Хозяйка логова

Еще один кивок и он исчез, а я спустилась в кухню. Стерла сегодняшнее меню с доски и размашисто написала: 'Готовим кофе для проснувшихся постояльцев', подумала и дописала: 'с коньяком'. Сочетание двух дорогих напитков должно было умаслить всех потерпевших. В это самое мгновение в кухню ворвался всклокоченный, красноглазый Эванас, потрясая руками, он что-то кричал, о чем-то молил и умолк удивленно, когда наверху стало тихо. Я была уверена, что он возмутиться перерыву в песне и побежит спасать жену, но он поступил иначе.

— Сейчас будет ария, — простонал бедный Тюри, лег на пол и накрыл голову руками, не забыв при этом сообщить: — Спасайтесь...

— Кофе, — напомнила я помощницам и даже не вздрогнула, когда вампир-невидимка прошептал у самого уха: — Звуковая помеха ликвидирована.

— Она хоть на кровати?

— Не доползла, — ехидно усмехнулся кровопийца и задумчиво заметил: — А что это ее муж на полу делает.

— Ждет арию, — ответила тихо. — Кстати, баньши существуют?

— Только в легендах.

— Вампиры тоже оттуда, и ничего, — заметила тихо и обратилась к господину Тюри: — Эванас, продолжения не будет. Вставайте, вы сейчас лично будете чашками раздавать извинения. Тороп, — я перехватила взгляд вояки посланный Тюри, попросила: — не надо его бить, лучше приведи с сеновала остальных беглецов. И не забудь сказать постояльцам, столпившимся в коридоре, что медам Тюри только что спасла нас от баньши, вернее от ее появления в будущем.

— Чего?! — вопросили все, в том числе и директор театра.

В общем, она провела сеанс пения для профилактики и совершенно бесплатно.

— Баньши не существует. Это сказки! — возразил Эванас, поднимаясь с пола.

— Жить хотите? — обратилась я к нему. — Слушайтесь и помалкивайте.

Не сразу, но нам удалось угомонить беснующихся 'ранней' побудкой людей, с самыми агрессивными легко справился Гилт, одним взглядом. Он же отправил спать Тимку, который не унимался, выспрашивая детали произошедшего. Потом кровопийца, поцеловав меня в обе щеки, вернул баночку с дурманом, попрощался и отбыл в неизвестном направлении на весьма значительный срок. И уже Тороп, переняв его грозный вид, распределил по комнатам измученных актеров, в том числе и непрестанно извиняющегося Тюри. Бедолага уверял, что его супруга подобные концерты устраивает редко и только в случае крайнего расстройства.

Я не могла с ним не согласиться. Ведь медам Тюри звезде сияющей на сцене лучшего столичного театра Вдовии было с чего расстраиваться, и именно об этом она безостановочно вещала с момента появления в харчевне и до последней секунды концерта. Бедная певулька попала в жуткое захолустье с дремучими представлениями о гостеприимстве, с неповоротливой прислугой, с ужасными постоялыми дворами и отвратительными владельцами и владелицами харчевен, подающими с вином сушеные ягоды. Алиссия, хоть и была гадостью столичной с огородом малознакомой, но ничуть не поверила в исключительный сорт высокогорной морщинистой смородины. А может последняя капля в чаше ее терпения пришлась на пудреницу. Все-таки резное изделие из кости с задачей не справилось — не попало в Рисю, раскололось надвое и усыпало содержимым пол. В любом случае, я решила с истеричной и стервозной медам разобраться завтра, а сейчас просто поспать.

Поспать не получилось, я два часа ворочалась на койке в комнате Тимки, прежде чем поняла, что же меня раздражает. Звук, скрипящее хождение из угла в угол, раздающееся над головой. Подумав, что кому-то в кофе не хватило коньяка или что-то иное нужно, я мышкой метнулась на кухню, достала бутыль, налила от щедрот своих полную чарку и пошла на скрип. Будь я менее уставшая и сонная, наверняка бы вспомнила завет Инваго и не открыла на втором этаже четвертые покои справа, но так как день был тяжелым, а скрип в покоях отчетливым, я нащупала запасной ключ, укромно хранящийся на притолоке, и без стука, а тем более без позволения войти распахнула дверь. Несколько мгновений я стояла, не совсем понимая, куда пришла и зачем, а потом, присмотревшись к комнате и созданию, расхаживающему в нем, дернулась всем телом. Там у окна стоял огромный черный житель нижних чертогов, и судя по конституции тела, отнюдь не бес из книжных картинок, а...

— Чтоб тебя! — прошептала я, и ужас обернулся на голос, радостно оскалился во все свои зубы. И мне казалось, что у Гилта большие клыки? Как же я ошибалась.

— О, хозяйка!

— Демон... — пролепетала, срываясь от страха на шепот и уже с трудом удерживая чарку в дрожащих руках. — Черный. — Он неспешно направился ко мне, вернее поплыл или полетел; звук шагов есть, ног нет. — Безногий.

— Коньяк! — сверкнул глазами ополовиненный ужас и очутился в метре от меня. Старый, — он облизнулся, показав раздвоенный багровый язык. — Крепкий!

Будь моя воля, заверещала бы не хуже Алиссии, но что-то удерживало от крика, а вот от повторения нет.

— Демон...

— Коньяк, — возвестил он, принюхавшись к чарке и, не убирая сплющенного носа от напитка и от моих пальцев, вопросил: — Позволь испить?

А-а-а, что угодно, только отойди, сгинь! Но вслух лишь истово заверила:

— Это те... вам! — и отдав 'успокоительное' демону, соскользнула на пол. Я не стала ждать пустую чарку назад, закрывать двери, прощаться, а тем более желать приятного сна, а выползла на четвереньках в коридор, оттуда на полусогнутых добралась до лестницы и уже через секунду полезла спать к Тимке. С ним спокойнее! Уснула без сновидений, едва головой коснулась подушки.

Утром проснулась бодрой, хорошо отдохнувшей и в своей кровати. Обнюхав и осмотрев руки и ноги, на коих не осталось следов от ползания по обугленному полу, а тем более запаха коньяка, я уверила себя в том, что все произошедшее после полуночи было сном. Но как бы ни была крепка моя вера, я осмотрела и чарку и бутыль коньяка, а затем, чуть дрожа, в волнении закусив губу, направилась к сгоревшим покоям, обследовала притолоку на наличие ключа.

Есть, на месте! И даже дверь заперта!

Счастливая я поцеловала ключик и не обратила внимания на Алиссию строго вопросившую: 'Что было вчера?'

— Ничего, — я попыталась ее обойти, но медам мне этого не позволила. Растрепанная с помятым лицом и чуть хрипящим голосом, она повторно заступила мне дорогу.

— Что было вчера?

— Вы устроили концерт, исполнив прекрасный романс 'Колокольчика звон'... — говоря это, я постаралась не скривиться, и не поднять руки, чтобы потереть уши, засвербевшие лишь от одного упоминания песни.

— Это понятно, — оборвала она меня, — а дальше что?

— Ничего, вы замолчали, — совершенно невинно представила я ее вчерашний бунт.

— И все?

— А да... — Алиссия настороженно посмотрела на меня и была готова услышать худшее, но я все так же размеренно произнесла: — Ваш супруг желал узнать, почему после романса не по следовала ария и рвался в ваши покои. Но так как двери были заперты...

— Не это! — она явно не понимала, почему после ее распевки, я реагирую так спокойно. Потому, схватив меня под локоток, буквально поволокла вниз. А именно в столовую, где, несмотря на ранний час, уже присутствовали люди: пять постояльцев и две мои помощницы мирно пили чай и поедали сдобу, приготовленную с вечера. При виде меня все без исключения улыбнулись, и, переведя взгляд на певицу, неожиданно захлопали. Не громко, но слаженно.

— Браво! — прогремел басом самый крупный из мужчин торговец Сятлов. — Это было великолепно. Я прослезился! — говоря об этом, он пальцами завил рыжий ус и подмигнул скривившейся медам.

— Надо сказать, меня так же ваше пение повергло в шок, — подхватил его восторженный тон лекарь Томис житель Заснеженного, задержавшийся в 'Логове', чтобы переночевать. — Я давно не слышал ничего подобного. Благодарю.

Он даже не постеснялся отвесить поклон, сидя на стуле.

— И я!

— Я тоже, — подхватили остальные постояльцы, высоко оценившие ночное кофе с коньяком. И Алиссия потащила меня в коридор, поставила у стены, видимо, чтобы я сбежать не могла и прошипела не хуже вампира:

— Вот! И что это было?

— Благодарность, — я старалась не улыбаться.

— За что благодарность? — кажется, она начинала закипать. Того гляди, опять устроит 'изгнание баньши'.

— За пение.

— Как они могут благодарить за пение?! Ведь я... я... — ее возмущение прервали тактичным покашливанием. Наше уединение несмело прервала мадам Ивир, как выяснилось вчера большая поклонница театра. Я была уверена, она, как и прочие, выскажет Алиссии свое восхищение, но хрупкая старушка превзошла даже Сятлова.

— Вы сфальшивили в двух местах.

— Что?! — просипела певунья, потерявшая голос от подобной оценки. Она даже отшатнулась от меня, но не отпустила.

— Да-да, я понимаю, о таком артистам не говорят, хранят бесценную хрупкость душевного настроя. — Старушка медленно и очень плавно поправил пенсне на тонком носу, крепче перехватила толстый журнал, с коим не расставалась даже во сне, и уверенно произнесла: — Но увидев сегодня ваши сомнения, я уверилась, что молчать бессмысленно.

— О том что я...

— Сфальшивили! — с толикой радости заверила Ивир. — Пусть с виду вы заносчивы и высокомерны, но в глубине туши понимаете, что талант необходимо тренировать.

— Да я... — она всем телом подалась к нарушительнице хрупкого душевного настроя, явно желая ее растерзать.

— Нет-нет, не спешите благодарить, я еще не закончила, — мягко прервала поток ругани беззаботная и ничего не замечающая мадам Ивир. Прикрыв глаза на мгновение, она вновь уловила ускользнувшую мысль и продолжила экзекуцию Тюри, которая до боли сжимала руки, а вместе с ними и мой локоток. — Вашему пению не хватает души и чистого звона.

— Слушайте вы!.. — прошипела Алиссия и отпустила меня, вернее освободила руки для новой жертвы.

— Не стоит мне ничего доказывать, — старушка вновь оборвала ее и будто бы обороняясь прижала журнал к груди, — я достаточно услышала. И могу сказать, если первое не исцелить, то второго вы можете добиться, посетив хрустальные пещеры в Тарии...

И в тот самый момент, когда медам решилась напасть на старушку и без слов втолковать, что талант Тюри неоспорим, в коридоре объявился торговец.

— Мадам Ивир, нам пора, Торика спасибо за гостеприимство, мадам Тюри, — краткая заминка и очередная благодарность, — искренне рад, что заселился в "Логово" в один день с вами, — говоря это, он погладил себя по выпуклому животу, намекая на извинения в чашках, и улыбнулся. — Всего доброго.

Они ушли собираться, а разгневанная звезда театра ринулась на поиски супруга.

— Эванас! Эван... — заглянула в опустевшую столовую, затем на кухню и негодуя спросила у меня: — Где он? Где мой муж?!

— На сеновале, — ответила с заминкой, поэтому окончание фразы 'был вчера' медам не услышала. Потребовала у Риси свою шубу и вопреки всем заверениям артистов, побежала искать мерзавца, оставившего ее одну в самый неподходящий момент.

— Чтоб ее! Сейчас простынет, заболеет и останется здесь более чем на три дня. — С этими словами направилась будить Тюри. Эванас долго не отзывался, но стоило упомянуть Алиссию, и дверь распахнулась.

— Что с ней? — помятый мужчина в одном исподнем смотрел на меня с тревожным ожиданием.

— Побежала вас искать на сеновал.

— Правда?

— Да, медам изумило добродушное поведение людей, и она страстно желает узнать подробности вчерашнего вечера. — По мере моих пояснений выражение лица Эванаса из озабоченного стало беззаботным.

— Что ж, в таком случае я вполне могу рассчитывать еще на час сна. Побегает, поищет, — порет, добавила я про себя, — и успокоится на время. — Завершил свою мысль Тюри и шагнул назад, желая закрыть дверь. — Не говорите ей о нашем местоположении, а дальше я все решу.

— В этом я не сомневаюсь. Но разве вы не боитесь, что она простудится и... потеряет голос?

— Шуба на ней? — деловито вопросил он.

— Да.

— Тогда все в порядке. Меховое изделие заговорено от недугов, как и у остальных членов моей труппы, а может и посильнее прочих. — И с усталой усмешкой: — В противном случае, я бы не рисковал, согласившись на авантюру с переходом через горы...

— Вы молодец, — охотно похвалила предусмотрительного Тюри. — К слову, о вашем переходе. Видите ли, вас ввели в заблуждение и до перевала отнюдь не пара-тройка километров, а значительно больше...

— Тора! — Эванас, желая привлечь мое внимание, даже подпрыгнул на месте. — Умоляю еще хотя бы час, а потом я весь ваш!

— Поняла. — Я отступила и он, рассыпаясь в благодарностях, отправился спать.

Эванас Тюри оказался не только продуманным человеком, но ко всему прочему еще и счастливым. Он и его люди проспали без малого еще четыре часа, потому что медам Тюри, вдоволь набегавшись и наоравшись, притихла. Вошла в харчевню, скинула шубу на руки одной из помощниц и почти по-человечески попросила горячего чая и немного сдобы — без надменного взгляда свысока и ханжеских интонаций. Она устроилась за столиком Гилта полуоборотом к окну, спиной к столовой, чтобы одновременно отслеживать двор и лишний раз не попадаться постояльцам на глаза. Оказывается ей претило выслушивать хвалебные благодарности за вчерашние выступление, быть может из-за разгромной критики мадам Ивир или же потому что большую часть выступления Алиссия не помнила. Хотя волноваться ей не стоило, гостей в 'Логове' осталось меньше десяти и все они были намерены покинуть нашу заставу до снегов, поэтому спешно забирали свои заказы из мастерских, готовили лошадей, собирали вещи и не обращали внимания на застывшую у окна медам. Разве что дети милой четы Люпиевых: семилетняя Дороти и пятилетний Себастьян решились к ней подойти, чтобы подарить картину под названием 'Изгнание баньши'.

— Кого? — переспросила Тюри, вглядываясь в детские каракули.

— Баньши! — в один голос повторили малыши и водрузили 'полотно' на стол певуньи. — Вы ведь изгнали ее. — И на правах старшей Дороти поочередно указала пальчиком на двух героинь картины и разъяснила:

— Вот это вы, а вот это она... Видите вы в белом и с нимбом, как спасительница наша Присветлая, а она черная и круглая, потому что... — девочка замолчала, не найдя слов, и тут подал голос Себастьян:

— Воет, — по-мужски, коротко ответил он и с невероятной точностью передал вчерашнее заунывное: — 'Уносит счастье мое-е-е-е...'

Протяжное 'е' подхватила его сестренка, и посрамленная звезда лучшего столичного театра Вдовии вылетела из столовой, как пробка и бутылки.

— Эй, куда вы?..

— А картина? — понеслось озадаченное ей в спину.

— Я передам, — став свидетельницей этой сцены, я похвалила малышей за идею и исполнение, наградила их булочками и отправила к родителям. — Они вас искали, пора собираться.

К сожалению, через минуту мне сообщили о том, что на заставу для меня прибыла посылка, которую нужно срочно забрать и лично мне. Данное условие было трижды подчеркнуто, поэтому на почту я отправилась немедля и не увидела, как уезжали Люпиевы, как дети, чуть ли не свесившись под брюхо лошадей, махали моим помощницам, громко заверяя, что они не забудут 'Логово' и обязательно его летом навестят. Так же я пропустила момент воссоединения Алисии и преданных ее мужу членов труппы, а еще не стала свидетельницей пришествия первого 'обоза', о котором Гилт говорил. И все это потому, что Дори не сказал мне об эксклюзивности его посылочек и их габаритах.