Все это хорошо, но как все сделать? Чтобы стать лекарем, нужно университет закончить и пять лет учиться, а до то еще гимназию. Это очень долго, даже если удастся пристроиться на обучение казенным коштом. И -ближайшие университеты

-это Одесса, Харьков и Саратов, и там жить годами надо. Даже если сдавать экстерном за гимназию (слышал, что это можно). надо заниматься этим года два-три, если голова это выдержит.

А фельдшером? Казенные военно-фельдшерские школы-в них срок обучения четыре года.

И даже в Екатеринодаре такая есть для войск Кубанского и Терского тож. Надо порасспросить еще. И я узнал вот что: в школу брали тех, кто умел писать и читать по-русски, и считать. То есть моей станичной школы вполне хватит. А дальше мне фельдшер по моей нижайшей просьбе из дому принес свои бумаги. Там указывались следующие предметы, что он освоил:

'Закон Божий, история России, география, арифметика, начальные основания геометрии, естественных наук, физики и химии, анатомия и физиология, хирургия и учение о повязках; фармация, фармакология и рецептура, патология и гигиена, подание помощи мнимоумершим, служебный и дисциплинарный уставы, русский и латинский языки и чистописание'. И тот же фельдшер сказал, что видел фельдшеров, которые начинали госпитальными служителями. потом, продвинувшись знаниями, они могли сдать экзамен при госпитале и стать фельдшером. По его прикидкам, на это надо года два-три. Если глянуть на список предметов, то абсолютно не знакомы немногие специальные предметы. Начальные основания иных наук вроде геометрии-ну, это надо глядеть, много ли там требуют или хватит понятия о том, что 'Пифагоровы штаны во все стороны равны'. Соль этой шутки еще в том, что древние греки, и Пифагор в их числе, штанов не носили, это для них было признаком варварства.

А что если меня в госпитальные служители не возьмут, и программу военно-фельдшерской школы я не освою, убоявшись бездны премудрости? Вернусь к землепашеству. Мне оно не сильно нравилось, но мои руки требовались, и я их прикладывал. У нас в семье не было принято сыновьям отделяться. все жили вместе, только девки, выйдя замуж, уходили в мужнину семью. Отец еще крепок, хоть и годами немолод. Младший брат ему помогает, и все лучше и лучше. Так что я там могу пригодиться, а могут и без меня справиться, а я лишь иногда в помощь подтянусь, если буду искать места в медицине. Правда, младшему было уже восемнадцать и скоро его могут ждать в полку. Надо узнать, не положена ли ему какая-то льгота. Наш старший брат разбился, будучи послан атаманом с пакетом в другую станицу, то бишь на службе. Я на службе же получил увечье. Может, есть такая статья, что третий сын дома останется или его в местную команду зачислят?

Я думал тогда, что занятие у меня будет вполне достойным и уважаемым, если я все смогу сделать.

Так что для себя я наметил программу действий. Правда, мне еще предстояло великое сражение против 'Женись, пора'. Если раньше я мог отбрыкаться, дескать, со службы приду, так и тогда, то сейчас служба толи будет, толи нет. И под венец я не рвался-не забыл ту, с которой жить не получилось. Она п— прежнему жила в станице, родились у нее две девочки. А Мишка Черепов где-то на Кавказе служил. Мама про это заставила сестренку в письме написать, но где именно этот аспид по горам волочится-она тех мест не знала. Ну и ладно.

К женскому меня тянуло, и его я попробовал, но вот заводить семью и детей-не ощущал такой необходимости. А бой мне предстоял нешуточный. Война шла уже целый год и не по одному казаку плакали его домашние. А бедные девки явно ощущали, что число женихов уменьшается, и конца и краю войне и жертвам ее не видно. И так в прошлом году восемь возрастов выгребли.

Так что на меня могла быть начата загонная охота с целью принудить к венцу силами будущей невесты или невест. Ну и уже не одна есть молодая вдова, муж которой ушел на войну и не вернется уже. У нее может быть ребенок, может, и нет, молодость проходит, а будет ли второй муж? Так что могли меня начать соблазнять и вдовушки, благо кое-что беречь уже не надо.

Вот такие мысли тоже бывали в бессонную ночь, когда не спишь, но ничего так не болит, что завыть хочется и не до размышлений о женитьбе и фельдшерской карьере.

Такие у меня были планы и прикидки. Потом я поехал домой, и к строевой службе был пока негоден.

Добавлю, что нашу бригаду регулярно отправляли в самое пекло из-за чего она потеряла больше десяти тысяч человек убитыми, ранеными и пленными за войну. Это треть потерь всего Войска в той самой Второй Отечественной. И я вхожу в их общее число.

За войну же в бригаде 28 офицеров стали кавалерами ордена Георгия, и рядовые казаки получили около шести тысяч крестов. И моя лепта в той копилке есть. Самый награжденный в ней -это был 6 батальон, там кресты получили свыше 1300 казаков, а вот сколько офицеров-запамятовал. Наш пятый батальон Великого князя Бориса Владимировича ему уступил, но не очень намного. Бригада весной шестнадцатого года вернулась на Кавказ и приложила руку к взятию Трапезунда. павшего в апреле шестнадцатого. Гулыга тогда бригадой продолжал командовать.

__________________

Еще фельдшер добавил, чтобы я не переживал, все это науки, вполне доступные человеку. Сложен латинский язык и некоторые вопросы анатомии и физиологии, там придется зубрить, как и в знании лекарств. Вообще, продолжал он, если бы я был сейчас юным обалдуем, которому хочется дурачиться и шалить, то сложности были бы. Когда делу учится парень постарше, его уже дурь от учебы не отвлекает, самое главное-надо не лениться и побольше делать все руками. Скажем, поступает на лечение больной, которого положат и завтра будут ему операцию делать. Вот и нужно попросить, чтобы завтра позвали посмотреть на операцию, а потом посидеть с больным и помочь ему, даже в ущерб своим развлечениям. Еще он добавил, что сложно рвать больные зубы-тут нужны руки, что растут из нужного места. А если не получается иметь такие, то лучше не браться. Тут фельдшер остановился и сказал, что это он про работу в большом городе вроде Харькова, где найдется и другой зубодер. В селе-придется самому. И посоветовал не забывать про обезболивание. если можно его сделать. Я это запомнил, но еще не знал, что совет не так прост и несложен в исполнении.

Для хождения я выстрогал палку, хотя по ровному и твердому месту можно было даже и без нее обходиться. Вот подыматься и спускаться-там иногда и приходилось поминать разных святых угодников недобрым словом. Доехал я до Екатеринодара, остановился у знакомых отца на пару дней и кое-что разведал насчет своих планов. И дальше подался в станицу. И даже дал телеграмму, что еду, оттого отец и брат меня встретили на телеге и отвезли к дому, ну и видевшие меня одностаничники тоже подходили, здоровались, и меня поздравляли, что вернулся, и грудь в крестах, и голова не в кустах. Мама и сестренка по бабьему обыкновению слезу пустили. Потом весь день заходили соседи и знакомые на меня поглядеть, поздравить и прочее, а дочки тоже с собой брались, они, конечно, вели себя скромно, краснели при удобном случае. Говорили их мамы, а они так вот из-под платков искоса поглядывали. А вечером подошли друзья отца с женами и было продолжение действа. Но завтра нас с ним работа ждала, сегодня на радостях можно и погулять, а вот завтра надо упасть, но все нужное сделать.

На сколько вопросов я ответил за это день-это уму непостижимо. Но это был еще не конец, потом вопросов тоже много было, но это и понятно. Казаки свое единство чувствовали (по крайней мере, мне так тогда казалось), со многими были и личные отношения-с тем мы совместно дрались с парнями с Ванькиных выселок, с тем еще что-то делали. А более старшим людям тоже хотелось новое услышать-о своих родных, которых я мог видеть или слышать, что с ними в других полках, о том, какая сейчас война (это, конечно, больше старших казаков интересовало), а баб-больше про то, какие у меня планы на дальнейшую жизнь и на женитьбу тоже. Про мою раненую ногу тоже много спрашивали. Тут я им мог сказать, что пока ходить могу, в седле еще ездить не пробовал, как работать -увидим вскоре. Но я больше старался рассказать про военные действия— положение мое со здоровьем было не очень определенным, хотелось, чтобы все зажило, как на собаке, но та получится ли? День встречи отозвался мне головной болью завтра, ибо выпивать пришлось со многими, от предложения сплясать я уклонился, сказав, что еще не все на ноге прошло, и даже на медленный танец не рискнул. И мои предчувствия не обманули, одна молодая вдова Петра Мирошника даже приступом на меня пошла, воспользовавшись тем, что я отошел на тот момент от народа во дворе. Ну и выпитое тоже сработало. От соблазнения меня спасла мама, которая бдила и молодую вдову Федосью перехватила. Но Феня мне шепнула, что сегодня не вышло, но потом меня ожидают для тайного разговора и кой-чего еще.

Вообще с началом войны продажа хмельного временно была запрещена, потом временное стало постоянным, и это положение каждый преодолевал в меру сил и смекалки. Отчего, в частности, и расцвело домашнее производство выпивки. Но при этом качество понизилось, и головы трещать стали чаще и дольше.

А завтра остатки хмеля вышли в трудах. Отец посмеивался, глядя, как я периодически за голову берусь, но к середине дня голова болеть перестала, если с утра мне кусок в рот не лез, зато днем поел, как следует.

А затем отец задал вопрос:

-Павлуша, а вот теперь скажи, что ты дальше собрался делать? То, что ты прямо соседям и атаману не сказал-я понимаю, отчего. Скажи пока коротко, но ясно.

-Я, батя, пока могу только прикидочно сказать, потому что не знаю, как с ногой все будет. Если все как сейчас или даже лучше пойдет, то решил я пристроиться в войсковой госпиталь служителем, а потом за недолгое время подучиться и сдать экзамен на фельдшера. Учиться полным курс тоже можно было бы, но там надо четыре года учиться, а я хочу побыстрее. А дальше снова посмотрю на ногу— если выйдет получше, то можно и в полк фельдшером устроиться, если плохо-в Екатеринодаре или в станице место искать. Или в Черноморской губернии. Если бы у нас в станице больницу открыли, то было совсем хорошо. Но, может, и откроют.

-А что у тебя планах про женитьбу?

-А ничего.

Монахом жить я не собираюсь. Но нет вокруг меня ни девок, ни баб, ни вдов, чтобы я с ними хотел их в родной дом привести и вашего благословения спросить. Даже если Мишка с войны не вернется, а его вдова мне авансы давать будет, что я, хоть и похуже, чем раньше, но еще ничего.

Отец покрутил головой:

-До службы ты так не говорил.

-Я, батя, за год войны лучше не стал. Скорее, хуже.

-С годами мало кто хорошеет. Разве что Трофим Каланча. Когда его удар хватил, перестал пьяным драки затевать, а сидел на крыльце и песни пел. Если так его голос не нравится, то пройди пару домов по улице и слышно не будет. Можно было сказать, что от него и никакого ущерба уже не бывало. А если у тебя не получится выучится?

-Вернусь в станицу и буду по улицам ее хромать. Вы с мамой вроде говорили, что никто из родни пьянством особенным не отличался? Значит, и мне есть надежда, что не сопьюсь.

-Нет, я о таких не знаю. Разве что твой дядя по матери, Феоктист, что на турецкой войне погиб. Тогда он еще молод был и иногда лишку себе позволял, но кто знает, остепенился ли бы дальше или вообще с нареза слетел. Ладно. Потом еще поговорим. Только к прокаженным в Синие Горы не устраивайся, еще нам с матерью не хватало бояться тебя обнять, а потом ждать: а что у нас первое отвалится, пальцы или нос.

Я и сам не собирался туда в служители идти, о проказе я знал немного, и то больше страшные слухи, что разносили о ней. Потом, конечно, знаний прибавилось.

Я помог провести все осенние полевые работы, а потом подался в Екатеринодар, исполнять свои планы. Работать я с больной ногой мог, только иногда просил пособить, потому что нога тоже не терпела. Станичные девицы и вдовушки меня н поймали в сети. Я по-прежнему не ощущал желания кого-то назвать своей женой, а для разных историй -лучше заниматься этим вдали от родных стен, хоть в том же Екатеринодаре. Меньше будешь думать о том, хорошо ли это с вдовой обычной или соломенной делать, и не придет ли с фронта муж или брат и захочет тебе руки укоротить. В нашей войсковой столице тоже такая опасность сохраняется, но как-то меньше.

Перед отъездом в Екатеринодар я съездил к Собер-башу, приехал к вечеру четверга, а поехал обратно в пятницу. А потом и к новому месту работы. Взяли меня пока в заразное отделение. Кстати, с началом войны случаев сыпного тифа прибавилось. Ждали еще холеру, но бог нас от нее миловал с 1892 года, хотя в недальней Черноморской губернии подозрительные случаи выявлялись. Боялся ли я заражения сыпным тифом? Отчего-то нет. Ни тогда, ни позднее, и ни пятнистый тиф, ни возвратный, ни брюшной меня не брали. Только попозже малярия одолела. Конечно, своей гигиеной я занимался вдумчиво и последовательно, но ведь нельзя же считать, что в будущем казачьи генералы вроде Мамантова или Улагая, а также неказачий генерал Тимановский не имели возможности заняться своей гигиеной? Нет, хотя господин Тимановский, по рассказам, лечился спиртом, закусывая снегом, и от врачебной помощи отказывался, пока был в сознании. Иногда видно явно саморазрушающее поведение, человек прямо ищет смерти, и она приходит. Правда, не всегда сразу. Вперед нас ждал прямо-таки Тифозный фронт, не менее страшный, чем фронты действующих сил. Говорят, что в бывшей империи тифом заболело около трех миллионов человек. Многие мерли, летальность достигала пятидесяти процентов. Организмы не выдерживали жара и сопровождающего поражения мозга. Описания бреда, что бывает у больных тифом, наполняют литературу. Правда, тиф не рецидивирует, коль раз переболел им, то уже второй раз не будешь. Но надо еще пережить две недели жара и не расплавиться.

Я трудился, не стесняясь сверхурочной работы, и учился. Кстати, многие доктора приглашали меня помогать им с визитами к больным, ибо я считался бесстрашным и не боящимся тифа, а это иногда требовалось. Ну и без тифа мне тоже делать что находилось, я ведь и возбужденного больного мог удержать, если нужно. За это мне кое-что перепадало, как материально, так и в знаниях. Я просил пояснять, что с больным, и мне не отказывали и поясняли, что у больного воспаление желчного пузыря, вот, гляди, Павел, такие-то признаки его, но на операционный стол еще тащить не надо и так далее. Вообще, когда доктора сопровождают помощники, которые ему помогают, по назначению что-то лечебное делают, а когда больному еще и легче становится -это все сильно прибавляет славы доктору. И родственники больных посоветуют другим, что обращайтесь-де к Ивану Арнольдовичу, что живет на улице такой-то и не пожалеете. В прошлом веке были случаи нападений на врачей и фельдшеров во время эпидемий холеры, в частности на Кубани в 1892м году-их обвиняли в том, что они специально заражают людей. К этому времени уже такого не было. Но мне рассказывали потом про Галицийскую армию. Она на рубеже девятнадцатого и двадцатого годов едва не перемерла от тифа. То, что с лекарствами было тяжело-ну, это касалось всех тогдашних армий. Но галичане совсем не хотели идти в лазареты, они набивались в разные закоулки при вокзалах и предпочитали тихо умереть в кладовочке возле багажного отделения, но к врачам не идти. В одном крупном вокзале нашлись около 700 трупов таких вот непротивленцев-самоубийц. На наших вокзалах бывали тоже апокалиптические картины, но больные вывозились в заразные бараки и вокзал убирали. И это было не зря, потому, что пока из зала ожиданию уберут несколько десятков больных, снятых с поезда, они пребывают без сознания и прямо-таки лежи в лужах нечистот.