История третья. Солнцепоклонник

Кулаки Пенни были крепко сжаты, и внезапно я увидел, как между ее пальцами просачивается кровь. Она разжала ладонь — на ней виднелся ряд глубоких лунок, наполненных кровью.

— Да заживет... В общем, насчет сбежать не могло быть и речи. Я не могла бы бегать всю жизнь, и к тому же был ты. А на плохую память Перл никогда не жаловалась. Тогда я узнала о проекте "Солнцепоклонник", который разрабатывался вампирами в середине прошлого века.

— Та статья, который я нашел у тебя в номере?

— Ты там был? — Впервые она улыбнулась, словно ее порадовало то, что я ее искал. — Да, ее написал один из помощников доктора, который проводил на вампирах опыты, думал, что найдет эликсир вечной жизни. А его "подопытные" перед тем в лабораторных условиях заставляли свой организм мутировать, чтобы действие ультрафиолета перестало быть губительным. Судя по тому, что знал о проекте Данте, это могло быть правдой.

— И как? — Я представил картину вампиров, разгуливающих днем, — это было подозрительно похоже на апокалипсис.

— Я должна была просто найти этого человека... его звали Гектор Хайди. Я нашла его и даже поговорила с ним. Это был старик, страдающий жестокой паранойей, чтобы выманить его на разговор, мне понадобилось уйма времени и сил. Но когда я сообщила Перл о своих успехах... он покончил с собой. Повесился в тот же день, когда я приходила.

Пенни всхлипнула, очень по-человечески. Я так хотел обнять ее, что буквально приходилось держать собственные руки... и вдруг заметил что-то зеленое за вырезом ее блузки. Мне не надо было и присматриваться, чтобы понять, что там.

— Она привела меня сюда, сказала, что мне придется все объяснить Данте самостоятельно, и посоветовала молиться, чтобы он убил меня быстро. Что это большая честь для такого ничтожества — погибнуть от его руки. Я сидела здесь, полумертвая от страха, и думала, не лучше ли было остаться навсегда в темной комнате... — Пенни дотронулась ладонью до груди. — Я как окаменела, даже заплакать не могла — дышать было больно. А потом пришел он. И просто меня обнял... Знаешь, он такой... ни с кем я не чувствовала себя так спокойно. Он рассказал какую-то шутку, и я засмеялась, а потом вдруг начала рыдать и не могла остановиться... а он прижимал меня к себе и держал, пока я не успокоилась... Данте, имя которого даже произносить боятся! Даже Перл, которая казалась мне самым страшным существом, что я видела в жизни! Он успокаивал меня и говорил, что сам до конца не верил в эти сказки про "Солнцепоклонник"... хотя по солнцу он скучает, а я так похожа на солнце... И я пропала...

Не надо и рассказывать. Я помнил первое впечатление, которое он произвел на меня.

— А когда вошла Перл, — продолжала Пенни, — он ВЫСТАВИЛ ее, сказал: "Тебя что, не учили стучать? Выйди вон, не видишь, я занят" — и она просто ушла, сказала: "Извините" и ушла!! Ты не можешь представить, как здорово я себя почувствовала, — такой бесценной и значительной... Потом Дан предложил мне работу, сказал, что я гениальная сценаристка, и то, что он видел, тянет на "Оскар", и много чего еще... и естественно я согласилась. Ты не представляешь, какой он! Настоящий профессионал! Он сказал, что студия в моем распоряжении, и все здесь меня слушаются... даже София.

Она смотрела в пол, в то время как я пытался поверить ушам.

— И это все? — спросил я наконец таким погасшим голосом, что ее передернуло. — Ты влюбилась в монстра? И это та самая причина, по которой ты покончила с собой?

Пенни сделала паузу, потом резко втянула воздух и прикрыла лицо ладонью.

— Я ни в кого не влюбилась! Я умирала, — сказала она приглушенно. — Эта причина для тебя достаточно уважительная, Алекс?

Мать Пенни умерла от лимфомы, когда она была еще маленькой, — ужасной смертью — и все время, которое я знал Пенни, над ней висела эта угроза. Она проверялась в онкологии раз в полгода, и как только мы все стали воспринимать это как формальность, так это и случилось. Слава Богу, это была еще не болезнь, а так, признаки, но испугались мы основательно. Пенни восемь месяцев не вылезала из больницы, к тому же в разгар лечения у нее произошел нервный срыв. Она чуть с ума не сошла — похудела и стала похожа на привидение, волосы поредели, хотя больше от нервов. Я не отходил от нее все это время. И вот когда однажды я зашел в ее палату — Пенни спала — и подумал, что она умерла; когда она проснулась и обняла меня тонкими руками, как в тот день, когда погибли наши родители, я снова почувствовал, что могу ее потерять. Невыносимое чувство. В тот раз мы прогнали смерть, но оба знали — это может повториться в любую минуту.

Ее голос завибрировал, почти ультразвуком.

— Данте сказал мне, пока не стало совсем поздно. Он это как-то чувствует... Чтобы у меня было время подумать. А что думать? Я не могла, Алекс, просто не могла!

Господи... Это что же, я еще и благодарить его должен?..

— Но как же теперь? — только и смог выдавить я, даже не понимая до конца смысла вопроса — так он был широк.

— Данте говорит, что со временем я привыкну и если не забуду все, то изменюсь так, что на все буду смотреть по-другому. У меня уже получается... Данте говорит, что мировоззрение будет меняться постепенно, и я даже не почувствую.

— Данте говорит, Данте говорит... Ты проснешься однажды утром... прости, вечером — и просто забудешь меня? Это Данте говорит?

Я протянул к ней руки, но она отскочила от меня с невиданным проворством. Ее губы вздрогнули, и я подумал, что она все-таки заплачет.

— Не прикасайся ко мне больше, Алекс, — сказала она умоляюще, — я тебя очень прошу.

— Но почему?

— Да потому что я боюсь! Я еще... почти человек! Вдруг ты меня обнимешь, и я пойму, что сделал чудовищную неисправимую ошибку! Пойму, что лучше было умереть на твоих руках. Я не хочу понимать это. Я хочу жить мыслью, что когда-нибудь мы встретимся, и даже тогда, когда тебя уже не будет...

Ее слова стократным эхом отзвучали в моих ушах. Я повернулся и вышел, оставив ее в этой комнате, освещенной ненастоящим солнцем. Здесь все было ненастоящее, и Пенни становилась такой. Необратимо. Навсегда.

Я спустился вниз, наполненный восхитительной и пугающей пустотой. Внутри меня был космос, но без планет и звезд, одна сплошная черная дыра, холодная, как ад, из которого я вышел. Холодный ад в сердце Филадельфии.

Ноа подошел сзади бесшумной тенью. Я его даже не заметил.

— Мне жаль, — сказал он.

— Тебе не жаль, — ответил я, — ты вампир.

— Может, поэтому и жаль... Я ведь не совсем вампир. Вернее, не совсем обычный.

— Это как?

Я был рад отвлечься на что угодно, только бы не чувствовать этот мрак внутри.

— Знаешь, кто такие крысиные волки?

Я отрицательно покачал головой.

— Они живут среди крыс, и их всегда можно узнать потому, что они немного крупнее обычной крысы. Обычно это передается по наследству, и если кто-то стал крысиным волком, то таковыми становятся и его дети, и внуки, и прочие потомки — но возможно и просто привыкнуть. Крысы смертельно их боятся, и хотя толпой запросто могут растерзать любого — страх сильнее разума.

— И чем же они так замечательны? — спросил я, но внезапно до меня дошло. Все сложилось — и реакция Рори, и Данте...

— Тем, что питаются исключительно крысами.

Ноа сказал это так невозмутимо, словно сообщал паспортные данные.

— Данте старше меня раз в сто. Мне следовало догадаться, но я не подумал, что он раскусит меня, как только увидит. Пока никому не удавалось. И Перл в том числе.

— И что, раз ты пьешь кровь других не-мертвых, Данте должен был тебя убить?

Он пожал плечами.

— До сих пор не понимаю, почему он этого не сделал. Навряд ли потому, что я ему просто симпатичен. Хотя с ним ни в чем нельзя быть уверенным.

— Это у тебя моральный выбор?

— Хотел бы так думать. Раньше у меня бывали приступы нарколепсии — очень неприятная вещь. Теперь почти нет. В конце концов, это просто приятно на вкус... Видишь, у тебя, Алекс, уже достаточно информации, чтобы защитить докторскую о монстрах разных калибров.

Я остановился, прижав ладонь ко лбу.

— Больше всего, — произнес я медленно, — я скучаю по старым добрым временам. Когда казалось, что нет ничего страшнее Улицы Сезам.

Ноа озадаченно посмотрел на меня. Потом сказал:

— Это шутка была?

— Совершенно верно. Можно смеяться...

* * *

ПЕРЛ (2)

Никому не сказав, я переехал в гостиницу. Остаток ночи и день я спал так спокойно, как мне давно не удавалось. Не снились никакие кошмары — никаких снов вообще. Полный мрак. Не знаю, может, это была защитная реакция организма на стресс, но так было проще. Я успокоился. Что толку биться головой о стену? Это ее выбор — хотя что за выбор между смертью и смертью? Никто не мог приказать Пенни, какую из смертей выбирать. Прежде чем что-то предпринимать, нужно всегда определить, что для тебя самое важное. А для меня самое важное — это ее благополучие. Во всяком случае, так было раньше.

Я ожидал, что снова придет это чувство невосполнимой утраты, которое мне уже дважды знакомо, но его не было.

Где-то близко к полуночи ноги сами привели меня к казино. Оно сияло, как извергающийся вулкан, бесконечно подъезжали и отъезжали самые разные машины — и обыкновенные, и понтовые до неприличия. До сих пор не понимаю зачем, но я вошел.

Никто меня не остановил. У входа официант дал мне тысячебаксовую фишку. Похоже, такие раздавали на удачу всем входящим. Довольно щедро.

Я огляделся, стараясь не зацикливаться на толпе, снующей вокруг нескончаемым водоворотом. Людей можно было отличить по напряженным лицам и фальшивым улыбкам: ах, как нам нравится купаться в бассейне с касатками! Мы получаем от этого бешеное удовольствие!

Также я заметил, что среди крупье нет ни одного человека. Оно и понятно — если нежить захочет смухлевать, то даже самый наметанный человеческий глаз этого в жизни не заметит. Одна из них заняла место за столом — ослепительная красавица, наверное, мексиканка, пышные черные волосы окутывали ее грозовым облаком.

— Добрый вечер, господа, — произнесла она приятным, хотя и слегка отрывистым голосом, — меня зовут Милагрос, я ваш крупье. Делайте, пожалуйста, ставки!

Внезапно кто-то оказался передо мной. Это был один из игрушек Перл. Он подал мне от нее записку. Перл просила зайти к ней на пару слов — странное желание, но мне было безразлично.

— Где твоя хозяйка? — спросил я.

Он указал на лестницу и пошел вперед, ловко лавируя между гостями, чтобы показывать мне дорогу.

У лестницы я вдруг затормозил. Толпа расступилась, и около мраморного фонтана я увидел Данте, он беседовал с какой-то невероятной красавицей, юной и хрупкой, с волосами оттенка серебра и такими же глазами. Я даже не узнал его сразу — где же тот свой в доску мальчик с плеером? В черном смокинге, волосы уложены назад, открывая безупречное лицо-маску без признаков возраста, а глаза при этом свете сияли как ограненный хрусталь — и все это отдавало силой, головокружительной и едва ли с чем сравнимой. Рядом с ним мелькнула гибкая фигура в черном обтягивающем платье, волна рыжих волос, взмах бледной руки, сверкнувшей бриллиантовым браслетом... на мгновение я весь натянулся, напрягая зрение, но она исчезла. И Данте исчез, смешавшись с толпой. Все в прошлом.

Мы поднялись на несколько этажей, и юноша оставил меня перед приоткрытой дверью. Я вошел, не стуча.

Перл сидела на подоконнике в пустой комнате. На ней было черное шелковое кимоно, разрисованное белыми иероглифами, делавшее ее похожей на гейшу. В руках она держала бокал с мартини.

— Почему же вы не со всеми? — спросил я вместо приветствия.

— А пошли они на х...

Она сузила и без того узкие глаза и глотнула из стакана.

— Вам плохо не будет?

— Ты обо мне не переживай, — сказала Перл и размозжила бокал об пол, — лучше подумай о своей любимой сестре. Вижу, поиски Изольды Златокудрой успехом не увенчались... Но таков Данте — он неохотно расстается с новыми игрушками. Иногда даже приходится ему в этом помогать.

— О чем вы говорите? — спросил я осторожно.

Перл рассмеялась.

— Молоденькие, хорошенькие, рыженькие... но это все проходит. Я знаю Данте — скоро она ему надоест, и он найдет другую. Ты не представляешь, скольких Пенелоп я пережила!

Мне стало страшно за Пенни — первое нормальное чувство, испытанное мной за последний день. Она, кажется, просто...

— Вы что, ревнуете? — спросил я тихо.

Она хмыкнула.

— Боже, мистер Бенедикт! Я занимаюсь делами, а Данте только стрижет купоны, и его устраивает такой расклад. Меня никто не заменит. Тем более какая-то смертная.

Во мне стала подниматься волна гнева, воспламеняющая, как вулканическая лава. Пусть. Все ж это лучше, чем ледяной мрак.

— Говорите, много было рыженьких? — произнес я медленно. — И скольких из них он сделал не-мертвыми?

Она застыла, словно налетела на невидимую стену.

— Что?..

— И у многих из них была татуировка в виде чертовой виноградной лозы? Ни у кого? А у вас она есть? Что-то подсказывает мне, что нет.

Она молчала, но остановиться я не мог:

— Ах простите, кажется, он вам не отчитался? Но все это наверняка означает, что Данте относится к Пенни по-особенному, и ему не понравится, если с ней что-то произойдет... Вы только и твердите, как много работаете, но ведь такой расклад удобен прежде всего вам самой! А теперь, когда Данте начал вникать в дела, вас это бесит! Вы просто забыли, что вам здесь по сути ничего не принадлежит.

Кажется, случайно я нашел ее самое больное место, но было поздно. Перл вдруг метнулась ко мне взрывной волной, швырнула об пол и наступила ногой на грудь. Ребра подались, но пока выдерживали.

— Нельзя... убивать людей, — прошептал я, задыхаясь. — Это... ваш закон, вы его создали...

Она склонилась к своему колену, усиливая нажим. Потом улыбнулась — красоту даже оскалом не испортишь, и сошла с меня.

— Ты прав.

Я поднялся, голова кружилась, ребра болели как раскаленные. Могло быть и хуже.

Перл достала сигарету и замерла в ожидании. Я поднес зажигалку, с трудом подавляя желание ткнуть ей в глаз. Она затянулась, и сразу больше половины сигареты пеплом посыпалась на паркет.

— Значит, у нас вечер откровений? — сказала она спокойным приятным голосом, словно и не было этой вспышки ярости. Японский акцент исчез, как не бывало. — Ладно, мистер Бенедикт, ты сам напросился. Да будет тебе известно, что в достижении цели Данте не особо разборчив в средствах. Это ведь он спонсировал проект "Солнцепоклонник", я лично составляла смету. Изначально все это было обречено на провал, но в токийской группе проекта был один талантливый ученый, поэтому денег Данте дал. Но дело не в этом. Улавливаешь, Алекс? Данте прекрасно знал, что "Солнцепоклонник" накрылся еще лет двадцать назад. А спектакль со статейкой был целиком для твоей сестры. Игра в плохого и хорошего копа. После меня и Софии, таких страшных, Данте показался ей ангелом, и они очень быстро нашли общий язык.