За полынь-рекой

Дело, сверх ожиданий, оказалось непростым, более или менее приличные имена книга не принимала, а всякие там "Бар-босиарх", "Выхухолий", "Гематогендр" или "Дуболомс" я не ис-пытывал, опасаясь, что меню примет предложенное и мне придёт-ся ближайшую сотню миллиардов лет отзываться на эдакую чумо-вую кликуху. Стоп-стоп, мысленно осадил себя, а что, других имён не имеется? И отчего обязательно придумывать нечто иди-отское? А если попробовать, что-нибудь этакое звучное из ис-тории или мифологии? Греческое там, или римское, к примеру... Возился довольно долго, пока, к моему безмерному изумлению, меню внезапно решило не возражать против предложенного "Гай". Вот это да! Нарёкся в честь великого римского правителя и это прокатило? Дивны нравы здешние! Избранное мною имя мигнуло, всосалось оранжевой подписью под моей фотографией.

Вот оно, значит, как... Теперь я — Гай? И с запоздалой опаской подумал, а вдруг имя к чему-то обязывает? К граждан-ской войне и захвату Рима, скажем... Ну и ладно, пусть будет так, звучно и с некоторыми претензиями. И ещё одно... Какой-то непонятный, но очень убедительный внутренний голос подсказы-вал, что сообщать только что выбранное мною имя всякому встречному-поперечному крайне не рекомендуется. Не знаю, по-чему, но вот такое предчувствие...

Что ж, Гаю теперь было дозволено нажимать другие кнопки и открывать новые рамки меню. Вот только проку от этого не предвиделось никакого — все рамки были пусты и чисты. Но, ка-жется, Гай догадывался, для чего они предназначались.

Теперь надлежало разобраться с тем, где мне, нагому и босому держать меню. А чего тут разбираться, проще простого: пожелал — оно исчезло, захотел увидеть — возникло. Даже за-бавно. Пропало — появилось, сгинуло — образовалось.

Поиграв с меню в "спрячься-выскочи", и отметив, что уполномоченный как-то затих, понял, что пора покидать бездон-ную темноту.

02

Медленно поднялся и распрямился. Осторожно вытягивая руки вверх, кончиками пальцев ощутил потолок, такой же шерша-вый и тёплый, как лежанка. Сделал вывод — не просто непро-глядная тьма, а помещение. Встав на четвереньки, стал дви-гаться с улиточье-черепашьей скоростью, чтобы никуда не сва-литься и ни во что не врезаться. Перемещаясь по разворачиваю-щейся спирали, вскорости упёрся в тёплую шероховатую каменную стену... ага... вот под прямым углом к ней — вторая... и третья... Четвёртой стены нет, вместо неё пол резко обрывается. Сту-пень? Высотой в полметра? Гм... Скорее край лежанки. Осторожно сполз с лежанки вниз и так же на четвереньках пополз прочь по тёплому каменному полу. Впрочем, не ускоряясь и остерегаясь свалиться в какую-нибудь бездонную яму-ловушку. Нет! Если я и нем, то не только не глух, но и не слеп! Впереди забрезжил едва различимый красноватый свет, становящийся ярче по мере осторожного к нему приближения. Торопиться некуда и незачем, опасливо ощупывал каждую пядь на пути к выходу. А в том, что это выход, никаких сомнений не оставалось — впереди отчётливо виден тускло — багровый прямоугольник. Ничем другим, кроме двери он, определённо, быть не мог. И вот уже света из двери стало вполне достаточно, для того чтобы убедиться — впереди нет никаких ловушек, можно встать и идти. Что и сделал вполне уверенно, хотя, по-прежнему, не торопясь. И вот, через двена-дцать шагов вышел наружу, оторопело попятился назад, но тут же упёрся голым задом и лопатками в тёплый ровно-шероховатый известняк. Испуганно оглянулся — проёма, из которого вышел нет, вместо него сплошная стена.

Как устроен Этот Свет? В чём цель здешнего мироздания? Самое бессмысленное занятие -пытаться дать всеобъемлющий от-вет на этот вопрос.

Как устроен Этот Свет? Самое полезное занятие — искать конкретные ответы на этот вопрос.

Как устроен Этот Свет? Самое мазохистское, жуткое и изуверское занятие — не искать ответа на этот вопрос.

Ну, а каковы первые впечатления от Этого Света No 318, в который я попал? Пораженный и ошеломлённый, задрав голову и раскрыв рот, уставился на небо. Ни малейшего оттенка синего или даже серого! Под мутным и тёмным коричнево-багровым сво-дом клубились плотные облака: бурые, малиновые, грязно-лиловые. Слева занималась оранжевая заря — закат либо рас-свет? Тут есть солнце? И вообще, сейчас вечер или утро? Как насчёт продолжительности суток?

И только потом, безмерным усилием оторвав взгляд от по-трясающего зрелища, осмотрел место, в которое угодил. Это был гигантский двор, кажется, прямоугольный, не меньше квадратно-го километра, окружённый высоченной зубчатой стеной, сложен-ной из огромных известняковых плит. Связывающего их раствора не было видно, плиты держались друг на друге силой чудовищно-го веса, а щели между ними казались тонкими нитями. Такими же плитами двор был вымощен, причём безукоризненно ровно.

Во дворе я был не один. Такие же нагие люди в полнейшей тишине медленно ходили, неподвижно сидели или лежали повсюду, не обращая друг на друга ни малейшего внимания. Сколько? Сот-ни? Тысяча? Может быть... не пойму... Хотя... На планете Земля уми-рает в день примерно 255 000 человек, значит 20%, попадающих в секторы NoNo301-400, составят 51 000 душ. Раскидаем их по сотне секторов и получим 510 прибывающих с сутки.

Надо сказать, что пропускная способность квадратного двора, где я некоторое время ошивался, довольно велика и по-лутысяче прибывающих тесно там не было.

Похожих друг на друга какой-то общей расслабленностью и полной отрешенностью от всего. Рядом прошла, не обращая на меня ни малейшего внимания и не стесняясь наготы, женщина лет тридцати, довольно симпатичная. Остановилась. Пару минут без-различно смотрела в стену. Именно смотрела, а не рассматрива-ла. Именно "в", а не "на". Потом механически повернулась, се-ла, вытянув ноги, закрыла глаза.

Осторожно притронулся к её руке. Ни малейшей реакции. Хотел было заговорить, спросить о чём-нибудь, всё равно, о чём. И с ужасом обнаружил, что не способен издать ни звука. Я не мог говорить даже, чтобы слышать собственный голос! Разго-варивать мысленно? С самим собой?

Заметно посветлело. Оранжевая заря охватила полнеба, коричневое небо становилось жёлто-розовым, тучи медленно пре-вращались в пурпурные облака. Значит, всё-таки — утро... А солнца, судя по всему, здесь не полагается. Теней — тоже. Я решил пройти до противоположной стены, впрочем, не надеясь увидеть что-либо новое. Здешний воздух был тих и очень тёпл. По субъективным ощущениям — что-то около плюс тридцати по прежнему "земному" градуснику. Босым ногам было даже приятно, хоть какая-то положительная эмоция.

Как и ожидал, неторопливо дойдя до противоположной сте-ны двора, не обнаружил там ничего нового. Та же высокая, со-вершенно ровная ограждающая стена с зубцами наверху. Прогулка к двум прочим сторонам замкнутого квадратного двора принесла те же результаты... точнее — полное отсутствие таковых. Стена без малейшего намёка на вход-выход. Впрочем, кое-что всё же стало понятно. Я увидел, как прямо из стены вышел среднего возраста и роста мужчина, тут же оторопело оглянулся и уста-вился вверх. Мгм... точно так же я сам вёл себя несколько местных часов назад. А что если... Я устремился к нему, но налетел на неспешно бредущую полную даму, та даже не подумала сменить курс, а когда я огляделся, то уже не увидел новичка, затерявшегося среди прочих. Проклятье! Подозрение о том, что не удастся обрести не только друга или знакомого, кем бы тот ни был, но даже простого собеседника, окрепло и перешло в уверенность.

Попытавшись сесть, а потом и лечь прямо посреди двора, убедился, что это — одна из самых плохих идей в этом месте. Гуляющие замедляли движение, чтобы не столкнуться с встреч-ным, однако даже не думали сворачивать при виде сидящей или лежащей фигуры. Так что хорошим вариантом предаться размышле-ниям в относительном покое было место под стеной, наилучшим — в углу.

Все четыре угла двора, естественно, были заняты непо-движно лежащими там голыми телами (не один я такой умный), а вот под стеной вполне можно было устроиться. Что и сделал. Улёгся навзничь на тёплый камень и, глядя в неспешно ползущие по оранжево-жёлтому небу лиловые облака, принялся анализиро-вать теперешнее положение. Всё-таки где я?

Меж тем прошло довольно много времени, настало светлое время здешних суток, а голод не мучал. Да и по окружающим не видно, что они измождены, истощены и озабочены поисками хлеба насущного... А ведь и они, и я — существа вполне телесные, материальные. Во всяком случае себя, определённо, ощущал та-ковым. Кстати, по поводу сугубо материального — народу тут много, но я не заметил вонючих куч и луж. Не гадят? Следова-тельно, не едят? Гм...

Однако, мировоззренческие аспекты посмертного существо-вания отложим... думаю, времени хватит... Угу-угу, философию оставим "на потом", а вот практические выводы представляются крайне необходимыми уже сейчас. Какова продолжительность су-ток, есть ли смена времён года и так далее. Или вот, к приме-ру, внезапно осенило меня, есть ли среди представителей здеш-ней популяции старожилы? А если есть, то отчего в полном озверении не кидаются друг на друга после пары сотен лет, проведённых во дворе? Не издеваются над окружающими, не наси-луют — всё была бы хоть какая-то отрада. Так ведь нет, ничто не нарушало тишины, исключая лёгкого шуршания босых ног по известняку и едва слышного шелеста ветерка над зубцами стены. Народные массы неспешно шлялись бездумными зигзагами, сидели в полной апатии, неподвижно лежали с открытыми и закрытыми глазами.

Опять же, вопрос относительно лежащих с закрытыми гла-зами. Спят? А что, если попробовать? Усни, приказал себе, и...

03

Вот как-то даже так? Действительно, спал? И, судя по тому, что опять стало темнеть, довольно долго? Ну и ну! Но если всегда будет "сниться" бредовая хрень, отдыхом такое можно называть лишь с бо-о-ольшой натяжкой. И вообще, что да-ёт отдых? Восстанавливает силы? А они затрачиваются при бодр-ствовании? На что их тут тратить? Только на раздумья?

И я принялся думать, думать, думать... То с закрытыми глазами, то, не мигая, уставившись в квадратное небо над зуб-чатой стеной. То с руками, подложенными под голову, то с вы-тянутыми вдоль тела.. Время от времени погружаясь в подобие сна.

Чего только не лезло в голову. Не торопясь, припомнил прежнюю жизнь, от самых первых размытых детских впечатлений до кончины. По всем классическим канонам должно было посетить страстное желание ещё раз пройти тем же путём, дабы не повто-рить допущенных ошибок... трали-вали... тра-ля-ля... и всё такое прочее. Однако же жгучая жажда прожить жизнь заново не при-шла, послевкусием от воспоминаний появилась равнодушная брезгливость. Впрочем, она тоже быстро улетучилась. По второ-му, третьему... сто десятому разу прокручивать в памяти картины минувшего совершенно не хотелось.

Вяло удивлялся тому, что даже не шевелюсь, не поворачи-ваюсь со спины на бок, а никаких пролежней не появляется, ко-нечности не затекают. Впрочем, окружающие, судя по их непо-движности, тоже от этого не страдают... Они, кажется, вообще ни от чего не страдают... Однако, почему, всё-таки, никто не бро-сается на соседей: -"Остохренело всё тут!!!" А ты-то сам, возразил я сам себе, кидаешься? Валяешься на тёплых известня-ковых плитах, как остальные-прочие. Можно не валяться, оспо-рил я себя, встань, поброди, заложив руки за спину.

Так и поступил. Сцепив пальцы в замок на голом заду, медленно двинулся по диагонали в противоположный угол двора. Встречные уступали дорогу, я уворачивался от них. Мерно рас-хаживая туда-сюда по двору, продолжал размышлять обо всём сразу и на пятый день ходьбы как-то незаметно перешёл к тем самым "отложенным на "потом" мировоззренческим аспектам по-смертного существования".

Гениальное, всё-таки, словосочетание придумал великий поэт — "бессмысленный и беспощадный". Этот Свет вполне может оказаться как раз бессмысленным и именно беспощадным... или не может? Вопрос вопросов, получается, остаётся тем же, что и до смерти — имеется ли в окружающем какой-то внутренний смысл, а если есть, то как его разглядеть?

Напоминает ли Этот Свет, тот, покинутый мною земной? Полагаю, и да, и нет. Одновременно.

Начну с начала. Я, как и прежде, существую во времени и пространстве.

Время. Оно здесь есть. Я потерял ему счёт, но, ориенти-ровочно, местных суток уже отмотал сотню с хвостиком.

По здешнему оранжево-розово-лиловому небу ползли вполне обычные облака и грозовые тучи, порой сраставшиеся и поливав-шие всё внизу дождями и ливнями. Но вот ни солнца, ни луны, ни звёзд — не было в помине. И совершенно непонятно, отчего тёмная ночь сменялась светлым днём.

Местных суток я как-то не считал и продолжительности их не прикидывал, не знаю, сколько раз темнело и светало. Много. Несколько десятков раз, это точно, может быть даже почти сот-ню.

Пространство. Сила тяжести тут земная, но значит ли это, что нахожусь на шаре, размером с Землю? Гм... А что, если всё ограничено этим двором? Или за зубчатой каменной стеной — бесконечно-плоское пространство? Или... или... или... кажется, в здешней топографии допустимо всё, что угодно

Я изменил траекторию движения на хаотическую, шаги ста-ли твёрже и решительнее. В бытии появился некий резон: твёр-дое решение найти ответы на только что сформулированные во-просы. Пока не знаю, как, но отыщу. Во что бы то ни стало. Взберусь на стену, даже если потребуется зубами прогрызть в ней ступеньки или сложить лестницу из тупо бродящих по двору тел. Пророю ногтями подкоп сквозь известняковые плиты. Пусть этот мир беспощаден, но я не дам ему сделать моё существова-ние бессмысленным!

Тем более, что в существовании этом на фоне сплошных минусов я увидел первый плюс, он заключался в том, что за эти дни я успокоился, несколько свыкся и освоился с тем, что про-изошло. Умирание в больнице, дерзкий побег из-под стражи, суд и всё прочее вспоминались сейчас как дикий бред и безумный абсурд, как эпизод, навсегда оставленный позади, в невозврат-ном прошлом. А когда сие прошлое совсем забудется (в чём я не сомневался) вообще будет здорово.

И тут...

Озарение!

Что это?! Невозможно описать произошедшее. Вовсе не от-того, что я сейчас нем и безъязычен. Просто нет ни в одном из языков того, предсмертного существования ничего пригодного. Очень грубо и неточно — внутренняя вспышка. Будто где-то в середине мозга на сотую долю секунды включилась прожекторная лампа. Мигнула и тут же погасла. Озарение — вот самое точное слово. Именно так, в буквальном смысле!

И что? Озадаченно убедился — и ничего! Никаких ощутимых перемен во мне. Ничего нового вокруг меня. Но стремительно росло и крепло убеждение, что так не должно быть, что случи-лось нечто безумно важное. Озарение. Откровение.

Стоп-стоп, подумал я, давай-ка, не торопясь и по поряд-ку. Что именно произошло и почему? Валялся на нагретом камне — не озаряло. Надоело валяться, поставил перед собой цель. Возможно, безумную. Скорее всего, неосуществимую. Но ведь по-ставил же! Сразу последовала вспышка. Вот-вот-вот! Отчего бы не счесть озарение некой подсказкой, мол, в верном направле-нии движешься, товарищ.