Младший мэтр взял кубок, неуверенно разглядывая содержимое.
— "Окраинная особая", — пояснил герцог. — Жуткое пойло, жгучее, как огонь, и так же влияет на глотку, но зато наутро голова не пробует оторваться от туловища, а это для нас крайне важно, все-таки надо не ударить в грязь лицом перед его сиятельством.
— И совсем не жуткое, — насупился Годфри.
— Сейчас спросим мнение мэтра. Приступайте, мэтр. Да что вы, в самом деле? Стесняетесь? Хорошо. Ваша правда, без тоста и выпивка не мила. Что ж. За удачу в наших делах!
Кубки стукнулись боками, и пути назад уже не было. Джошуа выдохнул и залпом осушил кубок. Герцог не обманул, язык объяло пламенем, и глаза заслезились.
— Заешьте мясом, — посоветовал барон, — мясо все делает полезным.
Младший мэтр воспользовался советом, но легче не стало.
— Это дело привычки, — видя, как глаза Джошуа постепенно теряют фокусировку, сказал герцог. — Немного практики, и все наладится. Нет лучшего изобретения, чем выпивка, а раз она сделана людьми и для людей, то подходит любому желудку и любой глотке. Нужно только немного практики.
— Опять ты мелешь свою чушь, — загрустил барон.
— Я? — возмутился Флеминг. — Да я тебе истину глаголю, мой огроподобный друг. Между прочим, совершенно бесплатно.
— Я не огроподобный.
— Ты себя когда последний раз видел в зеркале?
— На той неделе.
— Наверное, смотрелся не в то зеркало.
— Когда-нибудь, — вздохнул барон, — ты договоришься, я рассержусь и сниму тебе твою пустую башку с твоих покатых плеч.
— То есть поведешь себя как настоящий огр! — победно засмеялся герцог.
— Уж извините его, мэтр, — почесал бороду Годфри. — Но он уже недостаточно трезв и не настолько пьян, чтобы вести себя прилично.
— Что правда, то правда, — неожиданно согласился Агастон. — А что же вас привело в нашу прекрасную компанию, мэтр? Кроме счастливой возможности побыть в нашем обществе, конечно?
— Желание выпить побольше, ваша милость, и сделать это, как вы верно заметили, в прекрасной компании.
— Ваше желание исполнено! Но что же могло побудить мэтра магии отринуть думы об этой самой магии и искать ответы на дне кубка? Какие великие тайны бытия?
— Отвечать вовсе не обязательно, — сказал барон; посмотрев на герцога, он добавил: — Лучше даже вовсе не отвечать.
— Молчи уж, огр. Не мешай мэтру скинуть с плеч тяжкий груз раздумий! Не стесняйтесь, мэтр, поведайте нам все. Кто знает, может, мы поможем советом.
— Не думаю, ваша милость. Все дело в одной девушке...
— Ни слова больше! — остановил его герцог. — Ни слова, мой друг! Я все прекрасно понял. Вы к ней с открытым сердцем, а она отвергла вас! История стара как мир.
— Это не совсем точно...
— С дамами, мэтр, никогда не бывает совсем точно, уж поверьте моему опыту! Они прекрасны, своевольны и порой очень влюбчивы, но если что-то вобьют себе в голову, то пиши пропало!..
— Я...
— Не утруждайте себя, — остановил Джошуа барон. — Он сел на одну из своих любимых тем, и вам совершенно не обязательно участвовать в его монологе.
— Тогда, может, выпьем?
То ли герцог Агастон был бессовестным лжецом, то ли голова у Джошуа сильно отличалась от голов жителей окраин, потому что наутро болела неимоверно. Окончание вечера он помнил довольно смутно. Герцог что-то пел, барон куда-то нес их обоих.
Когда он смог открыть глаза, тут же пожалел об этом. Солнце больно ударило по мутному взору, ослепив и отбив всякое желание куда-то смотреть. Или на кого-то.
Он застонал.
— Доволен собой? — спросила Майриэль.
— Что тебе надо? — буркнул он, перевернувшись со спины на бок. Чуть не упав, понял, что лежит на одной из скамеек, упрятанных в глубине графского парка.
— Пришла тебя проведать.
— Проведала? Можешь идти.
— Какие мы злые и недовольные.
— Благо есть с чего.
— Дай угадаю: ты обозлился на свою дорогую Джулию и на меня и решил разобраться с проблемой простым людским методом?
— Тебе надо быть прорицательницей. Подумай о подработке.
— Подумаю.
— Только делай это где-нибудь в другом месте, будь добра.
— И рада бы, но в другом месте не будет стонущих чародеев, с которыми надо серьезно поговорить.
— Эти чародеи были бы счастливы, если бы так оно и случилось.
— Жаль, их никто не спрашивает.
— Майриэль, уйди. Я не хочу ни говорить с тобой, ни слушать тебя.
— Не будь ребенком.
— Я не знаю, куда делся мой посох, но и без него могу превратить тебя во что-нибудь без голоса.
— Не льсти себе, малыш.
— Что мне сказать, чтобы ты отвязалась?
— Для начала можешь сказать, почему ты такой дурак?
— А какое тебе дело? Ты же не любишь людей и всех нас считаешь дураками?
— Справедливо. Но я ведь дитя ветра и дождя и всем даю шанс доказать мне обратное.
— Видимо, я доказал, раз ты еще здесь.
— Вполне. Ты был мне соратником, и при этом не совсем бесполезным, так что мне не так чтобы безразлична твоя судьба. А также глупости, которые ты творишь.
— Это ты говоришь мне про глупости?! — Джошуа попытался приподняться, чтобы его обличения звучали весомей. — Ты забила Джулии голову какими-то историями о любовниках и изменах! Ты хоть представляешь, во что ты хочешь ее превратить?!
— Наконец-то ты не отрицаешь, что неравнодушен к ней.
— Я смирился с тем, что все читают мое лицо как открытую книгу! Да и какая разница, если моя голова все равно лопнет в ближайшее время.
— Все будет хорошо. — Майриэль щелкнула застежкой, видимо, доставая что-то с пояса. Он услышал, как она откупоривает какую-то бутылочку, и почувствовал постукивание стекла по лбу. — На, выпей, жертва разбитых чувств.
— Не издевайся. — Он с трудом полуприсел, нашарил бутылочку и проглотил залпом. Во рту стало мятно, свежо и терпко.
— Хороший мальчик, скоро тебе полегчает.
— Скорее бы. Тогда я смогу наконец убежать от тебя.
— От лесной охотницы? Наивный.
Помолчали.
— Майриэль.
— Что?
— Я действительно очень зол на тебя. Ты не должна была вмешиваться.
— Не я причина твоих бед, Джошуа.
— А кто же?
— Судьба.
— Как ново!
— Ново или нет, но это правда. Мне жаль, но ты родился не благородным, и с принцессой тебе быть не суждено. Такова суть ваших людских правил. Я считаю их глупыми и сковывающими, но такова ваша жизнь.
— Ты просто открыла мне глаза!
— Иногда нужно услышать свои мысли от другого. Подумай сам, и подумай хорошенько. На миг забудь, что ты влюблен, — я понимаю, что сейчас ты не можешь, но хотя бы попробуй и взгляни на вещи здраво. Ты хочешь, чтобы единственная наследница Римайна сбежала с тобой скитаться по дорогам, бросив все, что ей дорого, и всех, перед кем она в ответе?
— Она и это тебе рассказала?
— Она старалась не болтать, но пара оговорок — и все стало понятно.
— Так ты еще и дознаватель?
— Иногда бывает. Но не отвлекай меня.
— Я не хочу это слушать!
— А придется. Даже если бы твой план удался, ты хоть на минуту представь, что бы сделал ее отец? Сколько бы отрядов и наемников он послал за вами?
— Нас не нашли бы. Я бы позаботился об этом.
— Ты и сам в это не веришь.
— Я стараюсь.
Птицы в листве, окружающей скамейку, весело щебетали.
— Майриэль.
— Да?
— Я ведь не настолько глуп.
— Я надеюсь.
— Но то, что ты предложила Джулии, это так...
— По?шло?
— И неправильно. Ведь она... мы...
— Все слишком возвышенно для низких утех, да?
— Да.
— Тебе еще многое предстоит узнать об утехах, дружок. Это не только низко и пошло, это может быть и очень возвышенно и приятно. Главное, делать это в нужное время и с правильным партнером.
— Тебе лишь бы подшутить надо мной.
— Вовсе нет. Ты и так постоянно подбрасываешь мне возможности сделать это. А вот предложить тебе подумать кое над чем я бы очень хотела.
— Над чем же?
— Над тем, как трудно было Джулии предложить тебе такое. Думаешь, она не боялась и не сомневалась? Как, по-твоему, ей, благородной и чистой принцессе-фиалке, предлагать такое тебе, своему герою в сверкающей хламиде? Думаешь, что она делала всю ночь после твоего ухода? Играла на арфе? Она рыдала, страдала и изводила себя стенаниями! Догадаешься почему? Или объяснить?
Джошуа не ответил.
Вместо этого он попытался сесть и, как ни удивительно, на этот раз у него получилось.
Глаза открылись почти без проблем. Солнце светило, но не так чтобы уж слишком жестоко.
— Полегчало?
— Немного.
Майриэль протянула изящную руку, и соловей, что заливался в листве последние несколько минут, слетел ей на ладонь.
— Любовь бывает разной, Джошуа, — сказала лучница, поглаживая птичку. — Но если она взаимная и чистая, то тайна ее не опорочит. Главное, помни, — она чуть дунула на соловья, тот завертел головой, отступил на шажок, а потом взмыл обратно в листву, — что помимо радости она может принести и боль. — Эльфийка показала Джошуа ладонь, на которой осталась небольшая ранка от тонких коготков. Маленькая карминовая капелька упала им под ноги. — Будь осторожен.
— Спасибо, Майриэль. — тихо отозвался он. — Спасибо тебе большое.
Она оставила его приходить в себя, но долго нежиться на утреннем солнышке младшему мэтру не пришлось.
Его нашел местный садовник, грузный мужчина с грустными глазами и ножницами исполинских размеров. Говорят, садовники — тихие и безобидные люди, пока не тронешь их сад, а Джошуа, как оказалось, тронул его довольно сильно.
Вчерашние возлияния обернулись не только головной болью, но и порчей графского имущества. И потому все утро пришлось потратить на исправление вчерашних ошибок.
Как показало обследование, их троица неплохо повеселилась. Обходя места боевой славы, младший мэтр потихоньку начал вспоминать кривую их передвижений. Устав пить в душной кухне, они возжелали воздуха и отправились на его поиски.
Писк разбуженных служанок и мелькающие перед глазами швабры убедили их в том, что не стоит беспокоить простых, но благочестивых девиц, и они отправились искать себе пристанище где-нибудь еще.
Мысль посетить графский сад показалась всем удачной, и их небольшое путешествие началось с вывернутого кустарника. Бедное растение, как припомнилось Джошуа, без зазрения совести отхлестало барона по щекам, за что и было наказано. Следом вспомнилось, что легкий наговор кусту шепнул сам младший мэтр, и не факт, что не по наущению герцога.
Куст все еще валялся на земле и в ответ на попытки взять его в руки пытался надавать пощечин всем и каждому. Кое-как успокоив растение, они посадили его обратно. Отсутствие посоха делало процесс более трудоемким, но куда делось орудие ремесла, Джошуа никак не мог вспомнить.
Дальше их путь шел через аллеи статуй, которые сейчас стояли в замысловатых и даже неприличных позах, напрочь забыв про свои постаменты.
Если память не изменяла, в этом месте им сильно захотелось попеть, а какая же песня без танцев? Так как собственные ноги к тому времени слушались слабо, Джошуа решил привлечь к танцам украшающие сад статуи.
Как тому вечернему безумцу удалось это, утренний Джошуа понять не мог, поскольку управление материей не то чтобы не было его сильной стороной, а он, честно говоря, вообще этим почти не занимался. Впрочем, стремлением расставлять статуи в срамных позах он тоже в трезвом состоянии не страдал.
Память услужливо подсунула герцога Агастона, подзуживающего окрыленного собственной силой чародея "добавить происходящему изюминки".
За аллеей опозоренных статуй был еще пруд, где все рыбы приняли вид золотистых созданий с искрящейся на солнце чешуей. После чего компания, не добившись от молчаливых жертв их веселья исполнения хоть каких-то мало-мальски интересных желаний, углубилась в небольшую рукотворную чащу, где, видимо, и разбрелась.
Правда, прежде набедокурила по-настоящему.
Потому что среди деревьев, привязанный к ясеню, стоял ученик графского придворного чародея младший мэтр Гуж. Стоял он не из природной гордости, а потому что крепкие веревки охватывали его с ног до головы. На скуле красовался синяк, а одежда пострадала в потасовке.
— Коллега? — промямлил Джошуа, не зная, что сказать.
Гуж бросил на него испепеляющий взгляд.
— Я вижу, вы протрезвели. Освободите меня немедленно!
— Да, конечно...
Призвав на помощь садовника, он попытался разрезать путы. Но те не поддавались.
— Они волшебные, кретин вы этакий! — возмутился Гуж. — Используйте ваш посох!
— Прошу прощения, но я его... еще не нашел.
Гуж издал рык, которому позавидовал бы и горный тролль.
— Как вообще вы его заслужили, недоумок! Олух! Неумеха! Позор своего учителя! — Он бросил еще несколько крепких словечек, а потом, словно устав злиться, добавил обычным бесцветным голосом: — Он сдерживает мои путы. Сзади.
Обойдя дерево, Джошуа нашел свой вожделенный инструмент и парой фраз обратного заклинания освободил пленника.
— Мне очень неловко, коллега... — попытался извиниться он.
— Нападение на слугу графа на его землях — это преступление, — сверкнул очами Гуж.
— Но я был... не в себе. К тому же я сам тут по долгу королевской службы. — Младший мэтр не смог придумать ничего лучшего.
— Это королевская служба заставляет вас напиваться в компании высокородных олухов и нападать на коллег?
— Простите, я не так выразился. Мне еще немного трудно формулировать свои мысли верно...
— Зато прикрываться королевской службой у вас выходит куда как хорошо! Так же, как прятаться за необъятным пузом вашего дружка барона! Никогда не думал, что брюхо, набитое мясом и выпивкой, может блокировать заклятие успокоения.
— Я не могу предложить вам ничего, кроме своих извинений...
— Оставьте их себе! Вы за это ответите, не сомневайтесь. — С этими словами Гуж гордо удалился, вытряхивая из волос землю и пытаясь удержать висящий на паре ниток рукав.
Джошуа смотрел ему вслед, не зная, что делать.
Радость от обретения посоха была испорчена, а сам посох после вчерашнего, казалось, потяжелел на десяток фунтов.
Ставший свидетелем перепалки чародеев садовник впал в еще большее расстройство и попытался призвать младшего мэтра к борьбе с учиненным им беспорядком.
Но не тут-то было. Обретя посох, Джошуа почувствовал в себе достаточно сил и отваги для того, чтобы отвергнуть притязания труженика ножниц и тяпки, заявив, что он, дескать, уважаемый чародей и копаться в саду ему не пристало. Основную часть результатов своих проказ он исправил, а за остальным пусть обратятся к барону и герцогу, которые также изволили участвовать во вчерашнем инциденте.
Некоторое время садовник буравил его взглядом, примеряясь, видимо, какую часть тела лучше отрезать наглому чародею, а потом махнул рукой.
Почувствовавший угрызения совести Джошуа пообещал вернуться позже и помочь с восстановлением прежней красоты, если это понадобится.
На том и расстались.
Возвращаясь в замок, младший мэтр с радостью отметил, что сад графа был весьма просторным, и их ночные приключения, по всей видимости, не могли дойти до ушей и глаз принцессы.
