Записки грибника часть 3

Я подошел к немцу и, не снимая с него мешка, отработал серию ударов. Взял со стола иглы с размаху засадил в тело. Сдернул с головы немца мешок, вытащил кляп и спросил спокойным, немного ленивым, тихим голосом:

— Имя.

— Найн. Нет, я не....

— Ну, нет, так нет.

Поставил заглушку на место. Вытащил из плошки шнурок, отжал и, подойдя ближе, намотал плотно на шею, завязав позади на кокетливый бантик.

— Иоганн, у тебя всего три часа потом ты умрешь, ремешок при высыхании удавит тебя. Прощай.

С этими словами натянул ему на голову мешок.

До двери оставалось пройти два шага, когда за спиной послышалось мычание, и пленник задергался всем телом так сильно, что я побоялся — развалит все наше сооружение.

Пришлось вернуться.

— Ты готов молвить? — Спросил у него, когда он проморгался от яркого света бьющего ему прямо в глаза.

— Йа! То есть да. Его зовут Тимофей Кочет.

У Ильи дрогнула рука когда прозвучало это имя.

— Знаешь откуда он?

— Он служит в полку Ивана Лопухина, десятником.

— Кто тебе в именье помогал?

Тишина, в глазах плещется страх, губы кривятся от боли. Но молчит гад.

— Кто.... Тебе.... Здесь помогал?

Еще помолчав некоторое время, Иоганн сдался и скорее выдохнул, чем произнес:

— Осип.

— Управляющий?

— Йа.

Вскрикнув, — Твою же Мать! — Я сорвался с места, выскочил из горницы в коридор. Проскочив все лабиринты, ворвался в комнату с больным:

— Где Осип?

— Давно не видел, ты ушел и....

Дальше я ответа Силантия не слышал, выбежал из светлицы.

На крыльце столкнулся с каким-то дворовым мужиком, ухватил за грудки и рявкнул тому в лицо

— Где Осип?

За спиной послышались шаги догоняющих стрельцов.

Холоп, потряс гривой волос стриженных под горшок и указал рукой в сторону ворот,— Да вон он, молвил — князь его послал с поручением....

Я обернулся и, указывая на управляющего, приказал своим стрельцам, — Взять его. Только сильно не ломайте, он князю целым нужен.

Отпустив свою временную жертву, хотел уже уйти обратно, но был остановлен вопросом:

— А ты сам-то кто?

Я решил пошутить, усмехнулся и ответил через плечо:

— Ваш новый хозяин

— Князюшка как же? Неужто преставился?

Пришлось вернутся.

— Василий Иванович жив, но пока не здоров.

Окинул взглядом представительную фигуру собеседника, молодого парня лет двадцати — двадцати пяти. Задержался на широких плечах и крепких предплечьях, туго обтянутых сукном, на добродушном лице, по которому широко разбежались рыжие конопушки. Парень точно будет — весельчак и балагур, таких девки любят.

— Тебя как звать добрый молодец, — улыбнулся ему открытой доброй улыбкой.

— Афанасий сын Никиты....

— Ты откель такой будешь?

— С Востряково приехал, староста наш меня на поклон к князю послал весть передать.

— Это где ж такая деревня находиться?

— Не деревня, у нас село, церковь ужо три года как каменную поставили....

Афанасий вдруг смолк и с подозрением начал осматриваться вокруг. На суету у ворот, где мои ребята сдернули с телеги и, завалив управляющего в грязь, активно крутили руки ноги, упаковывая супостата.

Мою персону, с наглой рожей стоящую на крыльце дома, Илью, окликнувшего меня из полумрака сеней.

— Э-э, а вы хто такие?— Напряженным тоном спросил, а сам по сторонам смотрит, прикидывает куды скакать и как бечь отсель, да тихонечко так назад отступать начал.

— Друзья мы Василия Ивановича, приехали проведать болезного.— Отвечаю и поворачиваюсь к десятнику.

— Что случилось, Илья?

— Там.... — Он замялся и многозначительно мотнул головой — тебя, этот... зовет.

Вопросительно глянул на десятника.

Он пожал плечами: — Мне он ничего молвить не стал.

— Афанасий! — Оглянулся на парня — пойдешь к князю?

Тот не спуская с нас настороженного взгляда, кивнул.

— Илья проводи ходока до Василия Ивановича, да присмотри за ним. — И пошел навестить курляндского соловья.

— Ты хочешь мне что-то молвить?

— М-м-м—

— Ай, извини, забыл совсем,— вытащил кляп, — Осип тебе поклон передавал. Знаешь, на улице солнышко выглянуло, дождь кончился, к вечере совсем ведро будет. К завтрему подсохнет немного, земля не такая мокрая будет. Не понимаешь? копать понимаешь, легко будет, дурилка картонная. В тебе росту почитай — попытался перевести в аршины, запутался, плюнул и продолжил — метр семьдесят....

Немец что-то пытался сказать из под ладони зажимавшей ему рот, да выходило как-то не разборчиво.

— Молви давай.

— Я вспоминай еще один человека.

— Ты про Ефимку Носатого? — Назвал первое попавшее на ум имя.

— Найн. Нет, то другой. Он приходиль вместе с Тимофей, но оставайся фсегда на дворе. Я вспоминай!

— Иоганн, что ты мне по ушам елозишь?

Подошел к оконцу и сдернул занавес, впуская свет в комнату. Пока Иоганн жмурился шагнул к нему и наклонился так что почти уперся в него носом.

— Ты не немец, думаю, литвин али лях, для Ганса у тебя рожа неподходящая, слишком славянская.

Брови, скулы, овал лица, но самое главное. Спеси в тебе.... Развяжи я тебе руки, ты бы меня одними зубами загрыз бы. Из тебя мил человек, шляхта великопольская прет наружу, словно дерьмо из бочки золотаря. Не хай живе польска от можи до можи. Польска не сгинела. Пес ты смердячий. Вечером станцуешь на колу, лично у князя добьюсь права самочинно тебя вздернуть.

Я старался говорить спокойным тоном, хотя внутри кипел яростным огнем. Только сейчас мне стало понятно, что мне не нравилось в лекаришке. Ни какой немец не выучит русский язык так чтоб говорить на оборотах речи подсознательно, используя идиомы в прямой речи, ни будет правильно строить фразы. Иностранцы сначала проговаривают перевод у себя в голове и лишь потом озвучивают его. Задержка с ответами еще обуславливается подбором синонимов. Этот Иоганн прожил в России всего три года, а шпарил по русски не задумываясь, только лишь сознательно коверкал язык. Акцент у него, я бы сказал, немного странноват для немца. Пшеки шипят, Ливы присвистывают из-за буквы — С — в словах.

Наверно у меня генетическая любовь к полякам, где бы ни увидел, готов давить прямо на месте.

— Развяжи меня, хлоп и покажу тебе....

Я отошел на шаг назад, хрен его знает чего у этой змеи на уме, возьмет да плюнет.

Рассмеялся ему в лицо:

— Что ты мне покажешь? Голую задницу? Мудями потрясешь?

Подошел ближе, сумел увернуться от плевка в лицо и заткнуть пленнику рот кляпом.

— А вот теперь, мой хороший, шутки кончились.

Выдернул из его тела одну из иголок, ощупал плечевой сустав и с размаху вбил туда свое орудие пытки.

Поляка выгнуло дугой, изо рта донесся глухой стон боли, лицо побелело и покрылось крупными каплями пота. Я стоял напротив и ждал, когда его перестанет трясти. Через пять минут он немного успокоился. Тогда легонько щелкнул по кончику иглы вступающей из плеча. Оп-па, смотри-ка, работает, подопечного скрючило.

От дальнейшего развлечения меня отвлек шум в коридоре . Громкий топот, ругань, звук, словно упал мешок набитый чем-то мягким и тяжелым. Открылась дверь и внутрь комнаты заглянул один из стрельцов:

— Федор....

Я просто не успел заткнуть ему рот.... Оглядываюсь и смотрю в белесые от боли глаза поляка....

Иду к двери и выталкиваю стрельца вон. Под стеной на полу лежит тушка управляющего, упакованная по всем правилам. Я присел перед ним, за волосы приподнял ему голову и взглянул в лицо:

— Где кувшин с отваром, тебе его лекарь передал, я его у князя не видел?

— Федор побойся бога, я ж не лекарь, откель мне сие ведомо....

Я вытянул назад руку и бросил:

— нож!

Мне вложили в ладонь рукоять.

Я прижал острие к щеке Осипа:

— Где, я не буду долго ждать, подрежу тебе пятки и набью их конским волосом.

— Христом богом молю, Федор, не ведаю об чем ты мовишь.

Рывком перевернул Осипа на живот, приказал стрельцам — Держите крепко.

Сел на пленного, прижав ноги к полу, ножом взрезал голенище правого сапога и, сдернув, отбросил прочь.

Портянку использовали вместо кляпа, прервав поросячий визг, вырвавшийся из глотки управдома.

Прижимаю ступню к полу....

И отлетаю прочь, сопровождаемый воплем:

— Ошалел Федор, на своих уже с ножом бросаешься. Ты что творишь.... — И добавил нечто трудно произносимое, видимо из татарского лексикона.

Подхватываюсь с пола и вскакиваю на ноги:

— Силантий ты чего приперся? Сидел бы с князем....

— Так ты здесь Ваське всю дворню изведешь, злыдень. — Силантий настороженно рассматривал упакованного по всем правилам Осипа, осматривая всех остальных. Под его взглядом стрельцы отводили глаза и прятали взгляд. Тяжко им, новый командир и старый.... Была бы их воля, испарились бы без остатка и куда подальше.

— Всю портить не с руки, а вот парочку, готов угрохать собственноручно. Митрофанович, а ведомо ли тебе.... — Я подошел и зашептал ему на ухо, выкладывая что успел вызнать.

Всегда говорил и буду говорить — предки нормальные люди и соображают не хуже, а некоторые даже и получше моих свое временников.

— — Молчи Федь, айда к Ваське, там ему молвишь, а я послухаю. Парни, ентого туда же.— Указал на Осипа.

Комната, опочивальня, светелка, горенка, чуть не добавил усыпальница, личная спальня князя.

Земля и небо в сравнении с тем, что было. Светло, уютно, воздух... хотя бы дышать можно. Больного на кровати видно. А было? Смрад, вонь, потемки, преддверие ада.

Стрельцы споро поставили Осипа на колени, уткнув мордой в пол, напротив княжеского ложа.

Силантий встал у изголовья, облокотившись на спинку.

Туренин ощупал меня взглядом от пяток до маковки, хмыкнул каким-то своим мыслям.

— Федор, ты почто грозишься Осипа живота лишить и по какому праву без моего ведома?

Сморщившись от боли в ноге, приподнялся, чтоб лечь повыше на подушки.

— Токмо заботой о твоем здоровье, Василий Иванович. Управляющий твой, Осип и лекарь иноземный, Иоганн, коего ты к дому своему приветил, сговорились тебя со свету изжить. Лекарь мази пустые готовил, а Осип отравою тебя опаивал. Сие зелие лекарю самозваному давал Тимофей Кочет с наказом, чтоб ты токмо его пил.

— Тимошка?— Князь в сомнении приподнял одну бровь.

— Да, так молвил этот коновал, коего я поспрошал малость.

Ноздри князя раздулись и внешне спокойно, но было видно, дается это ему с трудом, спросил:

— Да как ты посмел....

— С твоего разрешения. Осмотрев тебя и снадобья кои он тебе для лечения готовил, могу молвить — сей лекарь в науке лекарской не разумеет. Ему даже нельзя доверить повязки накладывать, ибо не ведает что творит. Ежели бы я тебе её не снял давеча, ты бы князь мог и умереть. Мази, кои выкинул все, пустые, там жир барсучий, да сбор травяной от ушибов. А тебе надобно чтоб рану заживляло. Сюда должна дочка Силантия Митрофановича приехать она лучше меня поведает тебе, что там быть должно.

— То верно Силантий? Давненько я Агрипину не зрел.

— Федор за ней послал, она добрая знахарка. — Силантий отвечая, смотрел на меня.

— Федька — Сиплым голосом окликнул меня князь, — а почто ты решил, будто меня извести хотят? Тимошку давно знаю, никаких за ним темных делишек не водилось допреж и не водиться.

— Василь Иваныч, а знаешь что Тимофей Голтяевым служит? И не младшему, а старшему. Я туточки давеча на торгах поспрошал и в рядах с поговорил, послушал малость что молва народная говорит.

Помнишь ли ты Заречного Кузьму Спиридоныча? Да хотя откуда тебе про него знать-то. Купчишка худородный, токмо от сохи ушел, деньжат скопил малость от боярина сваво откупился и родню близкую всю, забрав к нам в Москву на жилье приехал. Крепкий еще не старый мужик годков под сорок с хвостиком... ему было, молодшему сынку, последышу, пять зим всего. Жинка евонная, старших сыновей двое и дочери. Одна ужо замужем, на сносях была со дня на день рожать должна. Первого внука ждали... Через месяц опосля переезда Кузьму на подъезде к дому остановил стрелец и был разговор у них. О чем? То не ведомо. Поначалу мирно молвились, а потом собачиться начали и Кузьма, чего уж тут греха таить, в сердцах плеткой стрельца по хребту перепоясал. А через седмицу На подворье дом полыхнул в одночасье, а в нем все семейство заживо сгорело. Знаешь, как таво стрельца кличут?

Взгляд Силантия мне очень не нравился, готов дырку провертеть насквозь, порывается спросить, но сдерживается, а князь зыркнув из под насупленных бровей хрипло спрашивает:

— Ну? Кто таков?

Я чуть улыбнулся:

— Росту в том стрельце.... Повыше Силантия будет, на щеке, правой, ожог от пороха, на птицу похожий, что крылья раскинула по скуле от носа до уха. Волос на голове мало и жидко растут, плешь большая, под шапкой её прячет. Ежели про неё ему указать, сердиться стрелец безмерно.

Дальше молвить али сам догадаешься?

Силантий не выдерживает и, прищурившись ехидно, спрашивает:

— Откель тебе-то сие ведомо?

— А ежели вспомнишь, Никодим жалился что у его человечек пропал, каковой ему медь покупал да с нужными людишками сводил. То Прошка, покойного купца приказчик. Я с малыми там покрутился малость, поспрошал.... не для тайного приказа, для себя, старался.

— Мне Никодим ничего не молвил об этом, — Силантий сокрушенно покачал головой.

— Так и я ничего ему рассказать не успел, его в ополчение забрили, а мы токмо через две седмицы все и разузнали.

— А мне почто ничего не....

Я смущенно потер щеку:

— Не сообразил как-то? Да и поход на носу был к нему готовиться на....

И тут ловлю себя на мысли что раззявил варежку не там где нужно. Замолкаю и смотрю на своих собеседников, и те делают умный вид, будто и не слышали мою оговорку, про нашу вылазку к полякам.

Взгляд князя ясный и чистый — словно у младенца, Силантий просто отвернулся.

В голове начала формироваться, неясная пока, мысль

Отряд стрельцов, без малого почти сотня человек, порох, в количестве достаточном чтоб вести маленькую необъявленную войну, продовольствие.... Несколько брошенных сгоряча вскользь слов да нежелание господина сотника называть спонсора.... Спешный отъезд из деревни сразу по возвращению.... Некоторая суета при сборах и нервозность Силантия по дороге сюда.... Конспираторы... средневековые. Бог с ними, это обождет пока.

Неловкое молчание прерывает открывшаяся дверь и вошедшая в комнату Агриппина. Не вошедшая, а влетевшая словно метеор. Чуть ли не бегом она дошла до кровати, присела на край и со словами: