Омегаверс Золотая клетка( фрагмент)

Череп Геральда сохранился лучше всего остального. Влад задумчиво изучал его, продолжая размышлять. Предок был наполовину альхейнцем — оттуда был родом омега Киррэн. Потомок семьи воинов, обучавшийся наравне со старшими братьями, попавший в плен. Омега-воин, поразивший Варангу своим мастерством, да ещё в таком возрасте. Неудивительно, что его третий сын ни в чём не уступал родителям! Обученный бетой-скитальцем, о котором тоже сохранилось несколько легенд, Геральд Меченый, он же Герен аль Башир, был настоящим потомком могучего Адама — сильным, умным, опасным и верным своему слову. Таким предком грех не гордиться. Но почему не сохранилось рассказов о его любви к мужу? Или они скрывали свои чувства, поскольку времена были непростые, и показывать свои слабости было непозволительно? Это объясняет, почему отец так настойчиво внушает своему наследнику недопустимость глубоких привязанностей. Особенно сейчас.

Среди останков Сати нашёлся маленький деревянный ящичек, выложенный изнутри бархатным лоскутом. Внутри лежала золотая подвеска с самой настоящей крупной жемчужиной!!! Само собой, что за столько лет золото заметно потускнело, жемчужина пожелтела, начала терять блеск и игру, а кое-где верхние слои перламутра потрескались, но и сейчас украшение на тонком кожаном шнурке выглядело впечатляюще. Жемчужина была откровенно неправильной формы, похожей на клык или искривлённую каплю, и оправа из завитков прочно удерживала её в себе. Изящное украшение, которое в те времена могли позволить себе только богатые семьи. Жемчужина, скорее всего, морская... Откуда у Сати взялась эта подвеска? Украдена? Или подарена за что-то? Отец ни о чём таком не упоминал. Возможно, и сам не знал. Так или иначе, но подвеска была похоронена вместе с останками омеги. Значит, представляла для него достаточную ценность, иначе бы её продали при случае или передавали по наследству дальше. По словам отца, Сати скончался раньше своего мужа. Именно Геральд его и хоронил. Он и положил подвеску к останкам. Значит, Сати и правда был ему исключительно дорог, раз потенциальная выгода от продажи украшения не стала веским поводом оставить её себе.

Влад вернул всё на свои места, велев себе потом заделать как следует, как только потеплеет, после чего вернулся в дом. Отогреваясь у печи, альфа продолжал думать. Семейная традиция предписывала хранить верность своим. Единая семья — единая стая. Один за всех и все за одного. Это залог успеха и выживания. Но глубокие привязанности были под запретом, иначе бы не получилось отрубить боковые ветви Семьи, когда перед переворотом назрела необходимость собрать все приобретения под рукой главной ветви. Родственники убивались так, чтобы ни у кого не возникло и подозрения, что это именно убийство. Да, это создало определённые проблемы в управлении имуществом, когда приходилось следить за управляющими и директорами, но зато контролировать рождение и воспитание наследников стало проще. Особенно на фоне всё более ухудшающегося состояния родовой аристократии, выжившей во времена омежьей революции. В том числе и вопреки ожиданиям Барри, которым было бы проще, чтобы все эти снобы канули в небытие. Однако кое-кто остался, и с ними по-прежнему приходилось договариваться. Как бы противно не было. Не потому ли появилась установка на ограничения? Это было вполне логично и обосновано. Поэтому отец на глазах у ошеломлённого старшего сына растерзал ни в чём не повинного кота, к которому будущий наследник прикипел всем сердцем. Чтобы наглядно показать, что бывает, когда привязанности заседают слишком глубоко. Привязанности — это уязвимые места. Один точный удар — и считай, что ты покойник. Хочешь жить — забудь про нежности. Не привязывайся. Ни к людям, ни к животным ни к вещам. Любовь — запрет. Любовь — яд. Дружба не должна мешать рационализму. Любой член Семьи должен быть готов пожертвовать собой для блага семьи и исполнения задумки. Только тогда, когда всё закончится, и жизнь изменится, когда наступит подлинное равенство, можно будет позволить себе расслабиться. Но не сейчас, когда по сути идёт война.

Влад снова вспомнил чувство покоя, что заполняло его рядом с Силасом. Это же чувство, смутное, неверное, вспоминалось из далёкого детства, когда ещё был жив его родитель-омега Джекки. Оно появлялось, когда маленький Влад прибегал в комнату, и Джекки усаживал его рядом с собой. Оно поселялось, когда Реви, его любимый кот, устраивался рядом, на подушке своего маленького хозяина и мурлыкал колыбельную, напоминающую тихие песни Джекки, под которые засыпал Влад. Тусклые, неверные, но всё же воспоминания. За следующие годы, годы обучения и отцовских наставлений, многое из памяти стёрлось, но портрет, висящий среди прочих, кое-как поддерживал остатки памяти о Джекки, на фоне которых всё то, что приходилось делать Владу, казалось особенно тяжёлым и противным. Но делать это было необходимо. Кто-то должен.

Глядя на догорающие в печи куски угля, Влад вздохнул, достал из кармана свои часы и решил, что пора возвращаться домой. Завтра рано вставать — университет. И надо думать, что же делать с Силасом, который, похоже, семейный особняк Барри уже никогда не покинет.