Не всякого на такой тянет. Надо быть жутким извращенцем, чтобы любить то, что запрещено ЗДЕСЬ, а эти девочки на извращенок не похожи.
Когда компания отчаялась, кто-то из них вдруг придумал 'Лотерею'. Суть игры в том, что одна из них, именуемая 'хозяйкой', загадывает человека. Это может быть кто угодно: бомж, мусорщик, пьяный грузчик из супермаркета, слесарь канализационных систем — главное, чтобы он был по тем или иным причинам не уважаем в обществе (разумеется, ИХ обществе). Те, кого не любят и презирают богатые, не считая за людей; грязное быдло, долженствующее делать не очень чистую работу, или просто асоциальные субъекты. Такого человека 'хозяйка' записывает на листе бумаги, добавляет к нему пустых листков по количеству играющих, тщательно все листки перемешивает, а затем дает тянуть жребий.
Та, которая лотерею 'выиграет', вытянув бумажку с надписью, обязана охмурить этого человека и переспать с ним. Обязательно переспать, в этом и смысл!
'Ну и что тут такого?' — скажут некоторые. 'Подумаешь, секс с сантехником!' Согласен, это для нас, жителей трущоб, сантехники — люди. А для них — то же, что для нас — немытые неделями бомжи. (Кстати, бомжа тоже в лотерею загадывали, если слухи не врут. Правда, кто его вытянул, у девочек хватило ума не растрепать. К сожалению)
Теперь я. 'Лотереец'. Неудачник. Да, я трахну эту секси, но стану при этом посмешищем — вон, сколько народу уже в курсе. Собрались, ждут, следят за развитием событий... Сволочи!
Наверное, многие парни захотят оказаться на моем месте. Подумаешь, что значит сплетня в обществе богатеньких, если можно будет всю ночь жарить саму 'мисс-школа'?
Да только они не на моем месте! А эту длиноногую дрянь я никогда не прощу.
Я почувствовал, как дыхание участилось, зрачки расширились, а кулаки сжались, и призвал всё оставшееся хладнокровие, чтобы не сорваться. Не сейчас! Не здесь! Позже, обязательно выпущу адреналин, вымещу злобу на тренажёрах. А пока надо улыбаться. Улыбаться, чего бы это ни стоило!
К тому же, если 'билетик' вытянула Долорес, это значит, что не она меня загадала. Вытянула и загадала — совсем разные вещи. 'Так что остынь! Остынь, парнишка! Ударь по ним так, чтобы эти шалашовки больше никогда не думали унижать тебя! Унизь их сам!' — Помог мне бестелесный собеседник.
— Знаешь, Эмма, — перебил я наивные разглагольствования шпалы. — Я так подумал и решил... Я не пойду с тобой к Родригесам.
— Почему? — удивленно вытянулось её личико. Ещё бы, мой отказ не означает, что 'лотерея' отыграна; это всего лишь значит, что у неё не вышло с первой попытки. Но охомутать меня она обязана, хоть через месяц, хоть через год. Это правило игры. А девочки будут внимательно следить за развитием событий и издеваться. Мой отказ — лишний геморрой для неё, не привыкшей к строптивости самцов при виде её чар.
Я внимательно оглядел присутствующих. Разговоры в небольшой рекреации практически полностью стихли. Лишь несколько парней с младшего курса в дальнем конце, под банановой пальмой, обсуждали подготовку к какому-то сложному тесту, да обнималась на лавочке напротив парочка влюбленных. Итак, зрительный зал из тех, кто 'в теме' и сочувствующих в сборе, пора и мне поиграть на него.
Глубоко вздохнув, как бы собираясь с мыслями, я начал повествование, мысленно повторяя про себя завет дона Алехандро: 'Умение. Везение. Наглость. Умение. Везение. Наглость' Концентрация и так на пределе
— Понимаешь, Эмма, вот ты сейчас учишься на предпоследнем курсе. Пройдет два года, останется за плечами выпускной, и кем ты станешь?
Есть, кончики пальцев задрожали. Это всегда так — когда я пытаюсь быть убедительным, они дрожат. И я бываю ОЧЕНЬ убедительным! К сожалению, далеко не всегда это мне помогает.
'Зал' затаил дыхание от преамбулы. Почувствовали, что я что-то задумал. Не буду томить:
— Ты станешь одной из самых завидных невест, с очень высокими акциями. — Эмма, на минуту смутившаяся началом, облегченно кивнула. Детка, рано! — Вокруг тебя будут виться прекрасные принцы, один другого влиятельнее и краше... Сама пойдешь работать куда-нибудь в модели, станешь известной, будешь зарабатывать кучу денег. Молодая, красивая. Перспективная.
Удачно выйдешь замуж за крупного бизнесмена, родишь двух-трех детей... — Она кивала и кивала, видно, так себе дальнейшую жизнь и представляла. Мои же ладони подрагивали всё сильнее, а из груди рвалась буря, охватывая меня всего, заставляя глаза гореть. Нет, они не горели в смысле сияли, но я чувствовал то, что называю 'волной'. Лишь бы не переиграть и не сорваться — и такое бывало.
— Но потом тебе стукнет тридцать, и вся твоя красота уйдёт, — огорошил я, перейдя ко второй фазе, к негативу. — Часть её заберут дети, часть — возраст, но в модельном бизнесе ты окажешься ненужной.
Долорес удивленно вскинула голову. Я говорил не по шаблону, и возразить мне, заткнуть меня, как бы нечем.
— Хватки, чтобы открыть собственное дело, у тебя нет, тут уж извини, как есть... — я пожал плечами, продолжая. — А твоего отца в это время тихо 'уйдут' на заслуженный отдых. Его место хлебное, а такие в цене. Всегда есть люди помоложе и покруче, и возраст — хороший аргумент для ухода. И он мигом потеряет большую часть своего авторитета, друзей и влияния. То есть, в случае чего, он ничем не сможет помочь тебе в этой жизни...
Ладони дрожали. Голос... Не знаю, может быть и голос. Смугляночка хотела возразить, но так и осталась с раскрытым ртом. Она хотела перебить, заткнуть меня, ведь как можно слушать такие рассуждения из уст какого-то русского придурка? Но я 'держал' её. 'Волна', пожар в моих глазах и голосе. Они появляются редко, и только когда я очень-очень разозлюсь, не по прихоти и глупому желанию.
Зал тоже внимательно слушал. Он жаждал крови, жаждал конца истории, ради этого здесь и собрался. Ещё несколько фраз, и она не сможет меня заткнуть, не выставив себя дурой, даже если переборет 'волну'.
— Твой муж тем временем найдет себе нескольких молоденьких любовниц, — продолжал я повествование. — Зачем ему старая некрасивая жена, когда вокруг полно восемнадцатилетних смазливых курочек, только и мечтающих прыгнуть ему в постель? А ты останешься с ним ради детей, ради будущего. И своего, и их. Тебе будет плевать на мужа и семью, но в один миг вдруг окажется, что идти от него тебе особо некуда...
От зала повеяло волной удовлетворения. Которое усугублялось молчанием Эммы — если бы она просто кричала, это не сказалось бы столь плачевно. Но у неё банально не хватало мозгов понять, что надо делать, как бороть мой голос, а интуиция сплоховала.
Но это ещё не конец, девочки и мальчики. Я 'сплагиатил' у дона Алехандро театральный эффект, паузу, чтобы усилить действие своих слов. Получилось, замолчали даже парни под пальмой, не понимая, откуда вокруг такая тишина.
— Ты будешь сидеть дома, одна, страшная и никому не нужная, растить детей и тихо плакать в подушку, глядя на фортели цветущего жизнерадостного муженька, кляня жестокую судьбу, — бил я. — Твоё время уйдёт, и осознание этого станет самым страшным ударом за всю жизнь. Время, когда ты была звездой и всё могла, останется в прошлом...
Долорес снова попыталась что-то ответить, но 'волна' не давала. Я же, словно пресекая возражения, останавливающем жесте поднял руку, вкладывая в голос как можно больше напора и оптимизма.
— Но не всё так плохо, Эмма! В один прекрасный день всё изменится! Вся твоя жизнь обретет смысл, появится надежда на лучшее!..
Зал затаил дыхание. И я ударил.
— В этот день у тебя появится любовник.
Со всех сторон раздалось ржание. Злое, ироничное. Вот тебе и звезда, вот тебе и поклонники. Как легко в стаде попасть из вожаков под копыта. Эмма попала, а ведь я ещё не закончил!
— Он будет утешать тебя, жалеть, говорить ласковые слова, — развивал я наступление. — Ты будешь считать, что любишь его, всячески ублажать, лелеять, хотя нужен он будет лишь чтобы сбежать от одиночества.... Самого же его будут интересовать только деньги. Деньги твоего мужа. И когда он, наконец, получив желаемое, исчезнет из твоей жизни, ты сначала поплачешь, привычно попеняешь судьбе, а потом поймешь, что это выход. Спасение от одиночества...
...И заведешь целую кучу любовников!!!
Последнюю фразу я буквально выкрикнул, раскинув руки в стороны, акцентируя как можно больше внимания именно на ней. Снова раздались смешки, но уже жидкие. Лица зрителей вытянулись в предвкушении развязки, никто не понимал, к чему я клоню, но что апофеоз близко, осознали все. Соль повествования в том, что это — совершенно реальный сценарий, это придало изюминку, 'купило' зрителей. А Эмма... Теперь она не может возразить, даже если захочет, безо всякой волны — которая, надо сказать, незаметно для меня спала, вместе с нашедшей выход излишней злостью.
— Муж будет смотреть на это сквозь пальцы, пока его авторитету ничего угрожает, — додавливал я. — Ему будет плевать на тебя лично, развлекайся, дорогая, только не мешай. Не зарывайся со связями, не подставляй, и всё твоё. Но ты вроде не дура, чтобы рисковать положением ради забавы? Так всё покатится по гладкой дорожке, и в один день ты превратишься... — Апофеоз. Я снова сделал паузу, дав зрителям его прочувствовать. — ...В обычную дешевую шлюху, которая сама платит, лишь бы ее пожалели и трахнули.
Гробовое молчание. Такого зрители не ожидали. Классовое родство как-никак.
Но я не из вашего общества, ребята. Мне на вас всех начхать.
Эмма сидела, раскрыв рот от растерянности. И судя по всему, выйдет из облома не скоро. Ничего сверхъестественного, никакой 'волны' — банальная психология.
— Ты превратишься в шлюху, в ничтожество, — улыбнулся я и зашёл на завершающий круг. — А я... — Набрать в легкие воздуха... Качнуть головой, и... — Наглость — так наглость, выдать на одном порыве:
— ...А я как раз в это время взойду на престол. Стану императором.
Тишина. Долгая, продолжительная. Челюсти отвисли у всех — такого поворота никто не мог даже измыслить. В царящей логичности моих доводов (а я обрисовал вполне реальную судьбу) эти слова прозвучали настолько твердо и уверенно, а мое лицо оставалось таким убийственно серьезным, что скривить губы в милой ироничной улыбке не получилось ни у кого. Слишком по-взрослому всё прозвучало.
...Да-да, вы правы, 'волна' подействовала не только на Эмму — весь зал хоть немного, но 'облучился' ею. Но никому об этом не говорите, хорошо? Ну, что, девочки-гламурочки, как-нибудь сразимся еще? — победно ухмыльнулся мой верный товарищ.
Я довольно улыбнулся, придвинулся к брюнетке, взял в руки её ладонь, и сочувствующе поглаживая, прошептал:
— Эммануэль, пойми меня правильно. Ты хорошая девушка. Красивая, умная. Но я не хочу, чтобы в тот момент меня, начинающего монарха... Чтобы мое доброе имя дискредитировала какая-то шлюха, заявляя, что, дескать, десять — пятнадцать — двадцать лет назад именно она была моей девушкой и ходила со мной на бал к будущим магнатам Родригесам.
Всё, финал. Занавес.
Ну, кошелки, я покажу вам лотерею! Жаль, конечно, что не Эмма, испуганно выдернувшая руку и шарахнувшаяся от меня, как от прокаженного, вписала мое имя, что 'хозяйка' партии останется в стороне. Но Долорес свое заслужила честно — мне ее нисколечки не жаль. А остальные пусть имеют в виду на будущее.
Император? Да, меня будут теперь обзывать так, подкалывать, смеяться. Подшучивать. Но это будет добрая шутка, совершенно не сравнимая с фразой 'лотерейный неудачник'.
Тут прозвенел долгожданный предзвонок, это который звенит за две минуты до занятия, и вся массовка встрепенулась, вспомнив, что перемена подошла к концу, пора двигать дальше. Сама шпала в прострации побрела к таким же опешившим подругам, лишь шепча под нос в мой адрес нечто матерное. Один-ноль.
Я обернулся за рюкзаком и тут столкнулся взглядом с НЕЮ.
Эта девушка тоже бесплатница, кажется, ее зовут Николь. Она с нами только с этого года, новенькая. С первого дня нравится мне безумно, но я отчего-то стесняюсь подойти и познакомиться. Дурень, конечно, но... Стесняюсь, и всё тут!
Объект моего стеснения стояла с противоположной стороны фонтана. Когда я обернулся, она подняла мне вверх большой палец и поддерживающее улыбнулась. Я пожал плечами и улыбнулся в ответ. Она подхватила сумочку, бросила восхищенный взгляд, развернулась и быстро зашагала к противоположному от меня выходу. Я, в состоянии ступора, закинул лямку сумки на плечо и развернулся к своему.
Вокруг кипел народ, разбредаясь по аудиториям, обсуждая и разнося информацию, словно вирус, по всей школе. Главной темой ближайшей пары дней, конечно, станет то, что только что произошло. 'Опускание' королевы школы. На какое-то время я стану героем, да и 'император' — не самое неприятное прозвище.
Может, действительно, не всё так плохо в жизни? И можно найти свою дорогу даже в тесноте и диктате сильных мира сего? Ведь и на них, на каждого, можно найти управу. Пускай на каждого свою, да и искать задолбёшься, но можно же!
Пожалуй, жизнь — не такая уж плохая штука...
Глава 2. Моё императорское величество
Я зашел последним, но математик, как обычно, опаздывал. Прийти на пять минут позже для него норма, он мог себе это позволить.
Юркнув за свой терминал, я завихрил панель и достал капсулу, расслабляясь и настраиваясь на занятие. Вдруг, прямо посреди панели проявилась огромная, видная всей аудитории надпись:'Hijo de puta' (6)
Рука в 'перчатке' машинально дернулась, зло, с остервенением стирая её. Поздно — вокруг раздалось дружное довольное ржание.
Новая волна ярости, гораздо более сильная, чем в оранжерее, охватила меня с ног до головы. Дыхание сбилось, руки мелко задрожали. Уроды, ненавижу!..
Смеялись в группе почти все. Большая часть не зло, но с презрением, которое не считали нужным скрывать. На их глазах разыгралась шутка, унизили неудачника, а это весело. Они ничего не имели против меня лично, но кто я такой, чтобы сопереживать, или не дайте высшие силы, за меня заступаться?
Но несколько человек смотрели с неприкрытой враждебностью, с ненавистью, получая от произошедшего эстетическое удовольствие. Я знал их всех; для того, чтобы понять, кто это, не надо оборачиваться — давно известные и проверенные в боях товарищи. Проверенные в боях со мной, разумеется. Прихвостни Толстого.
Сам Толстый скалился больше всех, в то же время напуская на себя вид святой невинности. Ну да, он не сам это сделал. Но надпись появилась с его подачи.
Толстый, он же Бенито Кампос, грузный накачанный лось, на голову выше меня, ходячая гора мышц. Сын самого Виктора Кампоса, криминального авторитета, грозы преступного мира города и планеты. В реальной жизни он, конечно, самый обычный предприниматель, не богатый, даже до уровня большинства присутствующих фамилий ему ой как далеко. Это официально. На практике же — некоронованный король, один из четырёх хефе, которым на Венере подчиняется вся 'подземка', весь преступный мир.
Наша школа, как я говорил, элитная, но эта элитность промежуточная, поскольку все, учащиеся здесь (кроме титуляров, те — вообще плебеи), представляют собой среднее сословие. Истинная элита общества, планетарные магнаты, аристократия — это замкнутый круг нескольких десятков семей, реально контролирующих ВСЮ экономику Венеры и колоний. Контролирующих давно, с самой войны за Независимость, и ряды их неизменны. Кто-то становится богаче, кто-то беднеет и теряет влияние, но всё это происходит внутри сословия. Они ведают вопросами войны и мира, развития, глобальных проектов. Их предприятия дают стране девяносто с хвостиком процентов налогов и сборов. От этих людей зависит, как будут жить в дальнейшем остальные сто миллионов жителей планеты и сорок — за её пределами. Поэтому термин 'элита' — всего лишь дань сравнения с остальным миром, миром нищеты и трущоб.
