реплика Джуна. Она уже уложила свою сумку братьям в машину и отправилась составить компанию в ожидании автобуса своим подругам — новым и старой одной, если та, конечно, обратит на нее внимание. У Инны с Ромой опять было все настолько прекрасно, что они игнорировали окружающих. Пичугин, к счастью для Инны, забросил своих попивающих дружков и совершенно был поглощен возрожденной любовью. И как только Джуну это удалось? Не может быть, чтобы было достаточно одного взгляда на ее картину!
Ее прекрасный сосед все-таки уехал вчера. Опасно было вести машину вечером, но это его не удержало.
— Чем раньше я доеду до аэропорта, тем лучше, Лиза. И тебе безопаснее, — не спеша вставать с кровати, на которой они оба сидели и приходили в себя после объяснения, объяснял он.
— Безопаснее? — Лиза прижималась к теплому, надежному парню и думала, что это самое безопасное для нее место во всем мире — и только ее.
— Нет, а ты думаешь, что я святой? — взгляд темных глаз был одновременно и хитрым и открытым.
— Еще чего! Святые не обманывают на каждом шагу.
— Ну... и это тоже... Но вот ты представь, легко ли мне быть паинькой и плюшевым медведем в твоем безраздельном пользовании, когда я знаю, что ты знаешь, что я и кто я.
