По велению короля. 4-я книга Шпиона

— С ним можно договориться?

— Не знаю, что вам от него нужно, но он точно не законник-святоша. Денежки любит, да и от доброго вина никогда не отказывался.

— Значит, договоримся. Еще мне нужен надежный человек.

— Господин, обижаете. А я? Уже не подойду?

— Без тебя здесь справятся?

— Надолго?

"Кто бы мне это сказал, — подумал я. — Определю срок в три недели, до конца февраля".

— До праздника святого Дионисия.

— Долго-о, — вдруг как-то неуверенно протянул обычно бойкий на слова бывший лучник. Он замялся на мгновение, но потом честно и откровенно объяснил свое сомнение. — Скажу честно, службу мои парни несут как положено, но без меня могут и натворить чего неладное, особенно если долго отсутствовать буду. Каюсь, не смог я пока подобрать себе хорошую замену.

Вид у начальника замковой стражи стал виноватый. Честно говоря, я уже пожалел, что завел этот разговор. Не его дело мотаться за мной в качестве телохранителя.

"Разберусь. Не впервой, — решил я и сказал: — На нет и суда нет. Сегодня переночую, а завтра вместе поедем. Съездишь в монастырь, поговоришь с монахом.

— Как скажете, господин.

В этот момент раздался негромкий стук в дверь.

— Открой, — сказал я, продолжавшему стоять у двери, Анри.

В проеме двери показался слуга с серебряным подносом, на котором стоял два кувшина с вином и кубок. Поставив поднос на стол, слуга поклонился и спросил: — Ваша милость, разрешите сказать?

— Говори, — ответил я, наливая, тем временем, подогретое вино в кубок.

— За дверью управляющий стоит. Он спрашивает: не примите ли вы его сегодня?

— Не приму. А завтра я уеду. Так и передай.

Мне показалось, что Анри, присутствующий при этой сцене, ухмыльнулся.

— Ты чего? — повернулся я к нему, когда слуга вышел.

— Извините, ваша милость. Ламбер, дотошный мужик, и готовился к вашему приезду. Надеялся, что вы сядете с ним, и будете обстоятельно обсуждать доходы и расходы, бумаги и банковские векселя. Он в этом всем души не чает, — при этом бывший лучник даже фыркнул от избытка чувств.

— Может на обратном пути заеду, там и поговорим. Как тут у вас дела?

— Все хорошо, господин. Как мне, в свое время, объяснил Ламбер, раз хозяин деньги с поместья не выгребает все до последней монетки, обычно денег на хозяйство всегда хватает. Жан сказал, что...

— Мне не это интересно, — оборвал я его. — Вот если я сейчас пойду и поговорю с людьми, серьезные жалобы будут?

Начальник охраны подобрался, сразу стал серьезным, но при этом у него в глазах страха не было.

— Будут, господин. Как же без обид. Люди ругаются, дерутся, однажды аж до ножа дело дошло. Жену свою наш кузнец приревновал. Ничего такого, но в ребра ему хорошо натолкали. Но ничего серьезного. Никаких смертельных обид, допущенных по нашей вине, не было проявлено. Так что, если есть желание, идемте прямо сейчас.

— Хорошо. Иди.

Следующим я принял своего дворецкого, "главного шпиона", как я его про себя прозвал. Тот обстоятельно, с удовольствием, доложил мне о прегрешениях и проступках своих подчиненных, а также о том, что делалось в замке. Его доклад подтвердил, что ничего особенного в замке за это время не произошло. Ужинал я в одиночестве. Перед тем как лечь спать, сделал вывод, что в замке и землях, мне принадлежащих, не все так плохо. По крайней мере об этом говорили три сыгранные свадьбы. Две в деревнях, а одна в замке, сыгранные в прошлом году.

На следующее утро, несмотря на холод и свои дела, все население замка высыпало во двор, чтобы меня проводить, а вернее сказать, посмотреть на странного хозяина, который редко бывает в замке, юбки бабам не задирает и пока никого не приказал пороть. И вот сейчас, не успел приехать, как сразу уезжает. Люди молча смотрели, как я вскакиваю в седло, обсуждать, понятное дело, они меня потом будут, когда я за воротами окажусь, но уже сейчас по глазам было видно, что побаиваются они меня из-за необычного, странного на их взгляд, поведения.

Когда мы выехали за ворота, ветра не было, но на середине дороги погода окончательно испортилась. Поднялся ветер, бросая нам в лицо хлопья мокрого снега. Несмотря на непогоду, обогнали два, медленно ползущих, купеческих каравана. На одном из перекрестков мы расстались. Я направился в Провен, а Анри свернул в сторону монастыря.

Бывший лучник вернулся, когда колокола били к вечерне. От него здорово разило вином.

— Привез?

— Не просто привез, ваша милость, а с благословлением, — дурашливо рассмеялся Анри, хорошо подогретый вином.

— Ты где так набрался? В монастыре?

— Брат келарь, добрая душа, присоединился к нашей душе...спасительной беседе, — уже начавшим заплетаться языком пояснил бывший лучник.

— А чтобы ваши молитвы дошли до бога быстрее, принес с собой пару кувшинов вина, — усмехнулся я. — Давай то, что привез, а сам иди, проспись. Завтра утром поговорим.

Он положил на стул сумку, затем чуть покачиваясь, развернулся и вышел из моей комнаты. Я достал рясу, примерил к себе.

"Балахон есть балахон, — решил я, глядя на глядя на полную бесформенность монашеской одежды, лежавшей передо мной, после чего достал бумагу и внимательно ее изучил. — Вроде все правильно, как заказывал, да и печать на месте".

На следующий день был куплен мул, соответствующий статусу сборщика милостыни и выстрижена тонзура. Анри забрал лошадь, большую часть оружия и направился в поместье, а я, на следующее утро, поехал в направлении замка сестры графа де Ла Валь, примкнув к торговому каравану. Через двое суток я уже был на месте. Замок был старый. Очень старый. Это было видно по его воинственному виду, такие строили, как крепкое убежище от любого врага. Ров, подвесной мост и бдительная охрана. Несмотря на то, что оба стражника на воротах были уже в возрасте, бдительности они не потеряли. Остановив меня, принялись расспрашивать, а стоило им узнать, что я сборщик милостыни, то собрались гнать меня взашей, даже несмотря на мою короткую проповедь о грехе гордыни и что они обязательно попадут в ад, если откажут в помощи ближнему. Несмотря на холодную погоду, к воротам, тем временем, подошла группка детей и несколько человек из слуг и замковой дворни, которые стали с удовольствием наблюдать за спектаклем. Наш спор прекратил пришедший слуга, который предложил мне пройти в замок, несмотря на недовольство стражи. Он сразу отвел меня в столовую для прислуги, а моего мула пристроил на конюшню, после чего меня, сытого и отогревшегося, повели на господскую половину. Здесь меня представили довольно приятной женщине, лет тридцати пяти, которую я определил, как компаньонку хозяйки замка, исходя из данных, полученных на проживающих в замке людей. Сразу выяснилась причина, по которой меня приняли в замке: занемог старичок — священник. Когда до владелицы замка дошла весть, что у ворот замка болтается монах с длинным языком, графиня подумала, что, может, именно он прочтет для людей, завтра, воскресную проповедь. Женщина, судя по ее глазам, сначала оценила меня как мужчину, потом стала спрашивать. Я рассказал ей, кто я, потом подал бумагу, которую внимательно изучил подошедший чуть позже мужчина, который, как узнал позже, являлся секретарем графини. Подтвердив ее подлинность, он стал внимательно слушать, не влезая в наш разговор.

— Значит, вы, брат Себастьян, собираете милостыню для своего монастыря? — спросила меня женщина, хотя до этого несколько минут изучала мой документ, где черным по белому были записаны мои обязанности.

— Да, милостивая госпожа. Езжу по разным местам и пытаюсь достучаться до людских душ, неся им слово божье. Стараюсь, насколько у меня хватает сил, но при этом не теряю надежды, что придет день, когда люди окончательно отринут греховные мысли и всем сердцем возлюбят господа нашего. Учу их помощи и любви к ближнему, объясняя им один из постулатов нашей матери-церкви: рука дающего да не оскудеет. Люди они ведь разные...

Еще несколько минут я разглагольствовал на тему любви к богу, пока меня не остановила вопросом женщина:

— Брат Себастьян, вы не могли завтра прочесть воскресную проповедь?

— Проповедь? — удивился я. — А где ваш священник?

— Отец Бенедикт заболел, поэтому не может завтра исполнять свои обязанности.

— Я всегда готов нести слово божье людям, но мне необходимо будет с ним поговорить. Это возможно?

— Я отправлю с вами служанку. Ее зовут Жаннет. Она проведет вас к священнику, а потом покажет вашу комнату.

С этими словами женщина, взяв со стола серебряный колокольчик, позвонила. На мелодичный звон дверь открылась и на пороге показалась еще одна, средних лет, женщина. Круглолицая, щечки-ямочки, улыбчивая и судя по ее веселому взгляду, брошенному на меня, довольно жизнерадостная особа.

— Что прикажете, госпожа?

— Проводи монаха к отцу Бенедикту, но при этом обязательно удостоверься, что тот не спит. Если нет, и он примет его, то после их беседы, проводи брата Себастьяна на гостевую половину. Комнату ему сама выберешь, — объяснила она служанке, что ей нужно сделать.

— Слушаюсь, госпожа.

В спальне священника стоял тяжелый, спертый воздух, так бывает, когда окна закрыты, а в комнате долго лежит больной, да еще старик. На большой кровати, под балдахином лежал худой, небольшого роста, старичок. Редкие седые волосы, рассыпанные на подушке, лицо, изрезанное морщинами, а вот глаза у него были, живые и любопытные, как у ребенка. Он явно обрадовался гостям.

— Да пребудет с вами господь, отец Бенедикт, — поздоровался я с ним, потом коротко изложил ситуацию.

— Значит, брат Себастьян, — теперь он смотрел на меня испытующе. — Молодой, красивый, вдали от монастырских стен, погруженный в мирскую суету. Женщины, вино, золото. Знаю, знаю, ты исповедуешься, затем замаливаешь грехи. Вот только как справиться со всеми соблазнами, которые нас окружают?

— Вас тоже, отче, мучает этот вопрос? — при этом я сделал вид, что у меня чисто случайно вырвался этот вопрос.

Священник слабо улыбнулся.

— Мучал когда-то. Причем очень сильно, вот только ответа господь мне так и не подсказал. Потом пришло время раздумий, и я попытался сам... — дальше речь отца Бенедикта полилась рекой, видно он давно хотел поговорить на тему соблазна и греха. Я сделал вид, что заслушался, а чтобы показать свой интерес, вставлял междометия. Даже не знаю сколько времени прошло, как раздался стук в дверь, прервавший пламенную речь борца с грехами, а спустя несколько секунд в проеме открывшейся двери появилось полное лицо служанки.

— Отец Бенедикт, прошу прощения, но госпожа хочет видеть нового монаха.

— Приходите вечером брат Себастьян и мы поговорим с вами на тему воскресной проповеди.

— Обязательно приду.

ГЛАВА 4

Знакомство с хозяйкой замка и ее дочерью прошло довольно интересно и познавательно, как для них, так и для меня. Будущая жена виконта была молода, свежа и по-детски непосредственна. Я не стал показывать себя святошей, а вместо этого, совсем по-светски, рассыпался в комплементах дамам, после чего занял их галантным разговором. Описывал места, где я бывал, рассказывал о людях, с которыми мне приходилось встречаться, перемежая свои путешествия смешными случаями и страшными историями. Рассказал о слуге дьявола из Буржа, при этом не удержался и соврал, что лично сам видел Сатану, стоящего за его спиной.

— Я бы, наверно, умерла от страха увидев его красные светящиеся глаза, — с придыханием, негромко сказала девушка, стоило мне закончить свой рассказ.

Графиня обошлась без комментариев, вместо этого она произнесла короткую молитву и перекрестилась.

— Ради бога, простите меня, — повинился я. — Мне совсем не хотелось пугать благочестивых дам. Я больше не буду...

— Нет! Нет, продолжайте, брат Себастьян, — перебила меня графиня. Ее глаза блестели, грудь вздымалась, но при этом было видно, что острое ощущение страха ее почти физически возбуждало. — Нам было страшно, но мы должны знать о злокозненных происках нечистого, чтобы суметь им противостоять.

"Интересно, как бы ты себя повела дамочка, расскажи я вам дурацкую страшилку про черную руку?".

— Полностью согласен с вами, госпожа. Дьявол довольно искусен в разных хитростях. Вы слышали о дьявольской серебряной монете?

— Это очень страшная история? — сразу поинтересовалась дочь графини, намного более впечатлительная, чем ее мать.

— Совсем нет, — успокоил я девушку. — Просто хочу показать, насколько дьявол хитер и коварен. Эта монета появляется в полнолуние, сразу после дождя и обязательно рядом с каким-нибудь кладбищем. Если посмотреть в такую лужу, то на дне будут видны сверкающие серебряные монеты. Они получаются из лунного света и черного колдовства. Не вздумайте сунуть в воду руку и взять их. Это дьявольское наваждение сможет оставаться монетой только у вас в руках, но стоит ей расплатиться, как коснувшись пальцев торговца, сразу превратится в воду. Люди, увидев подобное, сразу объявят вас слугой дьявола, а потом сожгут живьем на костре.

Вечером, перед тем как отойти ко сну, я проанализировал как свое поведение, так и его обитателей, после чего решил, что пришелся ко двору. Священник, когда я его навестил вечером, передал мне библию и листок с пометками на тему: семь смертных грехов. Утром, рано встав, еще раз прошелся по проповеди и решил, что все должно неплохо прозвучать. Пройдя сквозь толпу народа, я забрался на навесную галерею — амвон замковой часовни, положил перед собой библию с пометками и стал ждать хозяйку замка. Собравшийся народ, а особенно женщины, стал негромко обсуждать нового, молодого и красивого, священника, но стоило появиться и сесть на свои места графине со свитой, как наступила тишина.

Считаю, что с этим делом я успешно справился, тем более что в свою речь я вплетал простонародные выражения, чем заслужил благодарность простых людей. Особым красноречием я не блистал, но при этом сумел привлечь внимание людей, тем более что заранее наметил отдельные места и эмоционально выделил их в своей речи. Симпатичная внешность молодого монаха и яркая, а главное, понятная для простого человека, проповедь, принесли мне уважение всего населения замка. Правда, потом графиня укорила меня за то, что я использовал в своей возвышенной и поучительной речи простонародные выражения, но это было сказано мягко и как бы вскользь. Судя по некоторым намекам, я явно заинтересовал хозяйку замка, причем как мужчина.

— Брат Себастьян, я бы хотела, чтобы вы меня исповедовали сегодня, после ужина. Хочу лечь спать без тяжести грехов на душе.

"Ишь как у тебя глазки блестят, сестра. И грехи мы, конечно, замаливать будем в постели. Грешить и замаливать. Я не против. Женщина ты, конечно, приятная, вот только как на это дело твой брат посмотрит? Нет, портить с графом отношения мне не с руки. Уж извини, подруга".

— Простите меня, госпожа, что я не сразу передал вам это письмо. Все ждал момента, когда мы остаемся наедине. Прошу вас, возьмите.

Мои слова "останемся наедине" ей явно понравились, но стоило графине взять письмо и рассмотреть печать, как ее настроение резко поменялось. Сломав печать, она быстро пробежала глазами письмо, после чего бросила на меня гневный взгляд оскорбленной до самой глубины души женщины.