Под небом голубым

Подрастал, мужал Тиссий. Император видел— ему по силам груз державных забот. Не оставлял отца Алькадо. Он и впрямь оказался Хранителем, даром Богов, благоволящих Акедонии.

И гордился император сыновьями и любил их. Только сердце стареющего Клиния день ото дня болело всё сильней. Тоска по Гнидию вытеснила из него способность радоваться. Тревога о мятежном принце поглощала душевные силы.

Клиния Справедливого стали тяготить государственные дела. Он всё чаше, посвящал своё время отстранённому созерцанию, прощаясь, со всем, что любил. Зов ожидающей его Вечности звучал всё отчётливей. Серебряная нить жизни утончилась до предела.

-Я ухожу, Файена.На дорогах Вечности пообещай мне встречу.

-Ничто не сможет помешать ей случиться!

-Гнидий...Помогите ему изжить ненависть. Во имя моей любви...Прошу тебя, Файена...

Печальный лес начинался у самого побережья и тянулся в глубь страны. Странное и страшное то было место. Не стоило бродить в тени его деревьев. Они поглощали душу, сводили с ума. Акедонцы обходили заколдованный лес стороной. Они прозвали его Печальным, потому что, будто оплакивая свои жертвы, стонали, терзаемые порывами ветра, его вековые деревья.

Во времена далёкой древности поселился в этом лесу человек, изгнанный акедонцами, отвергнутый ими за чёрную его душу, за злые дела. Вдали от людей прожил он долгие годы, и всё о чём мечталось ему -это получить возможность отомстить, заставить страдать тех, кто обрёк его на жалкое одинокое существование. Он умер, но мечта его так и осталась жить, накрепко привязав несчастную душу к Печальному лесу. Акедонцы верили, что ищет он того, кто исполнит его клятву. Печальный лес испытывал каждого, кого приводила судьба под сень его деревьев. Всё самое стыдное, гадкое, в чём даже самому себе не признается человек, поднималось из тайных глубин его существа. И, соприкоснувшись с горечью и злобой, захлебнувшись мутной ненавистью, меркнул рассудок очередной жертвы проклятого леса. "Он слаб,слаб..."-шептали деревья.-"Жаль...Жаль..."

Над морем собиралась гроза. Гнидий всегда заранее чувствовал её приближение. Он любил, поднявшись на нависающий над морем утёс, отдаться всем своим существом разбушевавшейся стихии. Непогода радовала Гнидия. Окрестные скалы укутывал сумрак. Хмурое небо давило свинцовой тяжестью. Зеленовато-серые волны с шумом и густой пеной разбивались о берег.

Слившись с обезумевшей стихией, Гнидий передавал ей переполнявшую его потребность разрушать. Ветер рвал с его плеч тёмный длинный плащ. Громкий неприятный смех Гнидия порывами ветра уносило вдаль.

За его спиной шумел Печальный лес, который принял некогда одержимого ненавистью принца под свою опеку. Гнидий жил в Одинокой башне, заняв место того изгнанника, чью мечту, помноженную на свою, он собирался исполнить. Печальный лес, средоточие сил противных, враждебных людям, стал источником знания для юноши, чей дар сделал из него способного ученика. С жадностью и упорством постигал Гнидий древнюю науку, не замечая сколько лет тому уже отдано.

Гроза отшумела. С высоты своего утёса вглядывался Гнидий в даль. Там, за горизонтом, совсем рядом, находился Альт. Скоро он пройдётся по его улочкам, сольётся с шумным потоком его многочисленных жителей, и никому из встречных не придёт в голову, что он видит человека, способного разрушить Альт, погубить Акедонию.

Срок его ученичества подошел к концу. Теперь он знал ответ на главный из вопросов: "Чем силён и слаб человек?". Оказалось — любовью!

Он развратит акедонцев и получит над ними беспредельную власть. Он найдет ту слабинку, что есть в каждом, и, опираясь на неё, совершит подмену. Глядишь, никто и не заметит, что в сердце его горит не огонь любви, а жгучая потребность обладать, заменившая его.

Лишь до тех пор, пока сердце горит огнём причастности и любви ко всему сущему, оно непобедимо. Он, Гнидий, вырвет нежный росток любви из сердец человеческих и будет властвовать над ними всласть.

Несчастно то дитя, что не имеет заботливого и любящего отца, незавидна судьба его.

А каково земле, что несет на себе бремя власти человека бездушного, самовлюблённого ?!Да не допустят Боги подобного несчастья!

Славя Вечную Жизнь, благодарила Акедония Богов за своего императора, Тиссия, достойного приемника Клиния Справедливого.

Уже много лет, ведомая мудрыми императорами, благоденствовала Акедония. Давно не знала она проклятия войны. Лишь выходившие из берегов реки, да щедрые дожди омывали её землю. Не оскверняли люди свою кормилицу пролитой в безумии кровью и она, год от года всё хорошела, даря богатые урожаи трудолюбивым акедонцам.

...Стоял тёплый погожий день. Со всех уголков Акедонии съехался народ на ежегодную весеннюю ярмарку. Сутолока, шум, суета...Толстые стены дворца гасили доносимые из города звуки. Во дворце был свой повод для возбуждённого беспокойства. Молодая императрица пребывала в тягости, и ребёнок вот-вот должен был появиться на свет. Роды оказались тяжёлыми, прошёл день, минула ночь, но дитя так и не родилось.

Император Тиссий, оставив спальню своей жены, вышел на балкон, что по периметру опоясывал весь второй этаж дворца. Светало. Восходящее солнце окрасило небо и море в золотисто-янтарные нежные тона. Удивительно тихо было вокруг. И вдруг, у себя за спиной император услышал крик новорожденного младенца. Вмиг спало напряжение последних часов. Тиссий улыбнулся и поспешил взглянуть на того, кто громким криком возвещал о своём приходе в мир.

Сын. У него снова родился сын. То было уже второе дитя у молодой императорской четы.

-Ну, здравствуй, Тиний!— отец принял малыша из рук повитухи. Мальчик плакал. Он родился слабее и капризней, чем его старший брат Клиний.

Может тяжёлая бессонная ночь измотала Тиссия, но ему так и не удалось испытать ту естественную радость, которую он видел на измученном, но счастливом лице императрицы.

Алькадо чувствовал его присутствие. Впервые за столько лет ему удалось ощутить своего старшего брата. И только удивление мешало понять Хранителю, что Гнидий где-то совсем рядом.

А потом Алькадо почувствовал Зло, что тёмным облаком вползло в покои императрицы и, накрыв колыбельку, исказило будущее новорожденного принца, выткав свой рисунок грядущего.

Встревоженный Алькадо вышел на площадь перед дворцом. В многолюдной толпе он искал того, чья злая воля вторглась в мирную жизнь Акедонии, угрожая её благополучию.

Гнидий встретил взгляд брата, насмешливо улыбаясь.

-Ты?!

-Удивлён? Неужели считали Гнидия сгинувшим навсегда? Пришло время мне вернуться. Теперь я Мастер и могу вносить свои коррективы в игру под названием "жизнь".

-Твоё проклятие принцу...

-Значит почувствовал.

-Почему, Гнидий?!

-Акедония моя!

В безумных глазах плескалась ненависть, упивающаяся обретённым могуществом.

-Во имя нашего отца, прошу тебя!

Злой смех в ответ.

-Остановись, брат,-тихо, но твёрдо проговорил Алькадо. -Этой земле не гореть в пожаре междоусобиц, тебе здесь не властвовать!

-Нет?! Ну, коль так силён, попробуй, останови меня!

Малым мигом теряется в потоке времени и год и десятилетие.Посвящённые в тайны Вселенной не озабочены быстротечностью отпущенных судьбою дней. Гнидий мог позволить себе ожидание. Вот уже и двадцатая весна наступила для проклятого им принца. Гнидий приходил к нему путями сна и отравлял душу завистью к старшему брату. Тиний слабо сопротивлялся тёмным побуждениям, заползающим в его сердце, чем очень радовал своего тайного врага и лукавого наставника. Алькадо, много времени проводивший во дворце, старался развить у своих племянников благородство и душевную щедрость. Чаши весов колебались то в одну то в другую сторону. А потом во дворце появилась Элеонора...

Император, вдруг, занемог. Непонятная хворь исподволь подтачивала силы Тиссия. И он решил, что пора обратиться в Храм Судеб, чтобы Просветлённая назвала ту, что станет женой его наследника. И, вскоре, во дворце появилась Элеонора.

Братья решили, что никто красивей не рождался ещё под солнцем Акедонии. Умница и красавица Элеонора обоим запала в душу. Только Клиний, более резкий и порывистый, чем его брат, за кажущейся суровостью и отчуждённостью скрыл своё, так внезапно обрушившееся на него, чувство. Дела государства вынудили его уехать и долго отсутствовать, так что невеста наследника оказалась в одиночестве, которое, впрочем, не долго тяготило её. Побуждаемый Гнидием, Тиний совсем потерял голову. Он забыл и о долге и о чести. Только Элеонора интересовала его, стала средоточием всех мечтаний и устремлений.

А Гнидий не оставил своим вниманием и Элеонору. Немало трудов положил Гнидий, невидимой тенью увиваясь вокруг девушки, соблазняя возможным счастьем с влюблённым в неё и не скрывающим своих чувств Тинием. Он заполнил её сны мечтаньями и томленьем о счастье и любви, обманчиво уверяя в том, что этот мир создан для неё и нет ей ни в чём отказа. Элеонора не стала сопротивляться сладким грёзам, она полюбила Тиния, не думая о том, кто был судьбою предназначен ей в мужья.

Тиний, окутанный пеленой желания, стал совсем лёгкой добычей для Гнидия, внушающего принцу, что раз Элеонора принадлежит трону, то нужно отнять его у брата, и вместе с престолом предков получить все права на Элеонору. И если мысль о подобном, по началу, пугала Тиния, то, со временем, он свыкся с нею, и даже стал считать это разумным и единственно возможным выходом для него и Элеоноры.Теперь юноша думал, что судьба несправедлива к нему. Юный принц горько сетовал на Богов, обошедших его и таких щедрых по отношению к Клинию, которому предназначили они и власть и ту, без которой Тиний не мыслил теперь своей жизни. Опьянённый жалостью к себе, принц Тиний возненавидел старшего брата и уже готов был вступить в борьбу за то, чем так страстно желал обладать.

А в центре своей паутины торжествовал тот, кто давно уже соткал едва родившемуся принцу страшную судьбу. Гнидий знал -его час близится.

Болезнь императора снова заявила о себе. Тиссий слабел день ото дня. Он не мог уже подниматься с постели, и все старания вернуть его к жизни оказались напрасны.

Император отчаянно сопротивлялся болезни, стремясь хоть ненадолго вырваться из её цепких объятий. Необходимо было обеспечить продолжение династии, женить старшего сына. Хорошо бы подержать на руках внука.

Тиний хороший мальчик, но только старший из братьев годился для власти.Отец знал силу и слабости своих сыновей. В Тинии не было той цельности и воли, что нужны истинному правителю, а ещё — роль принца слишком нравилась его младшему сыну.

Умирающий император предчувствовал беду. В тяжёлом бреду дрожали перед его воспалёнными глазами зыбкие тени. Он видел страшную пропасть, в которую, вслед за ним самим, падал принц Тиний, падал не один, а увлекая за собой и старшего брата.

Болезнь, насмехаясь над попытками императора к сопротивлению, не давала ему ни дня передышки, безжалостно подводя его к близкому уже концу. И тогда Тиссий послал за Алькадо.

-Я умираю. Но не это тревожит меня. Мои сыновья...Я страшусь того будущего, что мне уже не доведётся увидеть. Сердце моё трепещет от предчувствия беды.

Сердце Алькадо тоже трепетало. Зло, проклятие Акедонии по имени Гнидий, вышло на охоту.

Хранитель знал, что за будущее готовит их старший брат Акедонии. Но только добрая воля принцев могла предотвратить беду. Алькадо отвёл взгляд, и обострённое восприятие умирающего подсказало ему, что не болезнью навеяны его тревоги.

-Ты знаешь, скажи!— потребовал император.

-Тиний и Клиний погубят друг друга. Гнидий рвётся к власти над Акедонией.

-Нет! Именем нашего отца, заклинаю тебя, вмешайся!

Долго молчал Алькадо. Его глаза видели невидимое.События возможного будущего мелькали перед его прикрытыми глазами.

-Неужели ничего нельзя сделать?!— собрав последние силы, воскликнул император.

-На свете нет ничего не возможного. Во имя Акедонии, ради памяти отца и тебя, брат, я готов рискнуть и сразиться с судьбой. Когда наступит день и час я вмешаюсь.

-Милостью Богов, да окажется мне это по силам,— еле слышно добавил Алькадо.

Его последние слова не предназначались Тиссию, да тот уже и не мог их услышать. С чувством огромного облегчения закрыл император глаза, закрыл, чтобы больше не открывать их никогда.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Наташе и Глебу пришла пора возвращаться в город. Близился срок родов и, как не жалко было оставлять полюбившийся им дом, но пришлось Наташе поселиться под одной крышей с не жаловавшей её матерью Рысева.

Лида перебралась в маленькую спаленку, освободив для молодых свою просторную и светлую комнату. Наталья удивилась подобной щедрости, забыла поблагодарить, непонятно от чего раздражаясь. А Глеб, поцеловал свою маму и, заглянув в её, внезапно блеснувшие слезами глаза, тихо сказал "Спасибо".Наташа почувствовала себя очень скверно, упрямо не желая принимать тёплые, полные любви и взаимопонимания отношения между Глебом и его мамой.

Предоставленная в их распоряжение комната приятно удивила Нату своими размерами. Большой диван, шифоньер, письменный стол, туалетный столик-всё это обилие мебели не делало их спальню загромождённой. Девушка прикинула куда поставит детскую кроватку и осталась, в результате, очень довольна новой жилплощадью. Несколько дней Наташа, не спеша, занималась обустройством. Наводя порядок в письменном столе, она натолкнулась на толстую папку со стихами Глеба. Понукаемая любопытством, устроилась поудобней и принялась читать.

Из множества искрящихся смешинок

Я сотворю волшебный хоровод.

И к солнечным заоблачным вершинам

Меня, как в детстве, сказка унесёт.

Слегка смущаясь и чуть— чуть конфузясь,

Из миражей, из солнечных лучей,

Создам тебя я, мир моих иллюзий,

Мир сильных, верных, преданных людей.

За легкой дымкой нереального тумана,

За зыбкой гранью правды бытия,

Увижу я неведомые страны,

И многоликого себя, себя, себя...

Забыты страхи, незнакома скука,

Здесь всё возможно, всё по силам мне.

И самый сильный из моих искусов,

Волшебный этот мир отдать тебе.

Слегка смущаясь и чуть— чуть конфузясь,

Я позову тебя в свои мечты,

Которые к реальности приблизить,

Возможно, если в них поверишь Ты.

Интересно, к кому обращался, кого имел в виду Глеб? Судя по дате, они тогда ещё знакомы не были.

-Ну и романтик же ты, Рысев, неисправимый.Уникум в мире трезвого рассудка. Ископаемый реликт.

Наталья закрыла папку и задумалась. Она влюбилась в человека, система ценностей которого резко отличалась от её собственной. Но любить его, такого, было легко и радостно. А вот почему это так, понять Наташа не могла.

В своей сказке об Акедонии, Глеб Рысев приблизился к чему-то, странным образом отзывающемуся болью и тоской в его сердце. Он создал в своём воображении образ императора Клиния Проклятого, который вдруг оказался так реален, что Рысев, в какой-то момент, осознал— он отождествляет себя с ним.