Город

Постепенно выяснилось, что так оно и есть — тот, кто не может выжить в пустыне, не достоин уважения. А я, здоровый мужик, вел себя хуже ребенка, чуть не умер от жары. Местные пятилетние дети были куда больше приспособлены для этой жизни, чем я. Про себя я понимал, что все относительно и здоровый кочевник через час загнется, если выбросить его посреди русской зимы. Однако для остальных это был не аргумент, азалы никогда ничего, кроме пустыни, не видели и считали, что жизнь возможна только такая — страшная жара, ветер и недостаток воды. Так что больше всего об окружающем я узнал от детей, они единственные, кто иногда соглашались рассказать мне что-нибудь. Их удивляло и смешило мое незнание самых элементарных вещей, необходимых для выживания в этом мире. В ответ они просили рассказать о другом мире, откуда я появился. Я рассказывал, и дети слушали, затаив дыхание, но не верили — слишком сказочные истории были у меня.

Именно от детей я узнал еще об одной напасти, грозившей азалам. Оказывается, их племя было не единственным, живущим в пустыне — есть еще деревни, и население там гораздо многочисленнее, чем в их поселении. Все племена постоянно враждовали, пытаясь захватить контроль над колодцами. Это было понятно, вода в этих песках — это жизнь. Теперь стало ясно, почему в пустыню на охоту за шужурами, похожими на газель животными, дающими, кроме мяса, тот самый мех, из которого была сшита вся одежда азалов, или на поиски трофеев, выброшенных морем, аборигены ехали не только с луками, а полностью обвешенными оружием. В их шатре вся стена над лежанкой Шерга была увешена холодным оружием: пара кривых сабель, несколько кинжалов и даже короткое копье. Оружие азалы не делали, а выменивали у жителей оазиса, там был постоянный город, где были развиты ремесла. На него по негласной договоренности кочевники не нападали.

Но про все это я узнал только после той ночи, когда я стал полноправным воином племени и получил свое имя.

Глубокий вечер был самым лучшим временем в деревне азалов: солнце пряталось, жара немного спадала, все дела были сделаны, и кочевники начинали собираться на песчаной площадке у столба-святилища. Они рассаживались на принесенные с собой шкуры, пили слабенькую брагу из сока какого-то растения и разговаривали.

Молодежь собиралась своей компанией. В центре их круга появлялся деревенский оркестр — два барабана и что-то похожее на флейту. Сначала парни и девушки только стояли и перебрасывались шутками, но по мере того, как вечер темнел и посредине площади, у святилища, разгорался костер, в головах глотнувших браги юнцов и девушек тоже начинало гореть — начинались 'танцы'. Конечно, на танцы в понимании Порошина это походило мало, скорее боевые пляски. Выскакивающие в круг парни начинали бесконечные па, похожие на бой с тенью, танцоры делали выпады, как будто хотели ударить кого-то, отскакивали, изображали зверские рожи и выкрикивали боевой клич. Барабан и флейта ускоряли ритм, парни выхватывали сабли и начинался импровизированный бой.

Девушки в этот момент тоже появлялись в кругу и, проявляя чудеса ловкости, крутились между разгоряченных воинов. Ритм танца захватывал, и даже я чувствовал, что готов сорваться в этот дикий пляс. Если бы ему налили хмельного напитка, то он, пожалуй, тоже не выдержал бы и выскочил в круг. Иногда даже старики не выдерживали, выкрикнув слабым голосом боевой клич и выдернув неизменную саблю, они кидались в толпу танцующих и, сделав круг, счастливые возвращались на место.

Я приходил сюда, садился на облюбованное место, в стороне от веселящихся азалов, и наблюдал. В такие моменты, глядя, как веселящиеся кочевники чувствуют себя одной семьей, я ощущал себя особенно одиноко. Вспоминал Элен, и сердце начинало ныть. Я понимал, что надо бросать эту жизнь и двигаться дальше — не для того я бросился во Мглу, чтобы прожить жизнь в дикой деревне на краю пустыни.

Однажды вечером все было как обычно — я уселся на своем месте, у края общественной юрты, прямо на теплый песок и задумался, глядя на веселящихся азалов. Мои мысли прервал крик, донесшийся от края деревни. Толпа на мгновение затихла, вслушиваясь в истошные вопли женщины, потом вдруг взорвалась яростным многоголосым криком и стала разбегаться: мужчины и женщины неслись к своим коням-драконам, дети мгновенно исчезли между шатрами.

Я вскочил, растерянно осматриваясь вокруг — что случилось? Судя по крикам и поведению местных, случилось что-то очень нехорошее. Не зная, что происходит и что надо делать, я хотел бежать к своему шатру, но не успел. На барханах, окружавших деревню, появилось множество всадников в черном, а на окраине, у дальних юрт, похоже, уже начался бой — оттуда теперь неслись и мужские крики, наполненные яростью. Мелькнула мысль — спрятаться, но я отмел её. Как бы то ни было, и как бы ни относились к нему кочевники, они спасли меня, а я всегда отдавал долги, значит, буду биться рядом с остальными, надо только хоть какое-то оружие, с голыми руками много не навоюешь.

Я вспомнил про оружие над лежанкой Шерга и рванулся к своему шатру, но в это время на площадь выскочил человек в черной свободной одежде, голова его была замотана, открывая только рот и глаза. Я оторопел — на лице, там, где ткань открывала глаза, поблескивали большие 'мотоциклетные' очки. Я даже не сразу обратил внимание на кривую саблю в руках 'черного'. Однако тот не стал разглядывать врага, а, замахнувшись клинком, молча бросился на меня. Я увернулся, лихорадочно ища глазами хоть что-то, чем можно отбиваться. Мой взгляд зацепился за бутафорскую фантастическую винтовку, висевшую на священном столбе.

В несколько прыжков я оказался у святилища и сдернул массивную игрушку с перекладины. Я не ожидал, что эта штука окажется такой тяжелой и чуть не выронил оружие из рук. 'Железная хреновина, — пронеслось в мозгу. — Тем лучше!' Я перехватил винтовку за толстый ствол и, развернувшись к врагу, поднял импровизированную дубину над собой. Я сейчас совершил величайший грех, ведь с самого начала мне вдалбливали, что святилище неприкосновенно, к нему даже подходить нельзя.

И, похоже, 'черный' придерживался таких же взглядов — он застыл на месте, глядя, как я бесцеремонно превращаю святой предмет в дубину. Однако нападавший быстро справился с собой и, закричав, опять бросился на меня. Я прикрылся от удара киношной винтовкой, и тут произошло то, что перевернуло всю мою жизнь в этом племени: сабельный удар пришелся в место, где крепился, по моему мнению, магазин, скользнув, клинок что-то задел — раздался резкий щелчок и вместо привычного зеленого огонька замигал тревожный красный сигнал. Обостренный выбросом адреналина мозг сработал моментально — а вдруг?! Я перехватил оружие, навел ствол на замахивающегося противника и нажал курок.

Зашипело, из ствола вырвался слепящий белый луч и ударил в грудь нападавшего. Крик прервался, 'черного' отбросило назад. Он упал — в груди дымилась огромная сквозная дыра с обгоревшими краями. Противно запахло паленой плотью, из раны даже не пошла кровь, настолько она обуглилась. Я сразу убрал палец с пускового крючка и, с ужасом рассматривал, что натворил. То, что произошло, напугало меня до дрожи. По-настоящему я убил человека в первый раз. Был, правда, случай, когда я в драке с портовой бандой несколько раз стрелял из Макарова, и после этого один из бандитов упал с простреленным животом, но тогда мы убежали. Я до сих пор не был уверен — убил или ранил. А так, все мои пьяные драки заканчивались в худшем случае переломами.

Оторвавшись от страшной картины, я с изумлением разглядывал фантастическое оружие. 'Настоящее!' — это не укладывалось в голове. Хотя после всего произошедшего со мной, после того как я шагнул в злополучный подъезд, можно было ожидать чего угодно, даже того, что оружие из фантастических фильмов окажется реальным. Однако размышлять было некогда, со всех сторон доносились звуки битвы. В бой вступили не только разведчики 'черных', основная волна всадников уже билась на краю деревни, и они явно одолевали защитников. Победные чужие крики раздавались все громче.

— Ну, суки! Это мы еще посмотрим, — вслух высказался я, закинул пластиковый ремень на плечо и, разместив винтовку на груди, погладил холодный, несмотря на жару, ствол. — Только ты меня не подведи.

Когда я уже побежал, на ходу увидел со страхом глядевших на меня детей — мальчика и девочку, — они прятались за главным шатром и сейчас выглядывали из-за него. 'Все видели', — понял я и крикнул им, пытаясь найти слова на языке азалов:

— Спрячьтесь! Быстро!

Я выскочил на одну из отходящих от центральной площади узких улочек, образованных рядами шатров и тут же столкнулся с всадниками в черном: двое, гикая и вереща, неслись прямо к площади; их 'кони', взрыкивая, выдыхали пламя, что говорило о крайней степени возбуждения. Я замер, краем глаза выискивая проход между юртами, чтобы нырнуть в случае, если новое оружие подведет. Я вскинул приклад к плечу и с изумлением увидел, что над стволом появился маленький экран, а на ближайшем всаднике запрыгала красная точка. Больше не раздумывая, нажал спусковой крючок. Все повторилось как в первый раз — раздалось резкое шипение, из ствола ударил белый луч, и всадника выбросило из седла. Не останавливаясь, я перевел точку на другого. Второй наездник, увидев, что произошло, попытался затормозить дракона, но тот, разгоряченный боем, рвался вперед. Луч легко достал и этого противника. Его тоже выбросило из седла, но в этот раз нога всадника застряла в стремени, и дракон потащил изуродованное тело по песку.

Прыгнуть в сторону все же пришлось — первый дракон не остановился после потери наездника, а, разъяренный, кинулся на меня. Я сумел увернуться, и животное унеслось куда-то внутрь поселения.

Я выбежал на окраину деревни как раз вовремя — азалы были в меньшинстве и отступали, с остервенением отбиваясь от многочисленных врагов. Черных было так много, что я опешил — вроде с барханов спускалась лишь одна цепь всадников. Не целясь, от бедра, я провел стволом по наступавшим; палец нажимал и нажимал на курок. В этот раз я не выбирал, куда попасть, и луч гулял по толпе, кого убивая, а кого просто калеча. Белая смертельная игла прошлась и по драконам, заставляя тех валиться на землю, хороня под собой своих наездников. 'Как из 'града' врезал, — мелькнуло у меня в голове, — человек тридцать скосил!' На той стороне раздавались крики боли и ужаса. Уцелевшие черные разворачивали 'коней' и неслись назад в пустыню. В спины я стрелять не стал и, опустив винтовку, обернулся к азалам. То, как смотрели на него притихшие кочевники, мне совсем не понравилось — в их глазах появилось изумление, недоумение и страх. Они явно не знали, как теперь относиться к мне. Я тоже растерялся.

— Вы, это... не обращайте внимания, — я поднял над головой свое оружие. — Это все эта штука. Оказывается, работает.

При этом движении все отшатнулись от меня, некоторые в страхе даже присели. Разрядило обстановку трагическое происшествие — один из воинов вдруг застонал и завалился на песок, кровь из рубленой раны на груди начала пропитывать песок вокруг него. Две женщины бросились к нему, остальные тоже как будто очнулись, начали заниматься тем, что надо в этой ситуации. 'Похоже, мысли, как относиться ко мне, оставили на потом. Ну и хорошо!' Я закинул винтовку за спину и включился в общую работу. В этот раз никто не отгонял меня и не кривил презрительно губы. Оружие в один миг поставило меня в один ряд с воинами азалов.

Теперь, после того как все видели, что я один, по сути, отбил нападение полка армии Черного Шхамара — самой могучей силы в окружающей пустыне — моя ценность для азалов выросла многократно. Старейшины даже выделили мне отдельное жилище — шатер, хоть и не такой большой, как у Шерга и Шухур, но вполне сносный, а также презентовали мне дракона из трофейных, оставшихся после сражения. От шатра я отказался, представив, какая это возня с ним, если придется кочевать. А это должно было случиться очень скоро, колодец они почти вычерпали, и надо было дать ему время, чтобы вода снова собралась.

Кроме того, аксакалы опасались, что Черный Шхамар пришлет новое войско — он не любил получать оплеухи, подобные случившейся. И он, наверняка, захочет узнать, что это за чудо-воин разгромил его войско. Дракона я сначала побаивался, уж слишком страшная была тварь, и, как оказалось, не напрасно. Этот 'конь' был очень умной и хитрой скотиной и если бы не помощь Шерга и Шухур — их отношение ко мне также изменилось — то вряд ли он справился бы с полудиким животным. Шерг объяснил, что, только почувствовав волю седока, шагунг станет подчиняться, а если почувствует слабину, сам начнет командовать, сам будет выбирать, где ему остановиться и когда ему питаться.

Следуя их советам я постарался взять верх над Шершенхом — это имя было выбито на металлической пластинке, закрепленной на седле. Сам я назвал зверя Змеем, по аналогии со Змеем Горынычем. После непродолжительной борьбы 'конь' сдался, однако еще часто выкидывал фортели в самых разных ситуациях.

Теперь, после многочисленных схваток, охот и особенно после путешествия в мертвый город, когда шагунг не бросил меня, как 'кони' других наездниц, Сашка был полностью уверен в своем скакуне.

Я опять достал флягу, прошло уже два часа после привала, и можно было снова смочить пересохший рот. Убрав фляжку, я почесал Змею место на шее, где мелкая змеиная чешуя переходила в мех — шагунг любил это и от удовольствия встопорщил чешуйки — и опять задумался.

После того как меня начали специально учить языку — старейшины поручили это Шухур — мне стало гораздо легче общаться с окружающими. Теперь я мог засыпать их вопросами, не опасаясь, что его не так поймут, или он не поймет, о чем речь. Хотя иногда даже знание языка не помогало. После боя, когда я с помощью винтовки из фантастических фильмов разгромил целый полк обученных воинов, я с извинениями попытался вернуть оружие на священный столб. Но мне не дали это сделать, с грехом пополам старейшины растолковали, что это теперь мое оружие.

Ни старики, ни другие воины, ни один человек из племени больше не прикоснулся к винтовке. Я назвал её лучевая или лазерная винтовка, не понимая принципов её работы, только по виду того, чем она поражала — белый тонкий луч. За пару вечеров я разобрался с тем, как ей пользоваться — ничего сложного не было, похоже, везде оружие делают в расчете на то, чтобы даже самый тупой военный мог с ним разобраться. Конечно, мне повезло, что удар разведчика армии Шхамара пришелся по нужному месту — отключил предохранитель, и винтовка встала на боевой взвод. С остальным было уже проще.

Я так и не понял, почему больше никто не захотел научиться пользоваться этим оружием. Я предлагал научить всех, но даже Шерг не прикоснулся к механизму, может, действовал запрет на предметы со священного столба, но ведь при перевозке её все равно бы снимали и куда-то паковали, скорее всего, кочевники просто боялись непонятной штуки. Как бы то ни было, я остался единоличным пользователем этого оружия. И, конечно, меня просто жгла мысль о том, где азалы взяли это чудо. На все мои расспросы говорить они или отказывались, мотивируя тем, что надо долго рассказывать, или начинали длинную сказку о разрушенном колдовском доме, в который можно приходить только ночью.