Анархист часть 1

— Нет, абай, у реки, если тебе так важно, сам ночуй, тем более, тебе с духами общаться, не всё ли равно где. — Григорию идея ночевать у воды совершенно не понравилась. Спать в речной сырости, да ещё рядом с дохлым медведем ему совсем не хотелось.

Пришлось шаману прыгать и трясти бубен у реки. Дух реки Уймень был, похоже, этим даже очень доволен. Утром Каначак после бессонной ночи выглядел бодрым и даже непривычно весёлым.

— Ыгорый, один клык моя отдать твоя, в нём большая сила, дух Ая. Видать медведь был не простой, раз кама задрал. Такие амулеты только камы могут носить, поэтому моя себе заберёт, а твоя клык — на, — он протянул Григорию огромный жёлтый медвежий зуб на кожаной тесёмке. — Он твоя тормозить будет, чтобы успел подумать, прежде чем делать...

— Ты, Каначак, зря так думаешь, что я такой дурной. Я перед любой операцией всё продумываю до самых мелочей. Жаль, что против превосходящих сил противника это плохо помогает. — Григорий начал сердиться на попутчика. — Ты лучше скажи, как малыми силами большое войско одолеть?

— Во-о-о-от! — протянул поучающим тоном старый шаман. — Моя о чём говорить! Прежде чем войну начать подумай, чем воевать будешь. Где воинов брать, какие им луки-стрелы дать. А как войско одолеть, я тебе сказать не могу. Я же не зайсан, не воин, я — кам.

Сегодня духи говорить, что ходить надо на Каракокшу, до горы Аккая. Там новый аил строить. А твоя идти ещё один день и одну ночь. Сей час идёшь, как раз утром придёшь в Улалу. Там русские, твой брат, торговые люди, русские попы, больница есть. Там тебе жить. Так духи говорят. Только ещё об одном я тебя прошу. Стар я брёвна таскать. Помоги мне, найди время дня три — четыре. Мне большую хату строить не надо. Яму я сам выкопаю, жерди на крышу тоже сам, а брёвна мы с тобой вдвоём уложили бы.

— Дякши27, дядька Каначак, дякши — улыбнулся Григорий в ответ, — ты мне жизнь спас, как я могу тебе и не помочь? Обязательно помогу. Когда к тебе подойти лучше? Я бы и Ваньку брата своего привёл. Он же, как ты говоришь, с семейством как раз в Улале поселился. Завтра найду его, выпьем по маленькой за встречу, обговорим с ним дела наши скорбные, а дня через три к тебе пожалуем.

6. ДЛЯ БРАТА БРАТ ПЕРВЫЙ ДРУГ

(село Кытманово, адъютант Григория Рогова Иван Вязилкин)

Ивану Вязилкину, бывшему командиру эскадрона в 'армии' Рогова, во время атаки отряда красных карателей повезло. Целью красных был Григорий. В приказе Сибревкома так и значилось: — 'Уничтожить белобандита Григория Рогова и его банду'. На банду особого внимания никто не обращал, искали Григория. Когда красные палили из трёхдюймовки по деревне, Николая в хате не было. Накануне он решил встретить зорьку с удочкой на Чумыше. Услышав пушечные выстрелы, Иван в деревню возвращаться не стал. Как был в старых кавалерийских галифе и исподней рубахе, так и рванул куда по дальше в глубь леса. Схватили командира, или удалось ему сбежать, для него пока осталось тайной.

Пару дней Иван отлёживался на правом берегу Чумыша. Оголодал, но главное, страсть как истомился без курева. У Григория, который не терпел табачного дыму, он привык курить только на улице, а вот вообще обходиться без махры, у него не получалось. Поэтому на вторые сутки Иван набрался храбрости и рванул в направлении родной Жуланихи. Там пробрался огородами к дому Наташки Ситниковой вдовы-солдатки, с которой миловался, пока они в селе стояли. Вдовушка была совсем не рада визиту, даже в хату не позвала. Наверное, бедовая баба уже нашла нового ухажёра. Но всё-таки сообщила, что Рогова не поймали. Родню его, какую в их родной Жуланихе нашли, угнали в Барнаул. Прямых родственников не нашли, так забрали семейство дядьки его, да Куприяновых, покойной Александры28 сродственников. Как угоняли, она видела, и говорит, что не заметила среди Роговых старика Афоньку.

— То ли Афонька заховался куды, толи в урмане шлёндал, но не было его среди роговского отродья, а может... — Наталья, торопливо перекрестилась, — а может и шлёпнули Афанасия краснюки. А табаку у меня нету. Знаешь ведь род наш кержацкий это зелье не жаловал.

— Иди, лахудра, ублажай свово хахаля, — недовольный Иван, грязно выругался. Он надеялся не столько узнать судьбу командира, сколько разжиться махоркой и хлебушком, но не срослось. В отместку, он нарыл у вдовушки с полведра картошки только что посаженной. Курить хотелось так, что уши в трубочку сворачивались. Искать деда Афанасия Коля решил с утра, — всё равно ночью только народ пугать...

...

Едва первые лучи солнца пробились через тучи, предвещавшие ненастье, Иван снова полз огородами. Боязно ему было ходить по родному селу в полный рост. Ведь кто-то ж из соседей доложил, где Рогов квартирует. — С-суки, — невольно появилась мысль в голове, — вот же суки! Тут за них кровь проливашь, а они ж тебя ворогам сдають. Как же хочется курить... И сразу заломило за ушами, в животе набух зудящий комок, а во рту пересохло. Николаю пришлось сделать над собой усилие, чтобы не встать в рост и не начать искать заросли табака-самосада.

По деревне разнеслись бряканье ботала, протяжное мычание, щелчки бича и другие звуки бредущего на выпас стада.

— Чёрт! Не успел, — ругнулся про себя Иван, — придётся теперь ждать пока стадо пройдёт. А там и бабы начнут по подворьям шастать.

Тут ему свезло. До подворья Куприяновых он проскользнул незамеченным. Только перемахнул через заплот, как почувствовал, что в спину ему уперся ствол ружья...

— Руки подыми, охальник, — проскрипел беззубым ртом дед Афанасий, — и давай, живей в избу. Ты же Ивашка, Ваньки Вязилкина сын? Я хоть и вижу плохо, и зубов почти нету, но чую ишшо... Давай-давай, шевели ходулями, да не боись, сразу милицанерам сдавать не буду. Ты у меня сперва поработашь. Да и к чему мне тебя сдавать? — дед, как и многие старики был не в меру болтлив.

— Дедушка Афанасий Порфирич, я тебе всё, что хошь сделаю, только ты мне табачку отсыпь, а потом сдавай куда хошь, — обрадовался Иван. — Да и поговорить мне с тобой надоть. Только бы нас никто из твоих соседев не углядел.

— Топай давай в избу, дубина стоеросова — проворчал дед и ткнул Николая в спину клюкой. Никакого ружья у него, конечно, не было. Зато уверенности в голосе — хоть отбавляй.

...

— Вот значится, и забрали всех, кто к роговскому семейству относится, а куды никому не понятно. — Дед тяжело вздохнул, — куды мне старому теперя, господь его знат... Чёрт меня дёрнул в урман пойтить... Лучше б и меня с имя забрали, помер бы среди сродственников. Теперя один буду смертушки дожидаться, — по его морщинистой щеке скатилась скупая слезинка, и он громко хлюпнул носом.

— Ты, дед, сырость не разводи! — Повысил голос Иван. — Ты ещё крепкий старикан. Слушай меня. Если ты сейчас вспомнишь толком всё, что твои ли сродственники говорили, красные ли где-то обмолвились... в общем, всё что было, то я тебе обещаю твою родню выручить.

— Эх, Колька, непутёвый ты хлопец, рассказал я всё, что помню. Всех наших — свояков, дядьку, бра... — эх, старый я пень! — Дед с размаху хлопнул себя по лбу основанием ладони. — Не всех! Ванька ить Рогов ишшо почитай с месяц тому с женой и дитём куды-то исчез. Вот куды? Постой, постой... Он-то молчал, а егойная баба, ну как там её? Полинка... Ну-у-у, дык, плакала как-то в ночь и жалилась, что никого они в ентой Улале не знають, что помруть они там средь злых калмыков29. Так что может Ванька в Улале. Я, правда, не ведаю, где така деревня...

— Вот, дедушка! А ты всё старый, да старый... — обрадованный Иван выскочил из избы и огородами подался в сторону Чумыша.

Ещё неделю пешего хода, через Тогул, Мартыново, Яминское и Марушку Вязилкин вышел к Бийску.

...

(город Бийск, уездный центр Алтайской губернии)

Старый купеческий город встретил парня неласково. Иван собирался украсть или выпросить чего-нибудь съестного на вокзале, но напоролся на облаву, проводившуюся местной чекой. Ловили, как и везде, мешочников и спекулянтов. Оцепили район облавы милицейским кордоном и как через сито просеяли всех, кому не свезло оказаться в том месте.

Ванька заметил мужиков в кожаных куртках, но даже не пытался убежать, рассчитывая, что в тюрьме ему дадут что-нибудь поесть. Не успел он оглянуться, как его уже подхватили под микитки и втолкнули в толпу оборванцев. Скорее всего, приняли Ивана за одного из дезертиров, коих на просторах Алтая, как и по всей стране расплодилось тысячи.

От вокзала до тюрьмы в Бийске всего полверсты. Лязгнули засовы больших ворот древнего тюремного замка, потом проскрипели свою грустную песню засовы камеры, толпа вновь прибывших заполнила камеру. Народ расселся вдоль стен и начал долгие разговоры. Все рассуждают, скоро ли начнут допросы и будут ли сегодня пускать в распыл. Из дальнего угла доносится старинная арестантская песня:

Зачем я, мальчик, уродился

Зачем тебя я полюбил?

Ведь мне назначено судьбою

Идти в Сибирские края...30

Постепенно помещение камеры наполнялось миазмами грязных человеческих тел, параши, дёгтя и махорочного злого дыма. Колян даже обрадовался такому повороту. Чёрт с ней с едой! Главное — сейчас он выпросит табачку у спекулянтского люда.

В дальнем углу каземата слышался разговор на повышенных тонах.

— А кто эт у нас такой борзый? такой усатый? — сплюнув на черные учительские брюки, цедил сквозь выбитые зубы сутулый шкет в отрепье. — Ну, ты, что молчишь, паскуда? Телигент что ли?

— Нет, такое же быдло, как и вы. — Молодой человек в усах 'шеврон', рукавом гимнастёрки пытается оттереть плевок. Ему не нравится быть жертвой, но и вступать в драку по такому пустяку не хочется.

— Чито ты такое тут базаришь? Ты, падла, на кого щас вякаешь? — Глаза босяка стали злые, а рот скривился в оскале. Весь его вид выражал угрозу. — За то, что на честного бродягу напрыгивашь, скидай быстро портки.

— Любезнейший, а не свалить ли вам на хрен! — Усатый с лёгкой усмешкой взглянул на блатного. — Знаешь, шкура бродячая, что я с такими как ты делал?

Вязилкин заметил блеснувший в руке босяка нож. Раздумывать было некогда. Он просто с размаху опустил кулак на макушку жулика. Тот рухнул молча и раскинулся под ногами мужиков не подавая больше признаков жизни.

— Вам не стоило так утруждаться, — высокий гражданин с улыбкой обратился к Николаю, — я знаю джиу-джитсу, ничего этот урка мне бы не сделал. Впрочем, всё равно спасибо. Рад познакомиться, Бианки Виталий Валентинович31, — он протянул руку Вязилкину.

— Николаев Иван, — партизан решил, что настоящим именем называться не стоит даже среди сидельцев. — А Бианки это жидовска фамилия? Как-то мне такой встречать не приходилось.

— Нет, не еврейская, итальянская. — Опять усмехнулся Бианки. — Вы что-то имеете против евреев? Не бойтесь, я на допросе болтать не буду. Да и знают тут меня все от постового до начальника Бийской милиции. Я, знаете ли, немного рассеян, забываю удостоверение постоянно. Третий раз уже в облаву попадаю... А хорошо вы этому ухорезу вдарили, он же до сих пор очухаться не может.

— Оживёт ишшо... Куда эта падла денется, — смущённо пробурчал Иван. — А вы, наверное, учительством промышляете?..

Ответить Бианки не успел. Со скрежетом распахнулись двери камеры, и на пороге появился молодой чекист в очках на веревочке.

— Первый десяток — на выход. Да, пошевеливайтесь! Некогда нам с вами чикаться.

— Та, паря, нас не торопи, — отвечал ему какой-то старческий голос, — на тот свет завсегда успеем.

Вязилкин и Бианки попали в первую же партию. Бианки и вправду отпустили сразу, как только увидели. В Бийске его уважали. Пожурили только, напомнив о недопустимости нарушения правил распорядка. С Вязилкиным повозились чуть дольше. Легенду он менять не стал, так и продолжил гнуть свою линию, что зовут его Иван и фамилия его Николаев, что дезертир. Мол, от 'колчака' сбежал в прошлую осень. Мол, жил в тайге на заимке, и вот, как раз сейчас, решил выйти в город и послужить родной советской власти.

Ему, конечно, никто не поверил, но расстреливать тоже не стали. Польский фронт требовал пушечного мяса, всех выловленных дезертиров отправили в расквартированный в Бийске второй батальон полка 'Красных орлов'. Иван думал сбежать или по дороге или из казармы. Однако сделать это оказалось не просто. Место дислокации полка 'Красных орлов' было обнесено двумя рядами колючей проволоки. Входов и выходов имелось только два и оба они хорошо охранялись. Кормили не то чтобы разнообразно, но относительно обильно. Основой рациона была овсянка, плохо очищенная, с остью и шелухой, зато с луком и даже свининой. В обед паёк разнообразили щами с бараньими костями, капустой и тем же луком. Лук и чеснок в батальоне были без ограничений. Иван даже заныкал по карманам несколько головок. Курево, в виде рассыпной махры, тоже выдавалось, но строго по норме. — Жаль, впрок не запасёшь, — злился Иван, докуривая самокрутку до самого ногтя.

На третий день, попав в наряд на лесоповал, Вязилкин дал дёру прямо с делянки, куда их пригнали валить лес для батальонной кухни. Увидев, что парень рванул в кусты, его напарник — жилистый и побитый оспой мужик из Поспелихи, тоже сиганул было следом, но выстрел охранника сразил его наповал. Вязилкину же повезло. Ни одна пуля его не логнала. Он закинул первую же попавшую под руку лесину подальше в сторону, а сам залёг в какой-то заросшей кустами ямине. Охрана пару раз пальнула на шум в кустах, но преследовать не решилась. За одним погонишься, — остальные разбегутся.

В Бийск, в пяти верстах от которого располагался полк 'Красных орлов', Иван заходить не стал. — Ну, его к чертям, этот Бийск, тут до Улалы дня за три запросто дойти можно, — решил он. Вдоль холодных стремнин Катуни двинул прямиком на юг и за четыре дня действительно достиг цели. На самом краю городка, где Телецкий тракт выходит в сторону Кызыл-Озёка в небольшой избушке нашёл он семейство младшего Рогова. Найти удалось только потому, что младший Рогов, придя в село, прославился тем, что стачал сапоги самому архиепископу Иннокентию, оказавшемуся в тот момент в Духовной миссии с инспекцией. Вот, не знал поп, что сапоги ему тачал брат того самого Рогова, что расправлялся с жеребячьим сословием32 со всем пылом анархистской души.

Об этой истории Ванька Рогов с удовольствием рассказал Вязилкину в первый же вечер его появления в Улале.

— Ты только представь, — хлопал Николая по плечу Иван, — этот Иннокентий сам старый уже, а рясу свою подтянул, да так по-молодецки сапожками притопнул. Я уж подумал, что счас в пляс пойдёт... Сапоги ему дюже понравились. С тех пор и идут ко мне со всего Алтая мужики за обувкой. От Сростков и до самой Ташанты. Мы с Полюшкой теперь и горя не знаем.

— Знал бы энтот поп, чей брат ему сапоги пошил, вот бы спужался. — И он снова зашёлся в басовитом хохоте. — Как кому рассказываю эту байку, так от смеха удержаться не могу...

Вот, про брата своего Иван ничего не знал, а может, просто боялся рассказывать. Вязилкин его за это не осудил бы. Он и так живёт под чужим именем.