Омегаверс Цвет сирени ч.5 (начало)

— Интересная гипотеза... — Эмиль задумался, продолжая раздевать Бри. — Надо будет сказать о ней кому-нибудь... Салли, оденьте Бри потом в эту рубашку, а я воды принесу — его стоит умыть.

— Хорошо.

Вдвоём Мариусы раздели Бри и переодели в больничную длинную рубашку — Тьюринг деликатно ушёл за поставленную ширму, которая скрыла их от глаз других пациентов. Салли, разглядывая припухающую грудь сородича с увеличившимися тёмными сосками и объёмистый живот, ужасался от одной только мысли, что и Бри его ребёнок скоро умрут. За что им это? Почему Деймос выбрал именно их? Бри был чист — Салли это отчётливо чуял. Кто бы не заделал ребёнка Бри, это наверняка был особо грязный бета — на шее и плечах омеги не было свежей метки. Только уже заживающие следы от предыдущих, накладывающиеся друг на друга. Что же успел пережить Бри? Сколько это продолжалось? От этого хотелось плакать.

Когда Эмиль умывал Бри, бедняга открыл глаза и посмотрел на окруживших его людей вполне осмысленно. Под слоем пудры скрывались землистая кожа и тени вокруг глаз.

— Кто вы? — тихо спросил он.

— Друзья, — взял его за руку Салли. — Меня зовут Салли. Это Тобиас, мой муж. Это Эмиль, он здесь работает. А это доктор исторических наук Элиас Тьюринг.

— Мы... в университетской клинике? Меня резать будут?

"Мы"... Это слово полоснуло по сердцу Салли как острый нож. Пятая луна, ребёнок уже шевелится... Орри, когда рассказывал о своих беременностях, всегда говорил "мы". Это доказывало, насколько сильно омеги привязываются к своим детям уже тогда.

— Пока не знаю. Скоро придёт врач, он тебя обследует и решит. Отдыхай пока. Ты ничего не хочешь?

— Пить...

Эмиль взял с прикроватного столика кувшин и стакан. Напоив Бри, он горько вздохнул, и Тьюринг приобнял его. Салли, заметив это, осторожно принюхался и удивился. И от Эмиля и от старика пахло чем-то общим... Они родственники?

Как только в палату вошёл ординатор Майрон Костас, как его назвал Тобиас, Салли понял, что сейчас лучше не мешать. Эмиль остался. Пока шёл осмотр, Салли огляделся и заметил, как на ширму смотрят другие пациенты. Здесь, в клинике, лежали все вперемешку — альфы, беты, омеги... В этой палате тоже. Возле искалеченного немолодого альфы сидел юный омега с обритой налысо головой и со следами оспинок на лице. Бета, которого явно мучил жар, привстал. Ещё один альфа — совсем молодой, от силы восемнадцать лет, что-то бурчал себе под нос. У него не было одной ноги, а рядом с койкой стояли костыли.

— Он умрёт? — спросил омежка.

— Я... не знаю.

— Бедный мальчишка, — прохрипел немолодой альфа. — Ему бы жить и жить... детей рожать, растить... а он здесь сдохнет ни за что.

— Чего это ты? — огрызнулся одноногий. — Лучше порадуйся за беднягу — отмучился. Это мы ещё долго небо коптить будем, а он, дай Светлейший, всё же попадёт в Рай.

— Конан, тебе что, не жалко его? — возмутился бета. — Ты же видел — он из сопровождения, а этим мальчишкам...

— Потому и говорю — за него порадоваться надо. Знал я одного такого... Мой папа. Он чудом сумел сбежать и меня родить. Много мне рассказывал, как там живётся. Как этого парня зовут?

— Бри. Вы... присмотрите за ним? — вытирая выступившие слёзы, попросил Салли.

— Присмотрим, — кивнул омежка. — Мы все друг за другом присматриваем. Нельзя, чтобы кто-то умер в одиночестве. Надо, чтоб кто-то проводил его.

Говорил он не по возрасту рассудительно, и Салли уткнулся в плечо мужа, сдерживая рыдания. Все эти люди... Они доказывали, что официальные власти действительно сильно недооценивают простой народ. Может, кто-то и ведётся на многовековую ложь, но другие всё же видят правду. И это даёт надежду, что со временем всё исправится. Очистится какая-то часть их народа, а прогнившая и элита вымрут сами, уступив им своё место. К этому всё идёт.

Костас вышел из-за ширмы, и все уставились на него.

— Оперировать нельзя — сердце не выдержит, а ребёнок его убивает.

— Сколько осталось? — тихо спросил Тобиас, крепче обнимая Салли.

— Не знаю, но вряд ли больше недели. Бри очень ослаблен.

Костас казался приличным человеком. Пах он неважно, но, как и у Лориена, что-то компенсировало неприятную примесь, внушая доверие.

— А что... будет потом?

— Вскроем, чтобы посмотреть, что там было, потом, скорее всего, в анатомичку или сразу в печь...

— Нет, — вдруг сказал Тьюринг. — Бг'и надо похог'онить, как положено. И г'ебёнка тоже. Я заплачу.

— Дедушка... — ахнул Эмиль.

— Нет, г'одной, я г'ешил, — погладил его по голове, обвязанной белой косынкой, Тьюринг. — Надо хоть что-то сделать для Бг'и. Подать примег' дг'угим. Спг'оси его, как зовут малыша, чтобы потом написать на надгг'обии.

— Эмиль... ваш внук? — удивился Тобиас.

— Да, только об этом один Маг'ион знает. Он попутно обучает Эмиля медицине. И вы, пожалуйста, помалкивайте.

Пациенты согласно закивали.

— Но вы же...

Тьюринг только глаза отвёл, крепче приобнимая внука.

— Мой Май умег' вског'е после г'ождения Г'ино. Он г'аботал в бог'деле, а я тогда только учился и не был настолько обеспечен, чтобы выкупить его. Всё, что я мог тогда сделать — это пг'исматг'ивать за моим мальчиком, пока он жил в пг'июте. Чтобы его не пг'одали. Потом Г'ино всё же пг'одали в эског'т-агентство, и я часто его нанимал, чтобы пег'ехватить очег'едь у самых мег'зких и на вг'емя течки. Чтобы его не мучили. Сам за ним ухаживал. Однажды нас увидели, и г'уководство, с котог'ым у меня тогда были сег'ьёзные тёг'ки, отомстило мне за стг'оптивость. Г'ино забег'еменел, и мне позволили его выкупить, но бег'еменность пг'отекала очень тяжело. Пг'ишлось делать чг'евосечение на седьмой луне... Г'ино умег', а Эмиля долго выхаживал дг'угой омега, у котог'ого недавно г'одился свой г'ебёнок. Я пг'иплачивал... Потом я забг'ал Эмиля к себе — офог'мил опеку, как будто он сиг'ота.

— А кто старший отец Эмиля?

— Лучше вам не знать. Да и никому вообще. Иначе моего мальчика пг'осто убьют, чтобы никому не пг'ишло в голову использовать пг'аво кг'ови, чтобы быстг'о г'азбогатеть. — Старик снова ласково погладил внука по голове. Эмиль тихо прижался к деду. — Мне эти деньги ни к чему, а кг'оме Эмиля у меня никого нет.

Салли долго смотрел на старика, потом просто подошёл и обнял. Хотелось много чего сказать этому замечательному человеку, но все слова просто застревали на подходе.

Нет, официальные власти сильно недооценивают простых людей. Со временем таких станет больше, и тогда знание древних восторжествует только потому, что люди сами увидят, что это правда. Примут как должное. Нужно только подождать и помочь.

Спенсеры ждали веками. Осталось потерпеть ещё чуть-чуть.

Когда Мариусы и Тьюринг вернулись в фуршетный зал, на них смотрели все. Салли кое-как взял себя в руки, но почти не отпускал руки мужа и его наставника. Как ему было проще держать лицо. Брата он видел мельком, но подходить к нему уже не рвался — на сердце было и без того тяжело. Журналистов в зале не было. К ним несколько раз подходили ещё, но разговоры были сугубо дежурными. Салли то и дело ловил на себе обеспокоенные взгляды омег из эскорта, а потом улучил момент и шепнул пару слов одному. Сородич кое-как сохранил невозмутимость на лице, а потом все омеги обменивались одним и тем же жестом — прижимали к губам указательный и средний пальцы левой руки. Левая рука. Сторона Иво в традиционной трактовке... Они прощались с Бри и его малышом. Потом Тобиас посмотрел на часы и сказал, что пора ехать домой. Тьюринг проводил их до гардеробной, помог Салли одеться, омега очень тепло попрощался со стариком и пригласил в гости вместе с Эмилем. Тьюринг растроганно поблагодарил и пообещал предупредить, когда будут хоронить Бри.

Альвар уже ждал. По лицам друзей он понял, что что-то случилось, а когда экипаж выехал за ворота, к ним запрыгнул Кайл.

— Ну, что? А то нас быстро выгнали...

— Бри умрёт, — кратко ответил Тобиас, привлекая к себе Салли, которого снова начали душить слёзы. — Не он первый. Доктор Тьюринг пообещал организовать похороны. Мы обязательно пойдём.

— И мы пойдём, — тихо сказал Альвар. — Проводим, как полагается. Думаю, что остальные тоже не откажутся.

Дома Салли кое-как переоделся и сразу же лёг, но заснуть не мог долго. Перед глазами всё стояло землистое лицо Бри, пациенты клиники, Эмиль со своим заботливым любящим дедом... Почему всё это происходит? Сколько уже можно? Это же просто ужасно!.. Тобиас сидел с ним, пока Салли всё же не сморил сон, а потом достал свой дневник, сел за стол и записал события сегодняшнего вечера.

Через два дня Тобиас принёс домой две газеты — "Столичный вестник" и бульварного "Скорохода". В обеих газетах были статьи о вечере в университете, и в обеих Салли не без гордости увидел свою фотографию с Тобиасом. Они смотрелись вместе просто великолепно! Наверно, Кайл помог "Скороходу" добыть снимок... Статья в "Вестнике" описывала не всё, но о Тобиасе и его выступлении было сказано больше всего. Даже привели несколько цитат — Кайл внимательно ловил каждое слово, а редактор не стал резать. В "Скороходе" тоже говорилось о выступлении молодого историка, а в конце было несколько строк о Бри. Имя под заметкой стояло другое, но по отдельным моментам Салли понял, что и эту статью писал Кайл. Молодец. Об этом скандале теперь долго не забудут, раз он попал на газетные страницы, пусть и не самого уважаемого издания. Люди-то всё равно читают! А листки вроде "Скорохода" стоят гораздо дешевле.

— Доктор Тьюринг сказал, что Бри стало хуже, — сообщил Тобиас за ужином. — Костас считает, что Бри умрёт через три или четыре дня. Потом его вскроют, изучат, а потом похоронят. Наши уже знают — Кайл раззвонил. Отцу я тоже сказал.

— А Лори?

— Тоже придёт. Кайл достал ту фотографию, что Скриббл сделать успел, и отдал ему. Судя по лицу Лори, он собирается увековечить образ Бри на одной из своих картин.

— А... ребёнок?

— Его зовут Тори. После вскрытия узнаем, кто он был. На таком сроке, как говорит Дон, основные признаки уже присутствуют.

— Скорее всего, его отец был бетой — свежих меток на Бри не было.

— Я тоже заметил, — кивнул Тобиас. — Попробуем узнать, кто это был. Бри был чистым, а то, что беременность его убивает, говорит о том, что отец Тори на редкость грязен. Если это будет достаточно высокопоставленный человек, то попробуем это использовать — имя Бри уже попало на страницы газет, так что это уже какой-никакой, а аргумент... если саму газету к тому времени не закроют.

— И как вы собираетесь его вычислить?

— Этим займутся Кайл и мой отец. Они выяснят, кому Бри сдавали на время течки.

Оскар, который сидел с ними за одним столом, достал носовой платок — омега то и дело плакал, узнав эту историю. Урри, прочитав заметку, долго ругался.

На следующий день какой-то омежка в форме почтальона принёс конверт из хорошей дорогой бумаги. Салли, расписываясь за доставку и вручая сородичу чаевые, удивился. Подросток-омега на вопрос, кто мог прислать такое, только плечиками пожал.

— А я откуда знаю? Мне сказали "отнеси" — я и отнёс.

— Спасибо.

— Вам спасибо, — улыбнулся мальчишка, пересчитав чаевые, и убежал по новому адресу — в сумке было полно писем и мелких бандеролей, перетянутых бечёвкой.

Оскар тоже посмотрел на конверт.

— Дорогая бумага... Наверно, это письмо прислал какой-то очень богатый господин.

На конверте стоял адрес Мариусов, но обратного не было. Только подпись и витиеватая алая печать. Фамилия отправителя Салли ни о чём не говорила, но печать казалась смутно знакомой.

— Будешь открывать?

— Я лучше Тобиаса подожду.

Вечером были гости — старшие Мариусы, Лориен со своим неизменным альбомом, Рейган и Кайл. Обсуждали историю с Бри, а художник показал Салли набросок для нового сюжета, и в изображённом омеге Салли узнал Бри.

— Ты рассказывал, что первый новый сын-омега Иво и Адама Данай умер во время Белой Ночи, когда его похитил Деймос... Как думаешь, Бри понравится?

— Хочешь его навестить?

— Хотелось бы успеть. Пусть видит, что есть люди, которым он небезразличен.

— Сегодня в клинике дежурят Костас и Эмиль. Они пустят, — согласился Тобиас.

— И попробуй узнать, кто отец Тори, — попросил Эркюль. — Может, Бри даст нам хотя бы наводку.

— Я спрошу, — пообещал Лориен.

Рейган был мрачнее тучи — история с Бри глубоко потрясла его. Двуликий жаждал отомстить негодяям, погубившим Бри, и Эркюль с трудом отговаривал его от этой авантюры.

— Кстати, сегодня днём письмо принесли, — сказал Салли и достал письмо с книжной полки. — Печать кажется знакомой, но я никак не могу вспомнить, где её видел.

— Ну-ка... — Эркюль взял конверт первый и замер. — Гамильтон?

— Кто? — вскинулся Лориен. — Гамильтон? Который?

— Фамильной печатью пока владеет глава семьи, но подпись не его. Значит, оно от старшего, Уотсона, или младшего, Кассиуса.

Салли, услышав фамилию из уст старшего тестя, тут же вспомнил. Ну, конечно, Гамильтон! Он тогда приезжал на тот памятный приём, на котором присутствовали самые высокопоставленные и родовитые представители знати... Салли часто видел на столе у отца письма, которые он всегда складывал отдельно, и на одном стояла та самая печать. На ней были изображены переплетающиеся вокруг скипетра змеи — символ мудрости и долголетия. Гамильтоны были не столь знатны, как Спенсеры, но тоже стояли у трона императоров ещё до переворота и играли весьма весомую роль во внешней и внутренней политике. Кроме того, Гамильтоны были очень богаты и были самыми частыми спонсорами университета.

Тобиас быстро вскрыл письмо, извлёк листок такой же дорогой гербовой бумаги и начал читать:

— "Глубокоуважаемый господин Мариус!.."

— Ого, какая церемонность! — усмехнулся Лориен. — С чего бы это?

— Цыц, — осадил его Эркюль. — Читай дальше.

— "Я весьма сожалею, что не имел чести побеседовать с Вами во время приёма в университете, и хотел бы исправить эту досадную оплошность. Меня очень впечатлила Ваша речь, и я бы хотел обсудить вопросы спонсирования Вашей скорой экспедиции. Надеюсь увидеть Вас и Вашего очаровательного супруга на приёме в честь помолвки моего старшего брата Уотсона. Буду ждать с нетерпением. Искренне Ваш Кассиус Гамильтон."

Помимо письма в конверте был пригласительный билет с обозначенной датой. С золотым тиснением. Приём должен был состояться уже послезавтра.

— Кассиус не имеет права делать такие солидные вклады без ведома отца и старшего брата, — задумчиво проговорил адвокат, поглаживая подбородок. — Значит, это приглашение — затея самого Винсента Гамильтона, но напрямую этого сказать нельзя было... Очень подозрительно.

— Винсент Гамильтон часто писал моему отцу, а однажды даже приезжал, — сказал Салли, прислоняясь к мужу. — Я, когда таскал газеты и книги, видел эти письма у отца на столе.

— Это уже интересно! — В глазах Эркюля загорелось. — А когда он приезжал?

— Незадолго до переворота. В нашем загородном доме был большой приём... Папа должен был присутствовать, но он не захотел оставлять меня в городском доме без присмотра. Меня рано спать отправили, но я видел подготовку и захотел хотя бы краем глаза посмотреть, что будет. Я с самого верха лестницы видел, как веселятся гости, потом меня нашёл горничный Валли и увёл обратно. Папа потом мне за это выговаривал...