Твое... величество-3!

Просто рутина... правда, выпить, что ли?

Тоска...

* * *

В этот раз императору повезло.

Да-да, можно это назвать везением.

Когда началось землетрясение, Мушаши был в храме. Ехал в храм.

Конечно, носильщики уронили паланкин, и император прилично так треснулся копчиком. Конечно, надо будет их казнить.

Но...

Окажись он сейчас во дворце, было бы хуже. Потому что даже отсюда видно, что один из куполов дворца просто обвалился.

Мушаши представил, что мог быть ТАМ и его затрясло.

И накатила совершенно иррациональная ярость.

На что? А, на все!

На Шагрен, пропади он пропадом, на землетрясение, на двуипостасных, которые погибли, и новых не родилось... почему так? Просто — почему?!

Раньше рождались, а сейчас — нет!

На Рэна Тори — где его носит, каналью, и на Ишуро Тори, на все семейство, на чернозубых — тоже на всех сразу...ярости было так много, что она давила, душила, Мушаши просто задыхался от бешенства, и выпустить его не мог никудла. Никто не рисковал подходить к императору, так что пришлось срывать злость на первом, кто попался — на одном из носильщиков. Не успел тот вовремя отпрыгнуть, вот его паланкином и придавило.

Мушаши от души пинал бедолагу, даже не думая, как он выглядит со стороны. Да и кому какая разница?!

Он — император!

Он властен в жизни и смерти любого на острове, и когда случается вот такое...

— ИШУРО!!!

— Да, мой император.

— Сколько еще можно ждать твоего брата?!

— Ваше величество, Рэн все сделает! Я верю ему, как себе.

Мушаши сдвинул брови.

— Смотри. Если он задержится, ты ответишь головой.

Ишуро молча поклонился. Как прикажет император, так-то.

Мушаши подождал пару минут, не скажет ли Тори что-то еще, но не дождался, и кивнул ан носильщиков.

— Всех казнить. И вызови вторую смену из дворца.

— Да, мой император.

— Поеду в храм. Пусть Многоликий поможет нам!

Ишууро промолчал. А что тут скажешь? Пусть поможет... и ему тоже. Жить Ишуро Тори очень хотелось... ну где же Рэн!? Где его Многоликий носит?!

* * *

Давно с Хансом такого не было.

Вроде бы стоял, а потом потемнело все перед глазами, закружился черный снег, и король еще успел удивиться, как так?

Снег — и черный?

Очнулся он уже на полу.

Хорошо еще, что в кабинете он на ту минуту был один, Ханс ненавидел, когда ему мешали работать с бумагами, вот и отослал всех, даже секретаря.

Но мало ли, что не видел? Результат же от этого не поменяется, верно?

Ханс медленно поднялся, сначала на колени, и это было разумно. Тут же дурнота накатила, снова мир пошатнулся, но теперь он уже устоял, и схватился за колокольчик, позвал на помощь...

— В спальню меня! И лекаря!

Слуги завертелись рядом, и Ханс прикрыл глаза. Раздражали — ВСЕ. Вообще, все.

И лекарь, который спустя час, осмотрев пациента и расспросив обо всем, о чем можно, спрятал глаза. Явно сказать что-то такое хочет, а не может, боится... ну?!

— Ваше величество... плохо все.

Ханс и так понимал, что плохо. Но — насколько?

— Я тебе не баба брюхатая, так что говори прямо!

Лекарь вздохнул.

— Может, полгода. Но скорее всего, и того меньше.

Ханс на миг прикрыл глаза.

А вот так! Оказывается, до последнего на что-то надеялся, думал, мечтал...

— Что со мной?

— Кровяные жилы, ваше величество. Они изношены и не справляются, сегодня одна из них лопнула, когда лопнет следующая, я не знаю. И чем это будет грозить — тоже.

— Грозить?

— Смерть. Может, паралич, может, безумие или что-то еще... я не знаю, ваше величество.

Ханс скрипнул зубами.

— Выйди вон. И прикажи позвать тейна.

Лекарь так и сделал. Сообщать королю сложные диагнозы... уцелел?

Уже повезло! А могли бы и казнить. Лучше он сейчас будет держаться подальше от его величества. Целее будет, ей-ей. А что он может сделать против природы? С ней же не поспоришь?

* * *

И тейн, и Фридрих себя ждать не заставили, наверное, тейн во дворце был. Ханс посмотрел на них, и мужчины отвели глаза.

— Чего жметесь?

— Ваше величество, у вас глаза красные, — не стал скрывать тейн.

Из-за чего-то у короля белки налились кровью, и глаза словно два провала в кровавом море... очень неприятно такое видеть!

Ханс, который и сам чувствовал, что зрение стало хуже, злобно выругался. Мужчины слушали молча.

— Ладно, — наконец пришел в себя бывший король. — Тейн, мне нужен твой умелец.

— Эммм... ваше величество, вы все же хотите попробовать?

— Сделать, — оборвал Ханс. — Если не сделаю, точно умру. Если сделаю, может, и умру, но авось, попозже. И попробую, каково это, когда вторая ипостась. Вдруг да получится?

— У брата Тома пока еще не все получилось, ваше величество.

Ханс выразительно скривился.

— У меня больше нет времени, тейн. Так что... пусть постарается.

— Это я обещаю, ваше величество.

Ханс кивнул.

Не было бы ему так плохо, точно бы поругался, или потребовал гарантий, постарался надавить... ничего, Фридлрих справится с этим. А у Ханса опять снежинки перед глазами плыли, и подташнивало...

— Где там зелье, которое лекарь приволок?

— Вот, отец. Выпей.

— Давай сюда. И чтобы завтра тут твой умелец был, тейн. Надо начинать, чего тянуть?

Никто и спорить не стал. Король сказал?

Значит, так и надо сделать. И брат Тома тут будет, и король будет принимать лекарства... даже если ему пара лет останется, все равно, это больше, чем то, что врач обещает.

Хансу очень хотелось жить. Любой ценой.

* * *

— Весна идет, весне дорогу, — Мария напевала песню, которую помнила еще из той жизни. *

*— Весна идет. Слова М. Вольпина Музыка И. Дунаевского. Прим. авт.

Фальшивила она нещадно, но где тут музыкальные критики? Нет? И нечего им тут заводиться! Сколько они настоящих талантов в угол запинали, и подумать страшно. Нет уж! Тут народ судит. Понравишься ты — послушают. А нет — гнилой репой по морде очень освежающе действует.

Весна действительно наступала на поместье Стоунов, медленно и неотвратимо.

Вчера еще не было, а сегодня — здравствуй, первый листик. Или привет первому комару в сезоне. Эти сволочи и двуипостасных жрут, и титулованных, если что, им плевать, какой у тебя статус, им гемоглобин важен.

Беременность плавно подходила к концу, скоро ожидались роды, так что Мария удвоила осторожность.

Хотя и так-то...

— Эрра Мария, позволите?

Рикардо, возникнув словно из ниоткуда, поддержал ее под руку. Мария благодарно оперлась на мужчину, тот даже не дрогнул, словно и не заметив ее веса.

— Спасибо.

— Эрра Мария, у нас тренировка сегодня. Ночью.

— С удовольствием приду посмотреть, — от души сказала Мария.

Выглядело это и правда, захватывающе.

После своего превращения, Рикардо не успокоился. А что? Если он такой, то может, и еще кто-то есть на эскадре?

Как оказалось — есть. Еще восемнадцать человек, прямо, как на подбор. Правда, морских змеев больше не было. Зато среди моряков оказались четыре тюленя, два альбатроса, восемь косаток, четыре дельфина и два кита. С китами Мария чуть вообще в обморок не упала.

Откуда?!

Это ж не абы кто... это КИТ! Ладно, не синий кит, а горбатый кит, два горбатых кита, но ведь это все равно десять метров длины и больше десяти тонн веса.

КАК все это получается, а?!

Мария свято была уверена, что все можно объяснить научно. Вывести закономерности, разобраться, прикинуть одно к другому... ну хоть что-то и как-то! И если со змеей, кошкой, газелью масса человека еще как-то коррелирует, разница в два или три раза, пусть даже в десять — это не так страшно! Но кит?! Там же сотни раз! Человек весит сто килограмм, кит десять тонн, получается в сто раз?! И это еще приблизительно?

Как это может получаться?

А у местных на все один ответ.

Благословение Мнгоголикого. И смотрят такими глазами... на Марию смотрят, как на икону.

Ладно, главбуху не привыкать, на нее так регулярно смотрели, когда она организацию из разных пакостей вытаскивала, или от финансовых ям отводила. И все равно, неприятно.

В том мире она сама, своими силами работала.

В этом — все решил за нее Многоликий.

А вдруг он обратно перерешает?

Мария понимала, что так не будет, но все равно, неприятно, когда не ты сама, своим трудом и горбом чего-то добиваешься, а тебе дают подарок. И что с тебя за него спросят?

Кто еще знает...

— Эрра Мария, это вам.

Рикардо достал из-за спины и протянул Марии букетик ее любимых цветов. Лиловых первоцветов.

Подснежники Мария почему-то не очень любила, а вот эти, фиолетовые пушистики, обожала. Сама не рвала, но всегда покупала букетики.

— Спасибо, Рикардо!

Адмирал опустил глаза.

— Мария... я хотел сказать... вы всегда можете на меня рассчитывать. Всегда.

Вскинул голову, и взгляд синих глаз сказал Марии намного больше, чем мог бы сказать сам Рикардо.

Глухо забилось сердце.

— Я замужем. И жду ребенка.

— Знаю. Я ни на что не рассчитываю, Мария. Я просто буду рядом.

И что было ответить на эти слова?

Мария и не стала отвечать. Она просто коснулась рукой щеки адмирала.

— Все будет хорошо, Рикардо. Рано или поздно...

А если в это верить, оно и правда сбывается. Только надо очень-очень верить.

* * *

Рикардо проводил ее величество до поместья Стоунов, а сам отправился к морю.

Недолго думая, кинулся оземь, перекинулся в змея, сполз в море и поплыл вперед, рассекая волны мощным хвостом.

Куда?

А, разве это важно — куда? От своих мыслей не спрячешься, не уплывешь, не заставишь себя думать о чем-то другом.

Мария...

Королева Мария...

Красивая ли она?

Рикардо не мог на это ответить. Она не красивая, она прекрасная. И она словно светится изнутри, это такое ощущение рядом с ней, словно от нее волна тепла идет. Ровного, доброжелательного, и руки к ней протянуть хочется, и погреться...

Рикардо смотрел на горизонт, а видел совсем другое. Вот Мария, смеющаяся, на ковре, обыгрывает Мелиссу в карты и легонько щелкает последней картой по носу. Девушка дуется минуту, а потом начинает весело смеяться.

Вот Анна обыгрывает Марию, и делает ей погоны из карт. И смеется уже сама Мария.

Вот Мария и Тина в четыре руки лепят печенье, а потом угощают всех. Печенье, кстати, удивительно вкусное.

Вот Анна играет на клавесине, а Мария с улыбкой смотрит на дочку. И живот гладит. Она уже любит этого ребенка. Будет любить.

Вот...

Мария, Мария, еще раз Мария...

Твое величество, моя королева... когда я успел в тебя влюбиться? Когда потерял свое сердце? Когда твоя улыбка стала для меня ярче солнечного луча?

Когда я понял, что готов отдать все, за один твой радостный взгляд?

Когда я тебя полюбил?

Море плескалось вокруг, море шутливо дергало за хвост громадного змея, а на душе у Рикардо бушевал настоящий двенадцатибалльный шторм. Может, и посильнее...

Мария...

Она королева, а он просто ее адмирал. Им никогда не быть вместе, она жена его величества Иоанна. А любить... любить он королеву не перестанет.

Никогда.

Мария...

Не моя Мария...

И от этого было удивительно больно.

* * *

Поместье Стоунов открылось внезапно.

Вот только что ничего не было — и здрасте-нате, повернула дорога и в изгибе холма лежит дом, как на ладони.

Уютный такой дом.

Рэн потер грудь.

— Кхм...

Последнее время шагренца мучил жестокий кашель.

Бертран промолчал. Он уже прекрасно усвоил шагренскую философию, и про слабость и он помнил.

Нельзя тебе проявлять слабость?

Вот и отлично, и не надо. Не проявляй. Я, когда буду с хозяевами договариваться, сам им все скажу. Мне-то можно, я не дикарь островной какой!

Выговорю я тебе и чашку горячего вина, и горсть жира — грудь растереть. Никуда ты не денешься!

Сам займусь!

Рэн покосился на друга, словно прочитав его мысли, но тоже промолчал. Все равно переспорить Бертрана ему не удавалось ни разу.

А еще...

У него было такое странное чувство, словно его впереди ждет что-то хорошее. Тянет его вперед, тянет так, что бегом бы побежал! Но пока нельзя.

Неосознанно Рэн все ускорял и ускорял шаг, но Бертран молчал.

Что-то с другом творится неладное... еще и Шагрен его, будь он неладен... Рэну придется туда возвращаться. А сможет ли он уйти с этого острова?

Захочет ли?

У Бертрана пока не было ответов.

Да и пусть их, сейчас главное здоровье другу поправить. Бертран вырос возле реки, отлично он знал, как такой, вроде бы несерьезный кашель, легко превращается в жестокую лихорадку, а потом и в кровохарканье! А все потому, что человек легко к нему отнесся!

Нет уж!

Как миленький лечиться будешь! Сам пригляжу!

* * *

Разговор привычно начал Бертран. Поклонился, как привык, улыбнулся чуточку заискивающе, но все же с достоинством. Не бродяги на постой просятся, нет! Честные путешественники, готовые честно же и отработать свой ночлег!

— Вечера доброго. Не пустите ли переночевать, а то и остановиться на пару дней? Отработаем, как скажете!

В лице лакея ничего не дрогнуло. Не его это дело — решать, кого и куда.

— Сейчас прикажу исса Шента позвать, пусть он решает.

Исс Шент долго себя ждать не заставил. Вышел на крыльцо, прищурился.

— Шагренец? Что привело вас сюда?

Бертран поклонился.

— Путники мы, исс...

А больше он ничего сказать и не успел. Шевельнулся, потеплел на груди Рэна Тори камень Многоликого, отзываясь на присутствие двуипостасного. Рэн аж охнул, так горячо стало. И сияние сквозь одежду пробиваться начало.

Но это-то полбеды, а вот что его исс Шент почувствовал...

— И с таким интересным камушком — путники? — сощурился он. — Ну, проходите в дом. Найдется, кому с вами поговорить.

Рэн закрыл ладонью камень.

— Ты...

— Проблемы, исс Шент?

Феликс тоже камешек почувствовал, даже и сильнее. Все же эрр и потомок эрров, а может, и просто летучие мыши более чувствительны. Барсук более приземленный, он своему нюху скорее поверит, чем тонким материям, а летучая мышь — существо возвышенное, все на вдохновении, на ультразвуке.

Рэн развернулся.

Камень едва не обжег его.

— И ты?!

Феликс улыбнулся. Одним краешком губ, холодно, недобро.

— Я — да. А вот кто ты и что привело тебя сюда?

Рука его гуляла по рукояти кинжала, танцевала, ласкала холодное железо, и Рэн чутьем опытного воина понял — перед ним равный соперник. Даже не так. Не просто равный, а тот, кто его превосходит в несколько раз. Равными они были, когда Феликс был человеком. Сейчас он двуипостасный, он по определению сильнее, быстрее, опаснее Рэна. В схватке он его сделает. Легко.

Это еще не учитывая помощь вот этого, второго... он тоже в стороне не останется. Наверняка

И Рэн, махнув рукой на всю дипломатию, упал на колени.

— Шагрен погибает! Мне нужен дракон!

Мужчины переглянулись.

Вот ведь незадача, дракона-то у них и не было. Ни одного.