Фармацевт 4

Кстати, как дела у вашего подопечного? Вы с ним беседовали? Насколько мне известно, профессор Бремер от него в восторге и неоднократно говорил о желании пригласить Циммермана на постоянную работу к себе в клинику.

Блюменталь занервничал.

-На эту тему я с ним еще не разговаривал, тем более что у нас с ним подписан договор.

Шеф снисходительно улыбнулся.

-Любой договор при желании можно расторгнуть, если вы не в курсе, то сообщаю, у нашего доктора появилась пассия в клинике, и вполне возможно, что он предпочтет заниматься своей привычной работой рядом с любовницей, а не выполнять наши заказы.

— Сомневаюсь, что он такое пойдет, увидев полученный гонорар, — возразил Блюменталь, и собеседники обменялись понимающими улыбками.

Подходила к концу моя стажировка в клинике, профессор Бремер в последние дни неоднократно делал прозрачные намеки на постоянную работу. Понять его было нетрудно. Не так уж много работало врачей — психиатров в Швейцарии, кое-где их вообще не хватало катастрофически, недаром нам периодически приходилось посещать тюремные больницы для осмотров психически больных заключенных.

Однако, после выполнения заказа Новартиса, на мой счет упали почти двадцать тысяч евро.

В то же время за месяц работы стажером в клинике мне заплатили две тысячи франков.

Исходя из этих цифр, выбор был однозначен в пользу работы на концерн. Тем более что с Магдой Бернхайм наша лав стори долгого продолжения не имела. В скором времени у нее появился молодой почитатель, вроде бы из Палестины. Но, тем не менее, мое равнодушное отношение к этому поступку ее изрядно злило. Поэтому общалась она со мной последнее время сухо официально, вроде бы опытный доктор, но женщина, есть женщина, за ней всегда должно оставаться последнее слово.

Поэтому, когда Герхард Блюменталь попросил о встрече и начал мямлить что-то невразумительное, я четко заявил ему, что планы не меняю, и, как обговорено в контракте выхожу работать торговым представителем для продвижения в аптечную сеть ЕС лекарств от концерна Новартис.

Собеседник сразу загорелся энтузиазмом, наверно, хотел вручить новое задание, но я его слегка охладил, заявив, что нуждаюсь в недельном отпуске.

— И чем ты намерен заняться в отпуске? — как бы между делом спросил он.

— Хочу слетать в гости к старшей дочери, — ответил я спокойно.

Не знаю, прослушивался мой телефон, или нет, скорее всего, нет. Поэтому я рассказал Блюменталю, что мне в очередной раз звонила Яна и настойчиво приглашала в гости.

— Так, что слетаю в Калифорнию, познакомлюсь с зятем, с внуками. Ну, а по возвращению, приступлю к работе. Надеюсь, неделю, фирма обойдется без моего присутствия,— сообщил я Блюменталю.

— Я вам гораздо больше нужен, чем вы мне, — думал я, глядя на его недовольное лицо.

Прошло несколько дней, я снова сижу в кресле самолета и гляжу из иллюминатора на белую пустыню облаков, простирающуюся под нами до горизонта. За обшивкой самолета ровно гудят моторы, а я, укрывшись пледом в который раз, пытаюсь перестать глазеть на облака и заснуть.

Позади осталась пересадка в Дублине, и перекус пиццей запитой парой тамблеров ирландского потина. Признаюсь, попробовал его из чистого любопытства.

Оказалась изрядная гадость, но не хуже чем шотландское виски с привкусом торфа.

Зато алкоголь изрядно поднял настроение, из-за чего, наверно, и не могу заснуть. Рядом со мной сидит чернокожая полная дама, с любопытством поглядывающая в мою сторону. Неужели запах перегара от ирландского зелья так привлекателен?

Оказалось, что нет. Даму привлекала возможность смотреть в иллюминатор.

В результате я ей охотно уступил это место. Удобней будет пробираться к туалету, а субтильного азиата я смогу обойти не беспокоя.

Пересев, я снова укрылся пледом и попытался заснуть. Однако память подбрасывала вчерашнюю встречу с Гердой.

Отвальной я в клинике я не устраивал, обошелся рукопожатиями. Бремер, правда, снова завел разговор о работе, на что я привычно отговорился словами, возможно, подумаю, не исключено, что такое случится.

После щедрой оплаты моих трудов работодателем я чувствовал себя Крезом, поэтому решил лететь на самолете в первом классе, не думая о цене.

Специально купил билет на рейс из Дюссельдорфа, чтобы навестить младшую дочь перед отлетом.

Герда моему приезду была рада, но во время разговора за столом ерзала на стуле, как будто ей натерли одно место скипидаром.

Пришлось сообщить, что, как обычно, ночевать у нее не останусь и уеду в гостиницу. После этого ерзание прекратилось, и мы принялись дружно обсуждать, что можно привезти из Германии в подарок Яне и членам ее семьи.

После небольшого обсуждения стало понятно, что лучшим подарком для дочери стану я сам, потому, что в Лос-Анжелосе, как и в Греции, все есть.

Герда не могла не вспомнить о своей подружке Элизе, и упомянуть о моем участии в ее выздоровлении. На этот раз я особо не возражал, просто укоризненно смотрел на дочь, мл, как только такая глупая мысль могла придти в твою голову.

Однако девушка не унималась, поэтому пришлось пустить вход тяжелую артиллерию и спросить, как у нее обстоят дела с личной жизнью.

Вопрос сразу заставил Герду забыть о Элизе, она начала активно уверять меня, что практически соблюдает целибат и даже не смотрит в сторону парней.

Я притворился, что верю ее словам. Хотя частые взгляды дочери на часы, висящие на стене, выдавали ее с головой.

Читать мораль я не стал, Герда умненькая девочка и замуж раньше тридцати лет не выйдет.

В общем ближе к семи вечера я отправился в гостиницу, повеселевшая дочка проводила меня объятьями и поцелуем.

Двигатели нашего Боинга по-прежнему ровно гудели, не внушая никакой тревоги, однако от недавних воспоминаний меня оторвало какое-то внутреннее беспокойство.

Откинув плед, я огляделся. Мой сосед с правой стороны, лощеный кореец залип в экране телефона, гоняя каких-то зверюшек по экрану.

Негритянка уже не смотрела в иллюминатор, а, похоже, взяв пример с меня, тоже решила поспать. Вот ее сопение меня и разбудило. Что-то с ним было не так.

Коснувшись кончиками пальцев ее суховатой теплой кожи предплечья, встревожился еще больше.

Тем более, от соседки явно чувствовался запах яблок.

-Да она в кому собирается впадать, — понял я. — То-то ее еще на посадке качало, литровую бутылку воды выдула, и таблетки от головной боли принимала.

И, что делать, я же ни разу не эндокринолог, так, по верхушкам, помню, что надо делать, но в самолете все равно ничего не получится.

Да ладно, — успокаивал я сам себя, — сейчас сообщу бортпроводнице, пусть даму в аэропорту встречает неотложка и увезет в больницу.

В этот момент мимо нас, проходила стюардесса, я уже хотел ее окликнуть, но передумал.

Вспомнив подружку Герды, решил проверить свою новую способность, раз уж появился такой случай.

Посмотрев по сторонам, убедился, что на нас никто не обращает внимания, мой сосед не отлипает от игры, после чего плотно обхватил кистью запястье соседки и представил, что убираю начинающийся кетоацидоз.

Видимо, мое физическое состояние значительно улучшилось за последний месяц, потому, что я практически не почувствовал оттока жизненных сил, как это было в случае с Элизой. Но все равно легкой слабости избежать не удалось.

Теперь оставалось только наблюдать. Женщина, несмотря на мое "лечение" продолжала спать, но вроде бы дыхание у нее немного выровнялось, и уже не было таким шумным, как ранее.

Когда стюардессы выкатили тележку с обедом, соседка проснулась и резво помчалась в туалет.

— Вот и лечи больных инкогнито, — насмешливо думал я. — Избавил ее от диабетической комы, а она даже спасибо не знает, кому сказать.

В принципе, понятия не имею, вылечил ее или нет, ведь я хотел только убрать последствия кетоацидоза в ее организме, а не восстановить функцию островков Лангерганса в поджелудочной железе. Скорее всего, просто временно улучшил ее состояние.

Ну и ладно, — эгоистично подумалось мне. — По крайней мере, спокойно долетим до Нью-Йорка.

Дальнейший путь у меня прошел без осложнений, короткая пересадка в Нью-Йорке и в середине дня я уже был в Лос-Анжелосе. На внутреннем рейсе таможни не было, поэтому задерживаться, нигде не пришлось.

Для конца декабря погода была великолепная, градусник на табло перед аэропортом показывал 73,5f. Напрягая свои мыслительные способности, я сообразил, что это вроде бы 23 градуса по Цельсию. Напрягал способности зря, потому как с другой стороны табло градусник показывал именно эти цифры.

Не без труда пробравшись сквозь толпу у входа в терминал, я выбрался к стоянке такси.

Пришлось даже отстоять небольшую очередь, после чего я забрался в желтую тойоту к усатому мексиканцу.

-В Санта-Монику, — коротко сказал я и откинулся на сиденье.

— Ок! — также коротко откликнулся водитель, и мы тронулись. Под песенки Бритни Спирз и Мэрайи Кэрри дорога показалась недолгой.

Когда мы заехали в частную застройку, водитель не сразу нашел нужный дом и даже спросил путь у стоявшего рядом с машиной полицейского.

Я точно знал, что сегодня Яна должна быть дома, поэтому сразу отпустил таксиста.

Надо сказать, одноэтажный домик дочери меня не впечатлил. Здание грязно-серого цвета, с пристроенным гаражом, создавало впечатление не ухоженности.

Подходил я к входной двери с волнением. Хотя уже не один раз разговаривал с Яной по телефону, но, как говорится, это другое.

Видимо, меня ждали, потому что дверь открылась, когда до входа оставалось еще несколько шагов. Навстречу выбежала Яна, крепко меня обняла и сразу заплакала.

Я тоже обнял ее и успокаивающе погладил по спине.

-Ну, все доча, все, не надо плакать, мы все живы, здоровы у нас все хорошо.

В это время меня дернули за штанину.

Опустив голову, увидел еще одно заплаканное лицо, обрамленное ярко-рыжими кудряшками. Дочка Яны пятилетняя Мариэтта еще раз дернула меня за штанину и требовательно спросила:

-Ты мой дедушка?

Улыбнувшись, я кивнул головой.

— Тогда почему мама плачет?

— Ну, наверно от радости, — сообщил я.

— Тогда я тоже поплачу от радости, — важно заявила девочка.

— Мари, не надо, — пробубнила в нос, Яна, вытирая слезы. — Видишь я уже не плачу, пойдем лучше в дом, дедушка, наверно устал с дороги и хочет отдохнуть.

Ну, что же, внутри дом смотрелся намного лучше, чем вид с улицы. Яна с гордостью водила меня по комнатам.

— Эшер на работе, — спросил я в тот момент, когда Яна замолкла на минуту.

— Да, конечно, он обещал сегодня приехать пораньше, но думаю, что как всегда приедет позже, — печально улыбнулась дочь.— У них, когда планируются старты, никто о времени не думает. Послезавтра должны очередной Фалькон запустить.

На сегодняшний день мне дали отгул, поэтому я Мариэтту не отвезла в садик, но завтра придется выйти на работу, — добавила она извиняющимся тоном. — Но зато еще через день в субботу и воскресенье мы проведем вместе всей семьей.

Я улыбнулся.

-Насчет всей семьи сомневаюсь. Сама же говоришь, послезавтра у Маска старт Фалькона, вряд ли Эшер в субботу сможет отдыхать. Короче, если твоего рыжего ирландца не будет, я не обижусь, работа, прежде всего.

Затем мы продолжили экскурсию, после осмотра четырех ванных комнат, четырех спален, большой кухни с двумя огромными мойками у окна, мы вышли в сад на заднем дворике. Яна с гордостью повела меня к апельсиновым деревьям, усыпанным плодами. Однако когда я хотел сорвать апельсин, сообщила, что те еще не дошли до кондиции и лучше попробовать мандарины. Мандарины действительно оказались сладкими.

Мариэтта в это время шнурком ходила за нами, не обращая внимания на висящие фрукты. Видимо наелась ими до отрыжки.

Я же остановился у стационарного барбекю с решеткой, на которой можно было бы поджарить быка.

Яна правильно поняла мою улыбку и начала сбивчиво объяснять, что дом они купили уже с этим садом и барбекю, и сразу пообещала, что в выходные мы обязательно поедим жареного мяса и сосисок.

С двух сторон участок семьи О,Брайенов граничил с соседями, а вот с восточной стороны возвышалась огромная скала, поросшая лишайниками.

-Похоже, солнце по утрам здесь не гостит, — подумал я.

После осмотра сада мы вновь вернулись в дом.

На кухне мы с Мариэттой уселись за стол, а Яна принялась собрать легкий перекус.

Все-таки одиннадцать лет — долгий срок. Наверно, потому что Герда младше и эмоциональней мы быстро нашли с ней контакт при первой встрече.

С Яной так не получалось, за столом у нас никак не находилось общих тем для беседы. Мы перекидывались с ней легкими, ничего не значащими фразами, пытаясь найти контакт, как когда-то.

Хорошо, что рядом с нами был непоседливый ребенок, притом, очень разговорчивый. Энергично раздевая фарфоровых кукол, привезенных ей в подарок, она успевала задавать кучу вопросов, чем нарушала периодически возникавшее молчание.

Все же через какое-то время разговор у нас наладился. Я снова начал видеть во взрослой женщине свою дочь, и неловкость в разговоре сразу исчезла.

После еды, Яна предложила мне отдохнуть, все-таки позади остался трансатлантический перелет, а потом еще и трансконтинентальный. Я охотно согласился и после душа улегся спать в выделенной мне спальне.

Разбудил меня приезд зятя, вернее, шум мотора, поднимавший роликовые ставни в гараже.

Поднявшись, я зашел в ванную комнату, скептически рассмотрел в зеркале свое помятое лицо и сполоснул его холодной водой. А затем отправился знакомиться еще с одним членом семьи.

Мда, фотография Эшера О,Брайена, виденная мной в Германии в альбоме у Герды была далека от оригинала.

Высокий, выше меня на полголовы, здоровый рыжий мужик, в моем представлении был меньше всего похож на айтишника. Ему бы больше подошел молот для метания, чем клавиатура. Интересно, Мариэтта дорастет до папиных габаритов, или пойдет в маму?

— А вы, мистер Циммерман, неплохо выглядите, — сообщил мне зять сразу после того, как мы пожали друг другу руки. — Вы больше похожи на брата моей жены, чем на отца и не сказать, что старшего.

Яна, стоявшая рядом немедленно обиделась.

— Эшер, как тебе не стыдно, ты хочешь сказать, что выгляжу на пятьдесят лет. Какой же ты негодяй! — всхлипнула она.

Эшер испуганно замер и беспомощно посмотрел на меня. Его взгляд говорил:

— Выручай, скорее, ты же мужик, придумай что-нибудь.

Я кашлянул и осторожно произнес:

-Яна, думаю, тебе не стоит сердиться на мужа, просто он хотел сделать мне комплимент, но как все мужчины, сделал его не особенно удачно. Давай, мы его простим, ради моего приезда.

— Да, да простим его мамми! — присоединилась к нам Мариэтта, не пропустившая ни слова из сказанного, — Не сердись на папу.