Книга 8. Воздушный Стрелок. Турист

Глава 6. Не Кинг, да... и не Хичкок. Но ведь старались же!

В бытность мою зелёным лейтенантом, ещё не утратившим курсантского задора и тяги к шалостям, стабильно вызывавшим головную боль у начсостава академии, к нам в часть, куда я был направлен для прохождения службы и где занял должность взводного роты охраны, перевели нового "хомяка", то бишь, прапорщика, "севшего" на склады МТО и ВД. Был сей организм вполне профессиональным и толковым военным, но, как и водится в таких случаях, профдеформация его догнала и обняла со всей своей деформирующей силой. Иными словами, довольно скоро, проворачивая свои гешефты, повелитель складов перестал видеть берега, а когда мои подчинённые завернули на КПП приехавший по его делам гражданский грузовик, пытавшийся въехать на территорию части, как к себе в гараж, прапор намёка не понял, и начал устраивать неприятности всей роте охраны, как это умеют делать только интенданты и штабные писари. Ну и словил ответку, понятное дело.

Это уж потом мы узнали, что у прапорщика оказалось тщательно скрываемое от медкомиссий ОКР, а тогда, нам, молодым лбам, заметившим, как тщательно проверяет свои владения наш недруг, следит за порядком на вверенной ему территории, и чуть ли не до миллиметра выверяет положение тех или иных предметов, как на складе, так и в собственной квартире, показалось весьма забавным привнести в его жизнь немного хаоса. С этой идеей мы отправились в гости к коллегам из роты РЭБ, и наши "умки" быстро перевели фантазии горлохватов в инженерную плоскость. Практически даром! Ну да, занудный прапор, у которого зимой снега не допросишься, достал и их, так что... Первым делом, под раздачу попали выключатели на складах. Отлучаясь даже на пять минут, прапор имел привычку проверять выключено ли освещение, а если уходил на более долгий срок, то и воду в подсобке не забывал перекрывать. Каково же было его удивление, когда однажды, вернувшись из финчасти, прапорщик обнаружил, что оставленный им буквально на полчаса, в темноте и покое, склад сияет иллюминацией, словно ёлка в новогоднюю ночь. Горели плафоны верхнего света, обычно включаемые лишь во время погрузочно-разгрузочных работ, горело дежурное освещение, и даже моргали тревожным красным светом лампы предупреждения, автоматически включавшиеся лишь при боевой тревоге по части. Почему на вторжение "умок" не сработала сигнализация? Так для них она изначально не была препятствием, поскольку именно рота РЭБ и занимались её обслуживанием... в числе прочих своих обязанностей.

Дальше больше. Перемещающаяся с места на место мебель, исчезающие и появляющиеся в самых неожиданных местах единицы хранения... Вода в раковине подсобки, текущая даже при выключенной водоподаче... Понятное дело, что одними складами мы не ограничились, не обошли мы вниманием и квартиру прапорщика, благо, попасть в неё моим "сверчкам"-архаровцам было не сложнее, чем "умкам" роты РЭБ обойти сигнализацию своего же производства. "Хомяка" хватило на неделю, после чего он загремел в санчасть с нервным срывом. Там-то, по результатам обследования и собеседования и выяснилась "страшная" тайна его ОКР. Прапора списали вчистую, мы с "умками" получили по шапке и ворох выговоров, на том дело и успокоилось... правда, следом была организована проверка складов, по результатам которой, со своего места слетел наш начфин, но это была уже другая история...

К чему я всё это вспоминаю? Да к тому, что ознакомившись с нарытой Гдовицким и Вербицкой информации по заместителю Торгового стола ЦС Ефимовичу, описание его характера и известных привычек, увидел в них очень знакомую картину. Да, с тех времён, когда две роты весёлых молодчиков изводили доставшего их своей незамутнённостью прапорщика, прошло много лет, но я прекрасно запомнил лекцию, прочитанную нам начмедом по окончании той истории... и тот факт, что доведённый до цугундера прапор, фактически, сам сдал все свои схемы, а с ними и начфина, едва оказавшись в санчасти. Вот так вот. Потребовал разговора с командиром части и "молчи-молчи", на которых и вывалил все свои грехи. И план нарисовался в моей голове словно сам собой. Благо, здесь для его исполнения мне не нужен ни взвод боевых "сверчков", ни рота "умок". Но вот от помощи двух мелких пигалиц, я отказываться не стал. Уж кто-кто, а они знают толк в доведении ближнего и дальнего своего.

Понятное дело, что брать их на "операцию" я не стал. Но, могу заявить честно, как минимум, шестьдесят процентов всех бед и несчастий, свалившихся на голову Германа Наильевича, были результатом мозгового штурма, устроенного Ингой и Анной, получившими от меня техзадания на разработку плана доведения до ручки заместителя главы Торгового стола ЦС. И ведь сработало...

Холодный ветер, уползшие тапочки, ушибленный о невесть как оказавшуюся на пути мебель, мизинец на ноге, упавшая картина и раненая рука... это всё были только цветочки! Туда же можно отнести и лопнувшие лампы потолочного освещения в спальне и произвольно включившийся в гостиной огромный экран. Последнего, правда, Ефимович не видел, но услышал фразу, произнесённую брутально-жёстким голосом актёра Деникина, донёсшуюся из встроенных в подвесной потолок динамиков: "Время платить по счетам". "Чёртова мельница" — неплохой фильм, на мой взгляд. Хотя и излишне пафосный, да...

И сквозняк, непрекращающийся сквозняк, гуляющий по всему дому. Тихо подвывающий в щелях под дверьми, шелестящий ворохом бумаг на рабочем столе в кабинете... Хоррор! Саспенс! И как там ещё говорят? Жуть-жутенькая, да? Вот и господину Ефимовичу было совсем нехорошо от происходящей в его доме чертовщины. Можно было бы, конечно, списать всё на дурную шутку какого-нибудь эфирника... но, навороченный коммуникатор Германа Наильевича прямо утверждал, что чужих на охраняемой территории и в самом особняке нет, эфир вокруг спокоен и его сигнатуры ничем не отличаются от эталонных, как в самом особняке, так и на прилегающей к нему территории, по-прежнему, кстати говоря, накрытой мощнейшим защитным куполом типа "Форт".

Но ведь лампы! Сквозняк! Телеэкран, наконец... включающийся словно сам собой! И Летающие в полумраке кабинета листы финансового отчёта стола за прошлый месяц. Да не просто летающие, а кружащиеся эдаким вихрем... И спущенная вода в унитазе. Сама собой. И ставший неожиданно скользким паркет коридора под ногами. А ещё... ещё Герману Наильевичу вдруг показалось, что почти за его спиной скользнула какая-то тень. Краем глаза заметил. Оглянулся... пусто. Прислушался. И услышал еле слышный цокот, словно когти по лакированному паркету, да... там, за поворотом коридора. И снова тень, на этот раз внизу, в гостиной, освещённой призрачно-голубоватым светом самопроизвольно включившегося телеэкрана. Нет? Показалось...

Сквозняк, словно ледяным меховым хвостом мазнул по спине сидящего на полу у лестницы ведущей на первый этаж, Ефимовича. Тот вздрогнул и, взвизгнув, как был, на четвереньках рванул вниз. Входная дверь с треском распахнулась, выпуская из дома ошалело пялящегося в темноту хозяина... и со скрипом закрылась за его спиной, тихо щёлкнув замком. Герман сторожко огляделся по сторонам и, кое-как поднявшись на ноги, шагнул к стоящему у крыльца авто. Повинуясь поданному с коммуникатора приказу, роскошный седан Бенца с кузовом от "Пинифарины", приглашающе распахнул водительскую дверь перед хозяином, а когда тот, облегчённо вздохнув, сделал шаг навстречу... Чудовищная молния, сорвавшаяся с совершенно чистого, безоблачного неба, прошила машину, отчего та хрипло пикнула сигнализацией и, моргнув на прощание всеми фарами и габаритами, грустно задымилась. И снова тишина в эфире.

Ефимович попятился и, сдавленно взвыв, заметался по палисаднику перед домом, тёмные окна которого неожиданно начали наливаться светом. Кухня, гостиная, гостевая, кабинет, спальня... не прошло и пяти секунд, как все окна засветились... пугающе синим, мертвенным светом, в бликах которого Герман вдруг снова увидел какие-то тени. Одну, вторую... Вой стал сначала громче, а потом и вовсе перешёл в истошный вопль. Сбивая мягкие пятки об острый гравий подъездной дорожки, Ефимович рванул было к выходу с территории, но щит Форта предупреждающе полыхнул алым и хозяин дома, на одних инстинктах прыгнул в сторону, едва разминувшись с парализующим ударом охранного станера над въездными воротами. Оскальзываясь на влажной траве газона, Герман запетлял зайцем, не переставая подвывать от накатывающего страха. Нет, он не пытался избежать удара парализатора, тем более, что тот, сделав первый выстрел, тут же отключился. Ефимович шарахался от кружащих вокруг него чёрных теней, выныривавших из темноты и тут же скрывавшихся в ней же, но с каждым мигом словно подбиравшихся к хозяину дома всё ближе и ближе.

Оказавшись на заднем дворе, Герман заметался из стороны в сторону, топча затейливые клумбы и снося декоративное освещение. Вляпался в рукотворный прудик, затянутый ряской и лотосами и, как был, перемазанный в иле и грязи, рванул к аккуратному домику-хозблоку. Вломившись внутрь, он захлопнул за собой хлипкую, почти фанерную дверь, дрожащими руками задвинул невесть зачем установленный садовником шпингалет и, привалившись спиной к филёнке, сполз по ней на холодный пол из занозистых досок, оставляя на двери грязный след. Здесь было тихо, пахло деревом и пылью, немного сухой землёй и какими-то удобрениями. Но самое главное, тут не было окон и сквозняка. Чёртова сквозняка!

Облегчённо вздохнув, Герман Наильевич хотел было потереть руками лицо, но, почувствовав исходящий от ладоней болотистый запах, брезгливо принялся вытирать их об и без того изгвазданную пижаму. Шорох?

Ефимович напрягся, замерев на месте. Попытался всмотреться в окржающую его глухую темноту, и... увидел просачивающиеся через щели в дощатой стене хозблока, еле заметно фосфорецирующие зеленоватым светом, завитки дыма? Тумана?

Зелёная кисея расползалась по полу, всё ближе и ближе подбираясь к ногам сидящего у двери хозяина дома. А тот только и мог, что тихо подвывать от вновь накатившего страха, да сучить грязными пятками по полу, безуспешно пытаясь отползти от подбирающегося к нему жуткого зелёного тумана, от которого так и веяло холодом, запахом влажной кладбищенской земли и... разложения. Сладковатый такой запах, не перепутаешь!

С ужасом Ефимович вдруг увидел, что прежде стелившийся по полу, туман вдруг вздыбился волной, исказился и, превратившись в совершенно чудовищную рожу, распахнув тройную челюсть, рванул на него... и поглотил.

В себя Герман Наильевич пришёл рывком. Но глаза открывать не спешил. Тихонько пощупал руками вокруг себя и, убедившись, что лежит на постели, лишь тогда осмелился приоткрыть один глаз. Утро. Спальня. Его спальня, но...

Уже более решительно, Ефимович открыл второй глаз и закрутил головой. Картина на месте. Висит, как ни в чём ни бывало. И нет кровавого следа на стене. Взгляд скользнул к потолку... Лампы на месте... Нахмурившись, Герман Наильевич хотел было потереть ладонью лоб, но тут же остановился. Взглянул на чистую... чистую и неповреждённую ладонь, он откинул одеяло и с удивлением обнаружил на себе чистую пижаму. Ту же самую, в которой он... У Германа вырвался высокий, нервный, срывающийся смешок... и тут же оборвался.

Ефимович глянул на пол перед кроватью. И тапочки на месте. Там, где и должны быть... Но ведь ночью... Взгляд упёрся в пуфик, как ни в чём ни бывало стоящий у окна, там же, где и всегда. Лицо Германа исказила гримаса отвращения и из охрипшего, надорванного ночными воплями горла, вырвался тихий сдавленный вой, а по щекам потекли горячие, жгучие слёзы.

Пошатываясь, Герман Наильевич поднялся с кровати, привычно... его передёрнуло... сунул ноги в тёплые тапочки из овчины и, сгорбившись, поковылял к выходу из спальни. Вот... здесь он должен был удариться мизинцем о пуфик. Взгляд судорожно метнулся к стоящему в сторонке предмету мебели... а вот тут... Одной рукой утирая катящиеся слёзы, Герман приблизил лицо к картине, мягко коснулся её другой рукой... провёл пальцами там, где должен был остаться кровавый след от его ладони. Ладони, на которой сейчас даже шрама не видно. Кошмар? Не бывает таких кошмаров. Не бы-ва-ет!

Шаг за шагом, Ефимович повторял свой ночной маршрут. Дошёл до лестницы ведущей на первый этаж в гостиную. Тишина. Потоптался на месте, пытаясь высмотреть что-то на полу... не увидел. Выглянул во французское окно, ведущее на балкон выходящий в сад и, заметив возящегося там садовника, нахмурился. По нервам полоснуло раздраем в эмоциях, злостью, страхом и неприятием... Скатившись по лестнице едва ли не быстрее, чем сделал это ночью, Герман Наильевич выскочил на крыльцо парадного входа и замер на месте. Машины, его Бенца не было не месте!

Мотнув головой, Ефимович зарычал и, прибавив шагу, рванул на задний двор. Там, садовник, наверняка занят уборкой после ночного забега хозяина дома. Улики уничтожает, тварь!

— Доброго утра, Герман Наильевич! — возящийся у клумбы с клематисами, садовник поднял в приветствии затянутую в зелёную перчатку руку. Зелёную! Ефимовича передёрнуло.

— Доброе, — процедил он, хмуро глядя на довольного жизнью работника... но, моргнув, обвёл взглядом сад и умолк. Следов ночного забега не наблюдалось. Ну-у, допустим, клумбы поправить, много времени не нужно... Но светильники? Ефимович точно помнил, что расколотил не меньше десятка круглых матово-белых плафонов, пока бегал в ночи от зубастых теней! Хоть какие-то осколки должны были остаться. Но их нет... Значит, всё же сон? Мотнув головой, хозяин дома попытался выдавить из себя улыбку. — А что, Радо, ты мой Бенц не видел?

— Как это, "не видел"? — пожал плечами тот и, утерев с лица пот, упёрся локтем в воткнутую рядом лопату, после чего извлёк из нагрудного кармана комбинезона трубку и кисет и принялся с чувством, толком и расстановкой набивать её духмяным табаком. Умяв большим пальцем порцию табака в чашке, садовник стрельнул взглядом в сторону хозяина дома, уже закипавшего от злости и, запалив трубку, с причмокиванием втянул в себя первую, самую острую порцию дыма. — Вы же сами велели сегодня утром отогнать вашего красавца в мастерскую на обслуживание...

— Я... велел? — от неожиданности, Герман Наильевич моргнул. И вспомнил. Действительно, вчера вечером говорил об этом садовнику, и тот... обещал. Обещал же?

— А то! Обещал и сделал, — медленно кивнул тот, глядя на собеседника из-под густых нависающих бровей, седых... Седых? Радо же всего тридцать лет! Или... Да нет, точно. Не было у него никакой седины.

— Что, плохо тебе, Герман Наильевич? — незнакомым тоном вдруг спросил садовник, выпуская изо рта облако дыма... зелёного, фосфоресцирующего дыма. — Так ты не журись. Излей душу, глядишь, и жить легче станет, а?

— Я-а... — Герман захрипел, задёргался, хватая себя за ворот пижамы, словно тот давил его, не давал дышать...

— Ну, извини, перестарался с машинкой. Но исправил же... — пожал плечами собеседник Ефимовича. — Завтра доставят обратно твой тарантас. Вопрос только в одном, нужен ли он тебе ещё будет, или как?