В лабиринтах темного мира. Книга 2

— Нам много не надо, — сказал инглиз. — Вы должны понимать, что мы не имеем никаких агрессивных намерений в отношении вашей страны. Присутствие наших войск во время большой войны было вызвано только тем, что Германия хотела использовать вас в качестве плацдарма для нападения на СССР. Но опасность прошла, и мы вернулись домой. Сейчас в вашей стране остались инглизы, а скоро их сменят американцы. Они принесут демократию и голых женщин, а ваши муллы будут тайком и по ночам пробираться в мечети, чтобы тайно провести службу. Америка наш злейший враг, а в борьбе с врагом нужны хорошие друзья.

— Мне нужно все это обдумать, — сказал старший лейтенант, — давайте встретимся завтра, и я дам вам исчерпывающий ответ.

На том и порешили.

Утром примчался инглиз.

— Старший лейтенант застрелился, — сообщил он мне, — собирайся, поедешь домой. Я постараюсь подвезти тебя ближе к границе. Если что-то случится, беги один и старайся идти к границе ночью. Там тебя уже ждут.

Инглиз достал из кармана блестящий никелированный контейнер, очень похожий на "кремлевскую таблетку" на тоненькой леске. Петельку на леске инглиз надел мне на зуб и заставил проглотить "таблетку" с глубоким вдохом и глотком теплой воды. Не с первой попытки, но все-таки контейнер проскочил внутрь моего организма и дернул за леску, показывая, что он остановился.

— Смотри, Котек, — сказал инглиз, — там очень важные данные, которые не должны попасть в чужие руки. Если убежать не удастся, вытяни контейнер и спрячь в грязи и никому не говори, что у тебя что-то было. Возьми свою "береттку", может, где-то и поможет. Пойдешь в обход города Лютфабада. На окраине города огороды, а конец огородов — это граница. Будешь ориентироваться на наблюдательные вышки. Ляжешь на землю и увидишь их на фоне неба. Вышки только на советской территории. Второй ориентир — железная дорога. Она на советской территории и в полукилометре от границы. Когда тебя приведут к офицеру, скажи ему, чтобы он сообщил в штаб слово "Шираз".

В сорока километрах от границы инглиз остановился, дал мне кусок хлеба, воду в бутылке из тыквы и показал пальцем направление движения.

— Старайся никому не попадаться на глаза, — сказал он, — все эти глаза работают на шахскую службу безопасности. Постарайся добраться до наших, сынок, — он хлопнул дверцей машины и покатил назад, отчаянно пыля иранской пылью.

Вам никогда не доводилось остаться где-нибудь в чистом поле на чужбине с куском хлеба и бутылочкой воды под азиатским солнцем, сжигающим все, что встречается у него на виду? А представьте себе то же самое. И представьте, что вам еще нет и семи лет, а у вас в кармане дамский пистолет и вы выполняете секретное и ответственное задание. Я не знаю, каким местом думали наши руководители, и было ли во всем этом нечто неестественное, но мы все были сталинскими орлятами, готовыми с пулеметом в руках встретить страшного врага и защитить свою родину, потому что взрослые были перебиты Сталиным, а самые инициативные посажены в тюрьмы.

Через несколько километров пути я увидел в стороне от дороги чью-то могилку с небольшим мазаром наверху. Большие мазары ставят шейхам и вообще святым, чтобы путники могли совершить и вознести хвалу Аллаху, а маленькие мазары посещаются только в дни праздников и теми, кому в данный момент не совсем хорошо на этой бренной земле.

Я спрятался в этот мазар, защитив себя от солнца и получив хороший отдых. Главное — хорошенько поспать в тени и под дуновение легкого ветерка до наступления темноты, потому что путь предстоит неблизкий.

Детский организм засыпает быстро, но я еще применил способ аутогенной тренировки, представив себе море, которое я никогда не видел, но по рассказам это было огромное поле воды, которое переливается на солнце, а морской ветер — бриз — очень полезен для организма и вылечивает болезни.

Я закрыл глаза и увидел красные пятнышки, которые стали превращаться в одно большое черное пятно. Я стал падать, но был подхвачен своими телохранителями.

— Врача к господину маршалу, — закричал церемониймейстер.

Этот крик был сигналом, по которому охрана закрыла все двери и встала с копьями и с луками, чтобы никто не мог безнаказанно покинуть помещение, где проходили торжества. После этого все присутствующие встали на колени и стали читать молитвы о моем выздоровлении, потому что каждый из них мог быть отравителем. Вернее, не сам бы он отравил меня, а его доверенные люди, которые работали на кухне и были в прислуге. Достаточно отравить чай в одной чашке, сладости или набросать яд в сахарную пудру, в которой вываливается вареное сало, придавая ему не свойственный жиру вкус. Еще легче добавить яд в карамелизированные яблоки, нанизанные на тонкую бамбуковую палочку по типу восточного кебаба.

— Командующий Сэ, — доложил начальник охраны, — прибыл Вэй ишэн (врач).

Я кивнул головой, как бы говоря, что согласен с кандидатурой врача.

Врач Вэй с поклоном принялся колдовать надо мной, щупая мои руки, заглядывая в глаза, нажимая пальцами на какие-то точки, а затем при помощи треугольного ножа он отворил кровь на моей левой руке. Я с интересом смотрел на все эти манипуляции.

Врач Вэй капнул капельку моей крови на тонкую пластинку из стекла, которое было очень редким в то время, и размазал ее при помощи деревянной лопатки. Затем он внимательно посмотрел на кровь на просвет, еще более внимательно посмотрел через линзу из горного хрусталя и присел рядом с моей постелью:

— Командующий Сэ, вы очень утомились. Вам нужен отдых, прогулки по свежему воздуху, хорошее вино перед едой и будет лучше, если вы полюбите красавицу, которая потом может стать вам прекрасной женой. Если вы не собираетесь в ближайшее время создавать семью, то любовные игры будут иметь самое эффективное целительное воздействие.

Получив положенное вознаграждение, врач откланялся, а охрана отошла от дверей и окон дворца. Но больше всех радовались гости, которым удалось избежать процедур по поиску злоумышленников. Не получилось в этот раз, получится в другой.

Врачебный диагноз тайной не стал. И каждый день мне представляли знаменитых красавиц, на которых должен упасть мой начальствующий глаз, а родственники девушки должны получить определенные преференции по сравнению с другими княжествами, и по-другому быть не могло, иначе бы нарушилось система противовесов в империи. Все там висело на взятках, кумовстве и фаворитизме. Вышиби одно звено, и сразу начнутся всякие революции и перестройки. А звено вышибить может только тот, кто эти звенья сам и создавал. Получается, что разрушением системы правитель сам вышибает из-под себя табуретку, на которой он твердо стоял.

На седьмой день ко мне привели красавицу Мэй Ли (Прекрасная слива). Она играла на древнейшем музыкальном инструменте — гуслях под названием сэ. Гусли во всем мире очень просты, а в Китае они были самыми первыми. Мудрые китайцы брали обыкновенную прямоугольную доску и на нее натягивали пять шелковых струн. Когда мастерство музыкантов выросло вместе с величием Китая, число струн увеличилось до семи. Сначала сэ стоял прямо на полу, а музыкант играл, стоя на коленях, но потом, по моей инициативе, для сэ сделали ножки, и музыкант играл, лишь склонив голову перед повелителем.

Мэй Ли играла о чем-то далеком, красивом и тревожном и сила ее музыки притягивала меня к ней. Она единственная, кто остановил мою хандру и побудил к дальнейшей активной деятельности. Я начал объезды покоренных княжеств, на ходу исправляя все то, что не соответствует интересам нашей империи. Я вершил суд над подданными князей, показывая, что самой высокой властью является власть императора.

Окруженный всеобщим вниманием и раболепием, красотой женщины и завораживающей музыкой, я потерял бдительность и выпустил бразды управления собственной безопасностью. Я не обращал внимания на то, что начальник моей охраны носил перстни с большими драгоценными камнями, а его доспехи стали позолоченными и что число наложниц в его гареме выросло до двадцати семи. Он был с потрохами перекуплен князьями Яо и Ци, замышлявшими создать новую империю из завоеванных княжеств.

Когда человек начинает думать, что он мудрее всех мудрецов, это означает, что ум его ослаб настолько, что он становится похожим на пятилетнего ребенка, который считает, что весь мир — это его нянька и несколько слуг, помогающих ему кататься на деревянном коне.

Я сидел и слушал музыку Мэй Ли, прикрыв от удовольствия глаза, как вдруг в музыке я услышал топот множества копыт, а вбежавший в покои начальник охраны попытался меня убить. Зато красавица Мэй Ли куда-то незаметно исчезла.

Мои воинские навыки дремали, но не спали. Я дал отпор бывшему первому телохранителю и под охраной трех верных слуг выбрался из замка, уже окруженного мятежниками.

Я мчался к своему войску, которое томилось в бездействии на границе.

— Ничего, мои верные воины, — думал я, — скоро ваше ожидание закончится, вы наполните ваши карманы золотом и драгоценными камнями, а ваши мечи допьяна напьются вероломной крови.

Первую ночь мы ночевали в стороне от дороги. Я спал, тревожно прислушиваясь к ночным шумам, в готовности вскочить и обнажить свой меч. Вышедший из лесной чащи лев неслышно подошел ко мне, обдал своим горячим дыханием и лизнул шершавым языком по лицу.

Я открыл глаза и увидел над собой огромную морду, которая могла принадлежать любому дикому животному, но вот глаза, ласковые и преданные, выдавали в ней собаку. Это был среднеазиатский алабай. Огромная собака, которая охраняет хозяина и пасет вместе с ним скот, отрабатывая получаемую от хозяина еду.

Я протянул руку и погладил собаку по морде. Она была примерно моего роста и весила ничуть не меньше, чем я. Я не представлял для нее никакой опасности, и она относилась ко мне как к человеческому детенышу.

Снаружи раздался свист, и собака исчезла также внезапно, как и появилась.

Я выглянул из мазара и увидел чабана с мальчишкой, которые гнали небольшую отару, голов сорок-пятьдесят овец в ту сторону, в какую нужно идти и мне.

Я вышел наружу и напросился идти вместе с ними, так как остался один и разыскиваю своих родственников, которые живут недалеко от границы.

Два дня мы шли в сторону города Лютфабада, а потом я "потерялся", так как заметил советские наблюдательные вышки и видел дым паровозов на железной дороге. До моего дома мне оставался один шаг.

В Средней Азии вечер очень короткий. Сначала наступают сумерки, которые сменяются глубокой ночью, как будто кто-то выключает электрическое освещение.

Я шел по окраине пригорода, вдоль огородов с овощами и арбузами, как вдруг сзади раздался голос:

— Стой, ту куда идешь?

Меня преследовал неизвестно откуда взявшийся жандарм пограничной стражи с огромной винтовкой "Брно" на плече. Оглянувшись по сторонам, он бросил винтовку на землю и пошел ко мне со слащавой улыбкой, на ходу расстегивая брюки с огромной мотней.

В чем суть дела, я уже понимал. Нам, как взрослым, рассказывали о домогательствах взрослых к детям. Когда до жандарма оставалось не более пяти шагов, я достал пистолет и семь раз выстрелили в живот извращенцу. Он упал и затих. Выстрелы только мне казались громкими, а на самом деле их никто не слышал, потому что звук выстрела из оружия калибра 5,6 мм никогда не бывает громким.

Советская пограничная застава находилась всего лишь в трехстах метрах от границы, и меня быстро заметил часовой по заставе.

Два солдата в зеленых погонах выскочили из небольшого деревянного домика и побежали ко мне, но я и не думал убегать от них.

— Пацаненок, товарищ командир, — доложили они вышедшему из казармы офицеру в хлопчатобумажной форме и золотых погонах.

— Эсме шома чист? (Как тебя зовут?) — спросил меня офицер на фарси.

— Это не так важно, — сказал я по-русски. — Срочно доложите обо мне в штаб и передайте слово "Шираз".

Мои слова были громом среди ясного неба для пограничников. Нарушителей границы они видали разных, но только не таких, как я.

Меня заперли в какую-то вонючую комнату и принесли чашку с едой, что-то среднее между кашей и супом. Голод не тетка и я съел все без остатка.

— Что, буржуйские-то харчи не такие вкусные, как наши? — спросил меня охранявший солдатик и сам засмеялся своему вопросу.

Я не стал с ним разговаривать и улегся спать.

На следующий день к обеду приехали два офицера из штаба отряда. Когда они вышли из "эмки", то они были покрыты тонким слоем пыли, как будто работали где-то на пылевой мельнице.

Меня привели в канцелярию заставы и выгнали всех посторонних.

Один из офицеров на фарси спросил меня, кто приказал мне передать слово "Шираз".

Я ответил по-русски, что не буду отвечать на этот вопрос, и вообще буду разговаривать только с теми, кого я знаю лично.

Офицеры были тертыми калачами и стали наседать на меня, обвиняя меня в том, что я иностранный шпион и что заброшен сюда фашистами, требовали от меня нарисовать мой маршрут движения к границе, где мои явки в советском тылу, кто связник и какие пароли. Один из них замахнулся на меня, но я вытащил из кармана свою "беретту" и сказал, что шлепну его как того жандарма, который попытался снимать штаны рядом со мной. После этого я положил пистолет на стол и сказал, что устал и буду ждать тех, кого знаю лично.

Меня отправили под конвоем в арестантскую, а я слышал, как офицеры кричали на начальника заставы матом, что он не произвел мой личный досмотр и что я был вооружен пистолетом.

Еще через час мне завязали глаза и посадили в машину, на которой меня отвезли в пограничный отряд, расположенный в ста сорока километрах от столицы Советской Туркмении.

Арестантская комната в пограничном отряде такая же вонючая, только размером побольше, а еда такая же, как и на заставе: супчик из сушеной картошки и моркови.

Мою одежду забрали для осмотра, а меня переодели в какую-то огромную одежду полувоенного образца.

Еще через два часа меня повели в баню. Там меня ждал парикмахер, который подстриг меня по моде того времени, практически налысо с челочкой спереди. Затем меня помыли и попарили в парилке, а на выходе меня переодели в форму матроску: короткие черные штанишки на помочах, рубашка с полосатым гюйсом и бескозырку с ленточками и надписью золотыми буквами "Моряк". Одним словом, чучело чучелом.

— А что, другого ничего не было в магазинах? — спросил я.

А другого ничего тогда в магазинах не было, это и то достали из-под прилавка. Магазинщик припрятал костюмчик для своих родственников, но пришел сарбаз-башлык и пришлось все отдать ему.

Два офицера, которые привезли меня в отряд, на той же "эмке" повезли меня в Ашхабад.

— Где мой пистолет? — спросил я.

— В пакете, — как-то нехотя ответил офицер, знавший фарси. — А ты откуда знаешь иностранный язык? — спросил он.

— От верблюда, — сказал я на фарси, и мы все вместе засмеялись. И вместе с этим смехом я понял, что я уже дома.

В управлении пограничного округа меня ждал Глеб Владимирович, который встретил меня как родного. Ему я и сообщил о контейнере, который привязан к моему зубу. Вызванный доктор извлек "кремлевскую таблетку" и передал ее самому главному офицеру — генералу с красными лампасами. Обошлось без рыгания, зато я сейчас мог кушать все, что угодно.