Лиза расплатилась и оказалась перед красивым большим зданием, в котором лишь традиционные часы на фасаде говорили о его истинном назначении. Справа и слева от здания тянулись неширокие улицы состоящие из беспрерывно чередующихся витрин самых разнообразных магазинов. Впрочем, даже если бы у Лизы и возникло желание напоследок совершить покупки, то реализовать его она не смогла бы. На каждой двери висела табличка — 'Закрыто'.

Вздохнув, она прошла через широкие двери и оказалась в громадном помещении, разделенном надвое железнодорожными путями. Электрическое освещение не работало и в зале освещенном лишь светом пробивающимся снаружи через закопченные стекла царил полумрак. Множество людей собралось здесь и те, кому не посчастливилось занять место на скамье, сидели на своих вещах, а то и просто на полу.

Лиза беспомощно застыла перед длинным рядом закрытых кассовых окошек — не работала ни одна касса. Она огляделась и решила обратиться за помощью к невысокому толстячку, весьма комфортно расположившемуся невдалеке на собственных чемоданах.

— Кассы? — хохотнул он, — представьте, и вправду не работают! И если вы увидите какой-нибудь поезд, а я уже отчаялся их когда-нибудь увидеть, то можете смело садиться без всяких дореволюционных формальностей, вроде плацкартного билета.

— А если желающих будет очень много? — недоумевала Лиза,— ведь тогда может оказаться, что на одно место будет трое претендентов?

— Видимо придется подвинуться, всем надо ехать! Мне вот надо в Дьепп, но пока что с утра обещают только поезд на Брест. Сколько мне ещё придется здесь сидеть — не знаю.

— На Брест? — обрадовалась Лиза, — мне он подойдет. А не говорили, когда точно он будет?

— Да железнодорожники сами точно не знают ничего! Революционный хаос, что вы хотите, — при последних словах толстячок понизил голос, — а пока советую вам присесть на свой чемоданчик и подождать. Может вам повезет и вы ещё сегодня сядете в поезд.

Лиза последовала его совету и пристроившись рядом начала с любопытством разглядывать разномастную толпу заполнившую вокзал.

— Не смотри ты так на мою одежду, — непрерывно подкашливающий человек с лицом изрезанным глубокими морщинами и одетый в потрепанную германскую форму со споротыми нашивками, объяснял что-то своему соседу, — это боши меня так приодели, когда с каторги отпускали. Мне ещё год оставалось по приговору хребет в шахтах гнуть, но вот — отпустили, по состоянию здоровья. Легкие у меня ещё после того как газом на фронте отравился не в порядке были, а работа на угольных шахтах — она здоровья не прибавляет. Вот, доехал до Парижа, а тут такие события — так и застрял. Было бы у меня силёнок побольше, я бы тоже на улицы пошел. Посчитались бы за всё. Ничего, вернусь домой, отлежусь, а затем я к национал-коммунистам пойду. Я тут, в Париже поговорил с людьми, правильные вещи говорят, прямо за душу берут.

— А на каторгу германскую за что угодил? — поинтересовался сосед.

— За то, что воевал в составе Французского Легиона Чести! — гордо отчеканил собеседник, — с момента его образования и до последнего дня, когда англичане продали нас немцам! До смерти не забуду тот день, когда полк построили и наш полковник, святой человек, объявил, что продажные политики объявили о капитуляции Франции и приказали армии сложить оружие. Он объявил, что как истинный француз и патриот продолжает борьбу, и предложил всем честным сыновьям Франции последовать за ним. Не меньше половины полка вышло из строя и присягнуло сражаться за Францию до последней капли крови. А затем Нормандия, где мы вместе с англичанами удерживали последний свободный клочок родины. А затем, — он тяжело вздохнул, — англо-германский мир, суд, каторга. А полковника нашего повесили...

— Дома-то ждет кто? — поспешил сменить тему сосед.

— Конечно, мать с отцом, была правда жена, но не захотела она столько лет ждать, уехала куда-то. Но ничего, я же ещё молодой, мне тридцать пять лет, найду другую, — зло ухмыльнулся собеседник и помрачнел.

— Да, после войны столько вдов и незамужних, что жену легко можно найти, — сказал сосед и отвернулся в сторону, давая понять, что разговор окончен.

— Мадемуазель, посмотрите, это может вас заинтересовать — двенадцать прекрасных открыток на лицевой стороне которых изображены репродукции картин Клода Моне из цикла 'Вокзал Сен-Лазар'. Раньше, эти открытки пользовались огромным спросом, туристы отправляли их друзьям и знакомым, как привет с вокзала Сен-Лазар.

Женщина в платье видевшим лучшие годы, с лицом на котором многолетнее недоедание оставило нестираемый отпечаток, со слабой надеждой в глазах, робко протянула Лизе открытки. По сердцу Лизы царапнуло то, как она произнесла слово 'раньше', точнее бы подошло выражение ' в другой жизни'. Лиза посмотрела на платье — поношенное и носившее следы штопки, оно когда-то шилось не дешевым портным и не покупалось в магазине готовой одежды.

— Конечно, мне это очень интересно, — живо произнесла она, — я без ума от этого великого художника. И я с огромным удовольствием куплю у вас эти открытки.

Женщина рассыпавшись в благодарностях, почти бегом ушла, сжимая в руках купюру, а Лиза начала медленно рассматривать открытки сравнивая сегодняшний вокзал с тем, как он выглядел почти пятьдесят лет назад.

Внезапно народ в зале засуетился и начал вскакивать на ноги, Лиза услышала шипение, стук колес и слабые лязги и в помещение вокзала начал вползать поезд. Взметнулись с пола многочисленные тюки, узлы и чемоданы и толпа хлынула к краю перрона. Вместе со всеми побежала и Лиза. Как она оказалась в вагоне — она не поняла, сначала ей наступили на ногу, затем надвинули на глаза шляпу. Потом что-то подняло ее в воздух и в вагон она вплыла не касаясь пола, но по пути больно стукнувшись коленкой о чью-то лысину. Какой-то веселый солдат играючи поднял её, убирая с прохода и Лиза, вместе с вещами, оказалась на верхней полке. Здесь она смогла восстановить дыхание и проверить вещи. Выяснилось, что у неё стащили ту часть денег, которую она держала в рукаве на мелкие расходы, а ещё безбожно помяли шляпную картонку, к счастью, сама шляпка не пострадала.

Поезд ещё очень долго стоял на вокзале, а затем потихоньку тронулся и поехал, поехал! Под стук вагонных колес, положив голову на чемодан, Лиза задремала.

Какая же я дура!

Поезд неспешно катил среди полей и холмов Франции. Иногда он подолгу останавливался и стоял на каких-то забытых богом и событиями маленьких станциях, где можно было купить у торговок свежие пирожки и сочные яблоки. Несколько раз он останавливался в поле и стоял несколько часов, ожидая неизвестно чего. Затем холмы стали повыше и паровоз окончательно снизил скорость. Недочитанная книга лежала где-то в Париже, и Лизе решительно не оставалось ничего делать, кроме как есть терпкие, отдающие кислинкой яблоки и слушать разговоры собеседников.

— Мой зять собственными ушами слушал по радиоприемнику заявление военного губернатора Алжира. Он заявил, что Алжир, Тунис и Марокко остаются верными законному правительству и пообещал скорый конец бандам смутьянов захвативших Париж.

— Где он тот Алжир, и сколько войск у его губернатора? Даже если мобилизует всех арабов и негров! А их ещё надо через море перевезти!

— Господа! Не стоит забывать о немцах, один раз уже они расстреляли коммунаров. Думаете, сейчас они потерпят такие беспорядки? Не исключаю того, что сейчас армия кайзера уже марширует к Парижу!

— Что, страшно стало? Уже и от бошей готовы помощь принять?

— Да уж лучше железный германский порядок, чем эта кровавая волна анархии, которая прикрываясь революционными лозунгами пытается захлестнуть Францию.

— Почему вы не взяли в руки оружие и не пошли на баррикады Парижа? Всё ждете, что вам поможет кто-то другой? Вот и за таких как вы мы и проиграли войну!

— А вы? Почему не пошли вы?

— А это не моя борьба. К рухнувшему режиму я особых симпатий не питал и идти за него погибать на улицы не собирался. Наоборот, я поддерживаю многие из идей социалистов. Беда только в том, что они не одни в Революционном комитете. То, что творят на улицах анархисты одобрить нельзя.

— Но вы тоже бежите от новой власти.

— Да. Я считаю, что если есть возможность в спокойном месте пересидеть все трудности переходного периода, то было бы глупостью не воспользоваться ей. К тому же перебои с продовольствием в Париже и разговоры о скором введении продуктовых карточек спокойствия не прибавляют. Так что, я просто отсижусь в маленьком провинциальном городке где все прекрасно знают мою семью.

— Когда они постучат в вашу дверь, вы поймете, как глубоко заблуждались, но будет уже поздно!

Лиза вздохнула про себя, ей уже осточертели эти бесконечные разговоры про революцию и причитания по поводу утраченной прекрасной довоенной жизни. Ей уже хотелось услышать что-нибудь новое и не касающееся войн и революций. Исполнитель её желания в одежде железнодорожного служащего вошел в вагон, когда поезд сделал остановку в Ле-Мане.

— По распоряжению властей поезд проследует до Шербура. Всем, кто следовал в направлении Бреста, необходимо выйти здесь и ожидать следующего поезда.

Раздалось многоголосое недовольное ворчание, пассажиры начали суетливо хвататься за вещи и выходить из вагона.

— Простите, — Лиза спрыгнула с полки и потянула за рукав уже собиравшегося выходить молодого человека в очках, — это означает, что я не смогу на нем доехать до России?

— Конечно, но, — француз с изумлением воззрился на неё, — но, как вы собирались попасть в Россию, если поезд ехал до Бреста?

— Брест — это город Российской империи, — медленно, как ребенку, объяснила Лиза тупому французу, — находится где-то рядом с Польшей.

— С Польшей? — округлившиеся глаза попутчика через сильные линзы очков казались просто огромными. Через несколько секунд он внезапно громко рассмеялся, по совершенно непонятной, и от этого обидной, причине.

— Постойте, у меня где-то есть схема железных дорог Франции и сейчас я вам докажу всю абсурдность вашего утверждения.

Лиза смотрела как он роется в саквояже и волна раздражения закипала в ней — что хочет доказать ей этот очкарик? Да она сама по пути в Берлин проезжала через Брест! Что он такое покажет на карте, что может оправдать этот издевательский смех?

— Вот, — француз расстелил карту и его палец уткнулся куда-то в левый край, — Брест. А Польша где-то там, — рука показала на стену купе.

Лиза склонилась над картой и в её глазах заплясал бесстыже высунутый в море полуостров Бретань, на самом краю которого находилась жирная точка с надписью 'BREST'.

— Какая же я дура! — девушка рухнула на сиденье, обхватив руками голову, — Брест, Брест! Его полное название, которое никто и никогда не употребляет — Брест-Литовск! Куда я еду? Вот дура!

— Вам плохо? — француз робко коснулся её предплечья, — могу я чем-нибудь помочь?

Она подняла голову и впервые внимательно посмотрела на собеседника, отметив для себя, что если бы не массивные очки в совершенно неэстетичной оправе, то он был бы вполне ничего.

— Можете, — ответила Лиза, сглотнув и отогнав непрошенные слезы, — покажите мне, где он находится, этот Шербур.

Француз показал ей точку на берегу Ла-Манша.

— Это порт?

Попутчик заверил, что довольно большой и заторопился на выход, оставив карту Лизе — во избежание подобных казусов.

— Значит я еду в Шербур, — приняла решение Лиза. Она принялась обустраиваться на нижней полке — зачем прыгать наверх, если почти все вышли?

Как только пассажиры покинули поезд, он резво отошел от вокзала и набрал скорость не хуже курьерского.

— Ничего не желаете: чай, лимонад, конфеты, вино? — в купе заглянул проводник, которого Лиза не видела с Парижа — он сычом сидел в своем купе, превращенном в магазинчик, и пассажиры сами ходили к нему за всякой мелочью.

После долгого торга он обменял Лизе сто рублей по весьма грабительскому курсу, но зато она выторговала себе, в качестве презента, бутылку теплого лимонада и кулек карамелек. На вопрос о причине изменения маршрута он рассказал, что в первом вагоне расположился очень важный человек и ему необходимо быстрее попасть в Шербур. А когда власти что-то нужно, то интересы маленьких людей никого не волнуют.

Поздней ночью состав подошел к неосвещенному перрону вокзала Шербура. Осторожно нащупывая ступеньки Лиза спустилась из вагона и следуя за другими пассажирами вошла в вокзальное помещение. Здесь кое-где горели лампы и она уселась на скамью в центре одного из таких освещенных кругов, рассчитывая переждать до утра. Не могла же она идти ночью в незнакомый город. А утром оглядится и пойдет в порт.

Но вскоре Лиза начала понимать, что идея пересидеть ночь на вокзале тоже была не из лучших. Какие-то подозрительные типы шныряли по слабоосвещенным углам, а затем девушке показалось, что её буравит чей-то тяжелый взгляд. Ощущение было настолько явственным, неприятным и пугающим, что Лиза сдвинула сумочку на грудь и осторожно нащупав пистолет опустила флажок предохранителя.

Через несколько минут нервного ожидания из темного угла выдвинулось трое и развязной, шаркающей походкой двинулись в её сторону. Остановившись перед ней они начали её демонстративно разглядывать. В свою очередь Лиза окинула их делано-скучающим взглядом. Перед ней стояли трое почти её ровесников, одетые более броско, чем окружающие. Залихватски заломанные на затылок небольшие кепочки, клетчатые пиджаки и расклёшенные брюки, ярко-желтые рубахи навыпуск — судя по одежде, они не боялись выделиться из толпы.

-...... ...... ...... ... ......? — один из парней обратился к Лизе на каком-то попугайском языке.

— Не понимает, — обращаясь скорее к подельникам, чем к ней с притворным изумлением всплеснул он руками, — нормальной босяцкой речи не понимает! Придется повторить. Я спросил — мадемуазель негде переночевать?

— Да мне как-то и здесь неплохо, — согревшаяся в ладони рукоятка пистолета даровала ей спокойствие и уверенность.

— Там, куда я тебя приглашаю, получше, там весело и хорошая компания, которая поможет приятно провести время.

— Глянь, ручонкой-то всё в сумке шурудит. Наверное деньги в кулачок зажала, — заржал другой, — это ты зря. С деньгами надо расставаться легко, не надо за них цепляться! А то и денег нет, и больно будет!

— Так сама добром пойдешь или тебе помочь? — предводитель демонстративно угрожающим движением сунул руку в карман, а его товарищи придвинулись ближе к девушке.

'Сейчас он прикоснется ко мне и я его убью. А затем убью остальных двоих. А потом я выйду из вокзала и надеюсь никто не встанет у меня на пути.' Казалось, что Лиза и пистолет слились в одно механическое существо и именно этому механизму и принадлежала безмятежно-спокойная мысль.

Внезапно один из троицы всё время оглядывавшийся по сторонам как-то присвистнул, и компания отступила в сторону от Лизы. Оглядевшись по сторонам в поисках того, что отпугнуло бандитов, девушка увидела, что в помещение вокзала вошли ещё трое человек с трехцветными повязками и короткими винтовками в руках.