Переодевшись, он вышел на холодные сизые утренние сумерки и поежился от легкого холодка, с ветром проникшего в тело. Вспоминая дорогу, которой прошел этой ночью, он спешно двинулся сквозь город мимо собора — к лесу, куда должна была уйти Элиза. Яд должен был подействовать с минуты на минуту, и Лоран ускорил шаг — он сам не понимал, зачем. Видит Бог, он сочувствовал Элизе, но мысль о том, что он милосердно предложил ей избежать казни, а она каким-то образом обманула его, все еще возникала где-то на задворках его души. Все-таки, будучи инквизитором, Лоран понимал, что до определенной стадии допроса честность арестантов можно поставить под сомнение, даже если этого не хочется делать.
Теперь, когда Элиза покинула его резиденцию, Лоран вдруг испугался собственного решения. Бессонная ночь сменилась предрассветным часом, и разговор с Элизой, казалось, отступил куда-то за границу сна и яви. А вслед за разговором и принятым решением пришла тревога.
Лоран свернул на лесную тропу и почти бегом направился к дому Элизы, вспоминая ее слова о капканах. Он надеялся, что она оставила их только в чаще, но не на тропинке.
Просвет меж деревьями замаячил вдали. Лоран целеустремленно двинулся к нему, выдыхая на бегу облачка пара.
Деревья расступились перед ним, и судья инквизиции замер. Тяжелое дыхание вырывалось из его груди, на лбу, несмотря на холод, выступил пот. Он глядел прямо перед собой и не осмеливался подойти ближе. Поляна, что видела смерть Ренара, теперь стала обителью еще одной гибели.
Элиза лежала, вытянув руку, на которую были намотаны четки, словно в последние минуты жизни пыталась дотянуться до чего-то… или до кого-то.
Лоран невольно поежился. Он говорил, что от этого яда видений не бывает, однако не был в этом уверен. Возможно, Элиза все же кого-то видела перед смертью? В таком случае, Лоран понадеялся, что видение не было кошмарным.
Он приблизился к телу девушки. Оно казалось еще таким живым, будто Элиза просто спала. Однако при ближайшем рассмотрении было видно, что она не дышала. Лоран присел возле нее и прочитал молитву. Неважно, во что она верила — ему казалось, что над ней Господь смилостивится, учитывая все, через что она прошла. Рассказ Элизы вновь пронесся в памяти, и из мыслей Лорана испарились все сомнения в ее честности. Он устыдился собственной подозрительности и в извиняющемся жесте накрыл руку Элизы своей ладонью. Тело ее еще не остыло — смерть наступила совсем недавно, за несколько минут до того, как Лоран пришел на поляну.
— Да будет Господь милостив к твоей душе, дитя, — вздохнул Лоран.
Ему многое предстояло сделать. Как нераскаявшаяся еретичка, Элиза должна была быть предана огню даже посмертно, но Лорану не хотелось позорно сжигать ее на площади. Ему отчего-то казалось, что сама Элиза не воспротивилась бы посмертному сожжению, но не так, чтобы ее тело, пожираемое огнем, выступало зрелищем для кровожадной толпы.
Лоран огляделся и начал работу.
Он помнил, как несколько лет назад, в Кантелё, вместе со стражей сооружал костры, на которых сжигали еретиков. Это было против правил — такой суд должны были вершить светские власти, но в Кантелё представители власти были уличены в ереси, и управление этой землей переходило в руки Церкви. Лоран сам выступил в роли светского судьи и многократно получил за это гневную отповедь архиепископа де Флавакура.
«Похоже, жизнь ничему меня не учит», — печально усмехнулся про себя Лоран, начав сооружать кострище. Теперь он тоже выступил единоличным судьей, но на этот раз не испытывал ни угрызений совести, ни страха. Пожалуй, лишь сейчас он окончательно осознал, что терять ему нечего.
Прошло много времени, прежде чем костер был готов. Тело Элизы к тому моменту уже остыло и теперь не создавало иллюзии, что она еще жива.
Переместив тело умершей на кострище и не с первого раза сумев разжечь пламя, Лоран отошел на почтительное расстояние и замер, глядя на то, как огонь забирает покойницу с собой.
К этому моменту серый холодный день понемногу начал клониться к закату, хотя до сумерек было еще далеко — только недавно отзвонили Нону.
Лоран стоял, одними губами произнося молитву, пока пламя все яростнее набрасывалось на тело покойной. Смотреть на то, во что превращается под огнем тело этой женщины, не хотелось, но Лоран смотрел.
Серые облака, весь день затягивавшие небо Руана, вдруг расступились, и на поляну устремился солнечный луч — удивительно яркий и теплый для такого тусклого дня. С непривычки Лоран прищурился и прикрыл глаза ладонью. Сквозь пальцы, блики пламени и солнечный свет ему вдруг почудилось, что рядом с домом мертвой язычницы появилась чья-то фигура — темноволосая, в длинной черной сутане. А рядом возникла еще одна фигура — маленькая и хрупкая, с длинными светлыми волосами, сотканными из света.
Лоран не посмел опустить руку, боясь разрушить зыбкое видение. Он не знал, кажется ему это или нет, но два полупрозрачных силуэта словно потянулись друг к другу. Через мгновение видение показалось таким реальным, что Лоран от испуга убрал руку от лица и присмотрелся к поляне.
На ней больше никого не было.
Солнечный луч начал постепенно тускнеть, скрываясь за серыми облаками.
Лоран опустил голову, ощутив чудовищную усталость. История, рассказанная Элизой, в который раз пронеслась в его памяти, и в горле начало нарастать давление. Прерывисто вздохнув, Лоран резко выдохнул и услышал собственный стон. Казалось, только сейчас вся горечь пережитого обрушилась на него — так яростно, что он не сумел сдержать слез.
Епископ снова закрыл лицо руками и позволил своим чувствам излиться наружу.
В отблесках пламени, которое уносило с собой тело погибшей язычницы, судья руанской инквизиции плакал навзрыд.
* * *
Гийом де Борд шел по епископской обители с видом хозяина, держа в руках приказ с личной печатью архиепископа д’Алансона. Ему не терпелось посмотреть в перепуганные глаза своенравного судьи инквизиции после того, как тот сорвет печать.
Дверь в кабинет епископа сегодня не охранялась и была не заперта. Поначалу де Борд посчитал, что Лоран отсутствует, однако он все же решил без стука войти внутрь.
Епископ находился на месте. За минувшие полтора месяца он сильно исхудал и словно постарел на несколько лет. При виде де Борда он даже не потрудился подняться. Глаза его казались безжизненными, в них застыло полное безразличие. Не было в них и испуга, который де Борд так надеялся увидеть вновь.
— Епископ Лоран, — протянул он, кивая ему с деланным сочувствием. — Я явился к вам, как только смог. Мы с архиепископом д’Алансоном долго размышляли над вашим делом, и, наконец, пришли к согласию. — Он протянул Лорану свернутый пергамент. — Извольте ознакомиться.
Де Борд думал, что епископ подскочит с места и почти бегом помчится узнавать, какую судьбу уготовил ему архиепископ Руана. Однако Лоран остался сидеть на месте, и де Борду пришлось подойти к столу от двери и протянуть ему распоряжение.
Лоран принял документ почти со скучающим видом. С тем же видом взломал печать и пробежал глазами по тексту. Лицо его ничего не выражало — он уже знал, что увидит в этом приказе, и был не удивлен.
— Ясно, — коротко произнес он.
— Вы должны понимать, — назидательно произнес де Борд, — что ситуация ваша была и остается из ряда вон выходящей. Вы знатного рода, Лоран, и то, как вы загубили отделение руанской инквизиции, будет вечной печатью позора на вашей семье.
Епископ печально усмехнулся.
— Позвольте угадать, — кивнул он, — вы связались с моими родственниками тоже? Надо думать, они не хотят иметь со мной ничего общего?
— Вы не ошиблись.
— А моя… — Лоран позволил себе эту слабость, решив, что по и без того разрушенной репутации это удара не нанесет, — кузина высказалась так же?
— Она — в особенности, — ответил де Борд, приподняв подбородок.
— Ясно.
Лоран почти безразлично кивнул, глаза его запали, взгляд сделался еще более изнуренным.
Де Борд прищурился.
— Боюсь, Церковь и Святая инквизиция не могут позволить себе покрывать вашу позорную деятельность, — ответил он. — Вы не только сами наняли еретика на службу, чтобы обучать служителей Господа обращению с оружием, вы учинили самосуд в Кантелё и остались безнаказанными, вы не заметили, что под вашим началом служит еще один катарский еретик. Вдобавок вы приказали ему быть палачом, что идет вразрез с указами Его Святейшества. И то лишь один еретик — неизвестно, скольких вы еще проморгали.
Прелат замолчал, позволяя Лорану осмыслить услышанное. Казалось, напряженной тишина была лишь в том углу, где стоял Гийом де Борд. По столу Лорана словно растекалась тягучая скука. Если его и впечатлила речь о позоре, он ничем этого не выдал.
— Значит, меня не просто смещают. — Это не было вопросом. Лоран кивнул, соглашаясь с собственными мыслями. — Вы, архиепископ д’Алансон и мои родственники предпочли изгнать меня, а любые упоминания обо мне и моих подопечных — стереть из хроник? — Он усмехнулся. — Я уже слышал о таких историях. От них остались только измененные народные толки. Пройдет пара десятков лет, и они умолкнут насовсем. — Лоран качнул головой. — Та же участь ожидает и меня.
— Можете радоваться хотя бы тому, что последние свои дни проведете в аббатстве Сент-Уэн, — поджав губы, сказал де Борд. — Преподобный Лебо хорошо вас знает, и, думаю, обеспечит вам в изгнании хорошие условия.
— Хорошие тюремные условия, — ядовито усмехнулся Лоран, сохранив при этом скучающий вид.
— Вы заслужили это, устроив Святому Официуму столько проблем. Как только вы отбудете, ваше место временно займу я. Неофициально, разумеется. В документах этого упоминать не станут. А как только мои люди отыщут Анселя Асье…
Теперь на губах Лорана растянулась нехорошая улыбка.
— Ансель Асье мертв.
Де Борд оборвался на полуслове. Повисла напряженная тишина.
— И откуда такие сведения?
— Из надежного источника.
— Вот как? — де Борд прищурился. — Я хотел бы с ним побеседовать, с этим источником.
— Это невозможно, — покачал головой Лоран. — Эта женщина мертва. Кстати, вам так и не удалось выбить из Вивьена правду о ней. Женщина по имени Элиза все это время была жива. Вы пытали ее сестру, а та назвалась именем Элизы. На самом деле ее звали Рени. И именно ее после казнил Вивьен.
Лицо де Борда осталось непроницаемым, но на нем проступили красные пятна гнева. Лоран продолжал:
— Элиза знала и Анселя Асье. Именно от ее руки он и умер. Она отравила его, — кивнул он. Голос его оставался спокойным, а бессильная злоба де Борда доставляла ему удовольствие. — Я лично видел тело и позаботился о нем должным образом.
— А сама, — де Борд поморщился, — колдунья?
— Также умерла от яда.
— Отравила сама себя?
— Яд она приняла сама, да. В моем присутствии.
Де Борд вспыхнул.
— И вы это допустили?
— Да, допустил, — кивнул Лоран. — Более того, я позволил ей уйти, пока яд не подействовал, и умереть дома. Не счел нужным допрашивать ее с пристрастием: она явилась ко мне сама и рассказала обо всем. После смерти Ренара. — В голосе епископа проскользнула горечь. — Он погиб от руки Анселя Асье. После этого Элиза выследила и убила Анселя.
— Тело колдуньи и еретички… — начал де Борд.
— Должно было быть предано огню, — кивнул Лоран. — Знаю. Это я тоже устроил. Без лишних свидетелей — своими силами.
Глаза де Борда округлились.
— И после Кантелё вам хватило наглости снова устраивать такое?
— А что мне было терять?
На это де Борду было нечего ответить.
— А Ренар… — Он осекся. Похоже, в его голове не укладывалась весть о смерти талантливого молодого инквизитора. — Он тоже знал эту Элизу?
— Знал, — кивнул Лоран. — По ее словам, они были дружны. Впрочем, сейчас уже нет возможности проверить. — Он воззрился на де Борда. — Вам нет необходимости оставаться в Руане слишком долго, Ваше Высокопреосвященство. Проблемы в лице Анселя Асье больше нет. Все, кто был замешан в этой истории, мертвы.
— Кроме вас, — холодно сказал де Борд.
— Кроме меня, — спокойно подтвердил Лоран. — Но, как вы сами сказали, мне нет места ни в отделении, ни в истории. А моя громкая казнь явно привлечет ненужное внимание. Не находите?
Некоторое время де Борд молчал. Его лицо сменило цвет с розового на почти пунцовый. Затем он заговорил, цедя слова сквозь зубы:
— Ваше отделение — пример вопиющего неповиновения, беспорядка и разнузданности! — Он покачал головой. — Его Святейшеству нужно тщательнее думать над тем, кого он избирает инквизитором, и не идти на поводу у знатных семей, вроде вашей! Святой Официум был создан, чтобы искоренять ересь, а не быть ее рассадником. Таких, как вы, Лоран, нельзя допускать к инквизиторскому посту!
— Чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что к такому посту нельзя допускать никого, — с жаром ответил Лоран. Де Борд не поверил своим ушам.
— Вы только что попытались сказать, что искоренять ересь — не нужно?
— Вы часто прислушивались к арестантам, Гийом? — заглянув архиепископу прямо в глаза, спросил Лоран. — Часто слушали, о чем они говорят? Какие истины полагают верными? Чего хотят? Я говорил с женщиной по имени Элиза — язычницей, ненавидевшей катарскую ересь всей душой. Под моим началом работал инквизитор, который старался поступать по справедливости и проявлял ее к еретикам в том числе. Я видел женщин, которых обвинили в сговоре с дьяволом за то, что они были просто красивы. Видел мужчин, из которых пытками вытягивали их реальные воззрения и предавали огню, даже несмотря на то, что формально они жили по совести. Другие люди, обладающие властью, вершили их судьбы. Я был в числе этих людей, я приговаривал людей к фактической смерти — и нет никакого смысла говорить о том, что я лишь передавал их светским судам. Я видел все это, как и вы. И, да, я считаю, что никого нельзя допускать к такой власти. Странно, что вы — при всем вашем опыте и при всей доброте к вальденсам, о которой ходят легенды — до сих пор не считаете так же.
Теперь де Борд заметно побледнел.
— Если я до этого и задумывался, что решение сослать вас в изгнание было слишком строгим, то теперь понимаю, что оно было необходимым. Вы уже выказываете сочувствие еретикам, а отсюда всего один шаг до самой ереси. Если б судьба ваша не была уже решена, поверьте, мы бы еще поговорили в допросной.
