In The Forest Of Dean

Вот что интересно в магическом исцелении. Это восстанавливало вас физически, но не посылало в ваш мозг напоминание о том, что вы больше не ранены. Половина процесса исцеления у волшебников заключалась в том, чтобы дать вашему мозгу время переварить боль, осознать, что произошло, принять это и двигаться дальше.

Однако в данном случае она знала, что сильная боль, которую она испытывала, была также связана с темной магией, которая теперь оставалась в ее теле, и с тем ущербом, который она нанесла ее основным мышцам. Основываясь на своих показаниях, она ожидала, что боль будет продолжаться гораздо дольше, чем обычно при магическом исцелении, а шрамы останутся навсегда.... Что ж, они будут длиться вечно.

Закончив мыть руки, она посмотрела на свое отражение в зеркале. Она выглядела нормально. Возможно, немного уставшей, мешки под глазами стали более заметными, чем были раньше, хотя, казалось, это само по себе тоже становилось нормой. Но в остальном, если не считать растрепанных волос, она выглядела совершенно заурядно.

Медленно, осторожно она подняла руки к молнии на свитере. Остановившись, когда они коснулись холодного стального язычка, она глубоко вздохнула и начала расстегивать его.

У нее перехватило дыхание. Ее глаза наполнились слезами. Она зажмурилась, когда из ее горла вырвалось сдавленное рыдание. Она прижала губы к внутренней стороне локтя, отказываясь издавать еще один звук, и слегка задрожала на месте. Пальцы другой руки крепко сжимали край прохладной фарфоровой раковины.

Это было отвратительно. Она была отвратительна.

Она подавила еще два судорожных всхлипывания и заставила себя посмотреть в зеркало в полный рост. Расстегнув свитер, она спустила его с плеч, полностью обнажив три неровных шрама. Три ужасных и жестоких отметины — отметины, которые останутся с ней навсегда. Почему-то от одного взгляда на них они начинали болеть еще сильнее. Она снова зажмурилась и запрокинула голову к потолку.

Все в порядке.

— Все хорошо, все хорошо, все хорошо, — повторяла она про себя, как мантру. Это не имеет значения. Все в порядке. Это не имеет значения. Это просто твоя кожа. Дело не в тебе. Она сделала глубокий вдох, покачиваясь на грани гипервентиляции. Это только внешняя сторона. Все в порядке. Это не имеет значения. С тобой все в порядке. Тебе повезло. Они не имеют значения. С тобой все в порядке.

Она верила в слова, которые звучали у нее в голове. Она действительно верила. Она искренне верила в то, что шрамы не имеют значения и что внешность не имеет значения. Ее это никогда не волновало. Сейчас все было по-другому. Но какая-то часть ее сокрушалась по поводу своей новой изуродованной фигуры, и она отчаянно хотела забрать эту часть себя и похоронить ее. Она знала, что на это потребуется время, всего лишь время, вот и все.

Я буду в порядке. Все в порядке. "ТЫ В порядке", — твердо подумала она, вытирая рукой глаза и размазывая слезы, которые текли из ее предательского тела.

Она быстро повернулась, включила душ и сбросила с себя спортивные штаны, стараясь не наклоняться полностью, прежде чем зайти в кабинку.

Гермиона долго оставалась в ванной, тщательно вымыв все до единой части тела и тщательно вымыв волосы. Она лишь мельком коснулась шрамов на груди, отдернув руку от ощущения незнакомой грубой кожи — ей нужно было больше времени, чтобы смириться с тем, что произошло. Она познакомится с ними позже, когда ее перестанет тошнить.

Гарри ненадолго задержался у двери ванной после того, как Гермиона ушла внутрь; он не решался оставить ее одну. Он беспокоился о ней, беспокоился о том, как она отреагирует, когда увидит шрамы, но он знал, что это было глубоко личное. Это было то, что ей нужно было увидеть и с чем нужно было справиться самой. Она хотела бы остаться одна, чтобы увидеть их в первый раз, и он подозревал, что в дальнейшем она, скорее всего, будет прятать их. Хотя Гарри и не считал внешность самой важной вещью в мире — и он знал, что Гермиона верила в это до глубины души, — он беспокоился, что она все еще будет стыдиться ее. Неуверенность в своей новой и неизменной внешности. Гарри мог только надеяться, что она понимает, насколько она красива на самом деле.

Он медленно побрел обратно на кухню и начал готовить еду на ужин. Его руки перестали двигаться, а все тело вздрогнуло, когда он услышал ее первый сдавленный всхлип. Холодок пробежал по его спине, и он крепко зажмурился, запрокинув голову к потолку. Его сердце болело за нее, и он обнаружил, что стоит, крепко сжав кулаки. Переведя дыхание, он заставил себя продолжить.

* * *

Некоторое время спустя Гермиона вышла из ванной, одетая в свободную темно-зеленую рубашку с длинными рукавами, желтую резинку для волос на запястье и спортивные штаны цвета древесного угля. Затем она медленно направилась к кухонному столу, ее зеленые вязаные носки мягко ступали по полу. Гарри обошел вокруг, чтобы помочь ей сесть за стол, и она быстро принялась за еду, которую он приготовил: тарелку с бутербродами, вазу со свежими фруктами, булочки, горячий чай (только что разогретый) и стакан воды. Она поблагодарила его, покраснев, и принялась есть вдвое больше, чем обычно.

За ужином Гарри рассказал ей о том, где он приземлился и как нашел ее. Он пропустил мимо ушей неприятные подробности о том, как она себя чувствовала после того, как его обнаружили, и заверил ее, что ему удалось залечить свои раны. Он сам вылечил свои ребра с помощью эпискея, поскольку они были лишь слегка повреждены. У него было несколько небольших порезов от осколков после взрыва, который нанесла Гермиона, но и их он залечил. Гермиона настояла, чтобы он показал ей и позволил еще раз осмотреть его на предмет других пропущенных травм. Он легко подчинился, не восприняв это как оскорбление своих способностей, а вместо этого поняв, что это просто ее навязчивая забота о том, чтобы все остальные были в порядке.

После того, как она убедилась, что его ребра действительно зажили — Гарри расхохотался и отстранился, когда она легонько подтолкнула его, — она признала, что с Гарри действительно "все в порядке".

Потянувшись вперед, Гермиона взяла свою третью за вечер самокрутку, и рукав ее темно-зеленой рубашки задрался, обнажив желтую резинку для волос, обмотанную вокруг запястья. Ее рука замерла, и она уставилась на нее — ее охватило тошнотворное ощущение чего-то знакомого. Ее мозг начал прокручивать воспоминания, как старую фотопленку, все быстрее и быстрее, пытаясь что-то отточить. Она не услышала, как Гарри вопросительно произнес ее имя, так как он с беспокойством посмотрел на ее застывшую вытянутую руку и широко раскрытые глаза. И тут ее словно осенило — она увидела оборотня, лунный свет, горящие желтые глаза. Она смотрела, как он поднимает к ней когтистую лапу, а затем заметила блеск толстого золотого металлического браслета на его запястье.

— Гарри! — воскликнула она, ее взгляд метнулся к нему, а сердце бешено заколотилось. -Гарри — оборотень!

Ее разум путался, пытаясь осмыслить ее откровение, и Гарри обеспокоенно посмотрел на нее.

— Да, там был оборотень, Гермиона, — медленно произнес он, наблюдая за ее лицом.

— Нет, нет, я знаю — Гарри. — Она закатила глаза, убрала руку и показала ему запястье. — Я знаю, что там был оборотень — я не так сильно ударилась головой — я просто вспомнила о группе.

Она потрясла запястьем перед Гарри, широко раскрыв глаза, и Гарри ошарашенно посмотрел на нее.

— У оборотня была повязка, Гарри! — сказала она, указывая на резинку для волос, которая все еще была у нее на запястье. — Я помню нападение, я помню, что произошло, но я забыла, что у него была повязка. Я видела это, но совсем забыла, пока не увидела свою резинку для волос, и это напомнило мне. Гарри! У оборотня на запястье был толстый золотой браслет!

— Ладно, я тебе верю, — сказал он, и на его лице отразилось замешательство. — Но зачем оборотню золотое кольцо на запястье? Могло ли оно быть до того, как он превратился?

— Это крайне маловероятно, — сказала она, выпрямляясь и кладя ладони на стол. — Как правило, оборотни в волчьем обличье немного крупнее. Сомневаюсь, что человек стал бы носить такое массивное золотое кольцо изо дня в день. Это было бы непрактично. Оно было бы слишком большим и спадало бы. Должно быть, его надели после.

— Гермиона, — медленно произнес он, тоже положив руки на стол. — Оборотни не совсем ручные, и они думают не так, как люди в своей волчьей форме. Я сомневаюсь, что это произошло бы само по себе; в этом нет никакого смысла. Но вы не можете подойти к оборотню и надеть на него повязку.

— Я знаю! — воскликнула она. — Я-я не понимаю, что это значит. Кто-то, должно быть, надел на него повязку. Вопрос, однако, в том, зачем? Зачем создавать группу оборотней и как им это удалось?

Гарри недоверчиво покачал головой.

— Я даже не заметил группу, я был так занят, прыгая повсюду и следя за ее ртом. — это похоже на то, как будто мы снова на первом курсе, с той потайной дверью. Я верю тебе, Гермиона, но уверена ли ты. Ты уверен, что видел группу?

Гермиона твердо кивнула, ее глаза были смертельно серьезны.

— Я уверена, Гарри. Положительный. Готов поспорить на свою магию.

Гарри кивнул, принимая ее слова на веру.

— хорошо, — сказал он. — Тогда, похоже, нам предстоит разгадать еще одну нелепую загадку.

Они продолжили есть и обсуждать возможные способы, которыми кто-то мог связать оборотня, и, что более важно, зачем, во имя Мерлина, кому-то понадобилось это делать.

Как только с едой было покончено, Гермионе захотелось спать, и Гарри помог ей вернуться в постель. Подоткнув одеяло и осторожно прислонив его к подушке, Гарри пододвинул свой стул и сел рядом с ней. Они тихо разговаривали, пока глаза Гермионы не начали слипаться все больше и больше.

— Тебе нужно поспать, — наконец сказал он с мягким выражением на лице.

— Ммм, — тихо ответила она. — Я так и сделаю.

Она сонно уставилась на него, и в ее глазах промелькнула какая-то мысль, когда они остановились на книге, лежавшей на подставке у ее койки, той самой книге, которая утром лежала на коленях у Гарри. На ее губах появилась сонная улыбка, и она приподняла бровь, глядя на него.

— Гарри, — сказала она, снова глядя на него. — Ты читал мне перед тем, как я проснулась?

Щеки Гарри слегка порозовели.

— Да, — неуверенно ответил он. — Я... я подумал, что тебе это может понравиться. Может быть, это поможет тебе лучше спать.

Ухмылка Гермионы расплылась в широкой улыбке, и она потянулась к его руке, он позволил ей взять себя в руки, и она нежно сжала ее.

— Спасибо тебе, Гарри, — сказала она, закрыв глаза и сделав более глубокое дыхание. — Спасибо тебе за все, Гарри.

Гарри нежно сжал ее руку, зная, что она уже заснула.

— Всегда Гермиона, — тихо сказал он, прежде чем плотнее натянуть простыню ей на плечи.

* * *

Следующие две недели тянулись медленно. Каждое утро Гермиона просыпалась и видела, что Гарри сидит в своем кресле и тихо читает рядом с ней. Он помогал ей подняться с постели — утро всегда было самым тяжелым, и из-за скованности в груди ей было трудно подняться с постели, — а потом они вместе завтракали. Они проводили утро за чтением, обсуждая теории о крестражах и полосатом оборотне, а Гермиона обучала Гарри полезным фактам и заклинаниям. После обеда они проводили два часа, прогуливаясь вокруг палатки — или на улице, если была хорошая погода, — и выполняя несколько небольших маггловских упражнений и растяжек, чтобы помочь телу Гермионы привыкнуть к только что зажившим мышцам. За ужином Гарри обычно задавал Гермионе вопросы, а та составляла список того, чему он хотел бы научиться, и разрабатывала режим тренировок. По вечерам они сидели вместе, в доме или за его пределами, и пили чай, обычно тихо обсуждая свои планы на будущее.

Гермиона, как могла, помогала Гарри с едой и домашними делами, и они оба согласились, что какое-то время она не сможет трансгрессировать, что лучше не торопить события и что, учитывая, как далеко на юг она их завела, они вполне могут не переезжать в течение двух недель. Гарри перенастраивал обереги каждые двенадцать часов вместо их первоначального 24-часового цикла, и они добавили заклинание обнаружения на расстоянии девяносто метров, предупреждающее их обо всем, что входит в палатку или выходит из нее. В конце второй недели они планировали пройти несколько миль на юг и разбить новый лагерь на побережье.

По прошествии двух недель и приближения 9 октября Гермиона не могла отделаться от ощущения, что отношения между ними изменились. Она всегда была очень близка с Гарри — они ладили и хорошо работали вместе, они взаимно уважали друг друга, понимали маггловское воспитание друг друга и могли вести дискуссию без пререканий. Гарри никогда не высмеивал ее за то, что она была "книжным червем", и он мог поддерживать их беседы и настоять на своем.

Но что-то, что-то изменилось.

Это происходило незаметно, постепенно, и она почти не замечала этого. Вечером накануне того дня, когда они собирались отправиться дальше на юг, она, наконец, поняла, что это было. Гарри угостил ее чаем; это был их обычный вечерний ритуал, и он присел рядом с ней на небольшой камень в высокой траве, чтобы они могли любоваться морем. Ночь была спокойной, волны — мягкими, а атмосфера — уютной. Что было необычным, отметила Гермиона, так это то, как близко Гарри сел рядом с ней. Это не было навязчиво или неудобно. Она не хотела, чтобы он двигался. Это было просто ближе, чем то место, где он сидел бы три недели назад.

За последние три недели все в их движениях и поведении стало становиться более близким. Теперь Гарри по утрам садился на край ее кровати, а не на свой стул. По утрам, когда они вместе читали на диване, Гермиона устраивалась на скамеечке для ног, положив ноги на ноги Гарри. Гарри нежно клал руку ей на поясницу, когда обходил ее, и Гермиона все чаще ловила себя на том, что тянется, чтобы взять его за руку, или кладет ладонь ему на колено, когда они разговаривали.

Она улыбалась ему над своей горячей кружкой, пока он рассказывал о новом заклинании, которое обнаружил в одной из ее книг — одной из книг, которые она позаимствовала в запретной секции. Это заклинание было старым и неизвестным большинству волшебников, так как его было очень трудно произносить, оно требовало сложных движений палочкой и от него в значительной степени отказались из-за его обоюдоострого характера. Это было старое защитное заклинание, создающее щит, который полностью закрывал тело и двигался в соответствии с движениями заклинателя.

При желании заклинание можно было наложить даже на другого человека или существо. Проблема заключалась в том, что при неправильном наложении или без особой искренности заклинание создавало пузырь, который окутывал заклинателя или цель, но причинял вред, пока не рассеивался.

Выражение его лица было оживленным, его руки показывали ей движения палочки, которых требовала мысль, он явно был очень взволнован возможностью опробовать новое заклинание. Она не была уверена, что именно изменилось между ними — было ли это просто временным и естественным изменением после нападения оборотня, или же было что-то большее, что-то более глубокое, что требовало времени, чтобы заявить о себе. Она не знала, что это значит, и не была уверена, что с этим делать.